Мартин Нексе - В железном веке
Но обо всем этом она размышляет совершенно отвлеченно, — он чужой ей человек. Нынче ночью ей снилось, что она жена Эйвинна, его венчанная супруга. «Эйвинна Стеена, — поправила она себя мысленно, — пастора Эйвинна Стеена». Она еще вся полна ощущений, вызванных этим сном.
Но день властно наводит порядок в спальне, все и всех ставит на свои места; каждый предмет широко и твердо стоит там, где ему положено, и Мария возвращается к себе. Здесь ее дом... пока! Сегодня что-то непременно произойдет; сладостным напевом вошла в ее сознание мысль: сегодня непременно что-то произойдет.
Девочка уже не лежала спокойно, она болтала и смеялась, требовала к себе внимания. Чувство благоговения, заставлявшее ее молчать, улетучилось из ее детского мирка. Она обнаружила в углу свое красное ведерко и совок и попросилась погулять.
— Я хочу встать, копать песочек! — повторяла она.
Приглушенным «ш-ш!» мать велела ей замолчать и дала гребенку, щетку и маленькое зеркальце. До начала рабочего дня на хуторе оставалось еще полчаса, еще все в доме спало. Мария любила эти минуты, когда никто и ничто не предъявляло к ней своих требований. Опершись на локоть и повернувшись лицом к малютке, но не видя ее, она лежала и грезила. Мария Воруп унеслась далеко — это было состояние блаженства, лицо ее выражало безмолвное счастье.
Когда Мария Воруп вот так, как сейчас, устремляла взгляд в пространство, в нем, в этом взгляде, было что-то зыбкое. Он не направлялся на определенный предмет, скорее оба глаза глядели в разных направлениях. Если и случалось иногда, что в какой-то точке пространства эти направления пересекались, они тотчас же снова расходились. Глаза ее в эти минуты то косили, то производили впечатление незрячих. Посторонний человек, увидевший этот рассеянный взгляд, счел бы Марию душевнобольной или по крайней мере не совсем нормальной. Она же сама чувствовала себя душевно вполне здоровой. Это состояние, переносившее ее в мир грез, сопровождалось ощущением чудесной умиротворенности и такого душевного равновесия, которое не могла нарушить даже мысль о предполагаемой беременности. На протяжении дня с его будничными заботами эта мысль не радовала ее: вынашивать в себе существо, чтобы бросить его на порог жизни, казалось ей нежеланной задачей. Но теперь все эти тягостные ощущения сливались с той радостью, что ждала ее сегодня, растворялись в ней. Ведь дитя было зачато в ту светлую ночь, рождением своим оно будет обязано самой утренней заре.
Дочурка, эта маленькая мучительница, не переставала ее тормошить. Крохотный человечек уже брал жизнь с бою: с той минуты, как она открывала свои глазки, и до того мгновения, когда они уже сами слипались от усталости, она что-то рыла, что-то копала, все время была чем-то занята.
— Вставать, играть хочу! — безустали повторяла она. Настойчиво работая крепкими ножками, она выбралась на край кровати, крепко уцепилась за него и выгнулась дугой. Матери с трудом удалось удержать ее в постели, — девочка была сильная и настойчивая!
Внезапно она затихла.
— Животик больно! — сказала она; при этом ее остановившийся взгляд был такой, точно она прислушивалась к какому-то таинственному процессу.
Мария испугалась, хотела было вскочить, ко затем рассмеялась:
— Ах ты, маленькая плутовка, ты обманываешь свою маму? — зашептала она и погрозила малютке пальцем.
Девочка неподвижно лежала в ожидании, но так как все оставалось попрежнему, она изменила выражение лица.
— Хочу а-а! — вдруг сказала она и начала так тужиться, что личико ее стало пунцовым.
Одним прыжком мать соскочила с постели и, схватив малютку, побежала с ней к умывальнику, возле которого стоял ночной горшок. Слава богу, катастрофа предупреждена! А вообще-то, конечно, этой маленькой шельме нужен был только предлог; теперь девочка спокойно принялась выбирать из шкафчика его содержимое; она вытаскивала на пол чулок за чулком, лоскуток за лоскутком, пока не привела все в отчаянный беспорядок, что было строго запрещено. И только тогда она успокоилась.
Мария, присев к окну, выходившему на восток, наблюдала за ребенком... а может быть, она грезила? И мать и девочка, занятые каждая своим, тихо дышали.
Йенс Воруп и старшие дети спали, несмотря на болтовню и возню малютки; Йенс в последнее время поздно ложился, а отдохнуть после обеда ему никогда не удавалось. Уже пора было работникам вставать. Мария смутно чувствовала, что следовало бы накинуть платье и побежать через двор будить их, — но тут раздались шаги Сэрена Йепсена, проходившего по замощенной части двора. Как всегда, с первыми ударами колокола он был на ногах. И едва стук деревянных башмаков старого батрака донесся до спальни, как сам хозяин проснулся и, щуря глаза от обилия света, одним движением сел в постели. Открыв их и увидев Марию, он улыбнулся ей. Йенс всегда просыпался в хорошем настроении.
— Что это ты в ночной рубашке сидишь здесь? — спросил он и, соскочив с кровати, подошел к ней, поцеловал ее, пожелал доброго утра и выглянул в окно — поглядеть, какая погода.
— День сегодня будет великолепный! — сказал он, сильно высовываясь из окна. — Туман поднимается, ехать будет чудесно!
— А мне... а мне можно с вами? — внезапно, словно взорвавшись, прозвучал голос Арне. Мальчуган еще не открыл глаза и тер их кулаками, чтобы поскорее прогнать сон. Родители переглянулись.
— Боюсь, ему будет трудно весь день сидеть и слушать речи ораторов, — сказал отец.
— А вот нетрудно! Я уже умею слушать речи и понимаю их. Хольст говорит, что у меня хорошие уши и я умею слушать.
— В таком случае, ладно!
Арне в мгновение ока вскочил и натянул штаны.
— Мы поедем ведь на рысаках? — спросил он басом, продолжая одеваться.
Йенс Воруп незаметно улыбнулся Марии.
— Придется, наверное, — серьезно ответил он. — Карие не выдержат такой далекой поездки.
Арне бросился вон из комнаты.
— Я скажу, чтобы рысакам задали побольше корма, да самого лучшего! — крикнул он в дверях.
— Из него выйдет толк, — сказал Йенс Воруп, задумчиво глядя вслед сыну.
Мария не слышала этого разговора. Держа в поднятой руке гребень и зажав губами одну косу, она стояла перед зеркалом и грезила. «Она похожа на кошку, которая схватила зубами собственный хвост и, перестав играть, чего-то ждет», — подумал Йенс Воруп. О чем это Мария мечтает сейчас? До чего ж она хороша! Черные, как ночь, еще незаплетенные с левой стороны волосы, подчеркивая молочную белизну кожи, рассыпались по высокому плечу и груди, и сосок, розовый, как малина, выглядывает из выреза ночной рубашки. Все эти краски и формы, отраженные в зеркале, казались особенно яркими. Мария стояла, высоко подняв руки, отчего на спине ее, повернутой к нему, образовались ямочки и мягкие линии, словно торс этот только что вылеплен творческой рукой создателя. Горячая волна крови прилила к сердцу Йенса, его неодолимо тянуло поцеловать эти мягкие ямочки на спине. Но он не поддастся этому желанию, он возьмет себя в руки: если он сейчас вспугнет ее, она вспылит, и тогда весь день будет испорчен.
Но вот вошла Карен, ей нужно было взять что-то для Инги и малютки, которых она одевала в людской, — и Мария очнулась.
— Ты словно ничего не видишь и не слышишь, — сказала она мужу. — Ты грезишь, Йенс?
— Один из нас этим грешен, — откликнулся он и вышел из комнаты.
Сэрен Йепсен бродил по конюшне, ища себе дела. Ясно было, что он дожидается Йенса Ворупа.
— Хозяин разрешит мне сказать ему несколько слов? — торжественно обратился он к Ворупу.
— Говори, Сэрен. Ведь мы здесь одни. Что случилось?
— Я хотел лишь сказать, что решил жениться. — Сэрен Йепсен выпрямился.
Это было очень смешно, но Йенс Воруп сдержался.
— Чего это ты вдруг? — сказал он, изо всех сил стараясь сохранить подобающее предмету разговора серьезное выражение лица. — Когда же это ты надумал?
— Нынче ночью, да-да! Вернее, охота жениться давно уже у меня была, но окончательно я решил все нынче ночью. Это одна вдова с той стороны фьорда, ткачиха Малене. Хозяин, верно, незнаком с ней... Ночью, значит, все и решилось. — Старик пытался потянуться, как человек, у которого была беспокойная ночь.
— Вступил на стезю любви? Но, я надеюсь, что ты не собираешься покинуть хутор? Вы, наверное, поселитесь, внизу, в деревне?
— У нее есть дом, там можно обзавестись и парой коров, — хочется ведь когда-нибудь и для себя пожить! А оборотный капитал, чтобы начать дело, у меня имеется.
Оборотный капитал! Сэрен Йепсен получил, как ветеран, в виде почетного дара от государства сто крон, и это, конечно, вскружило ему голову. К тому же еще навязчивая идея всех бедняков — получить когда-нибудь в собственность клочок земли и самому его обрабатывать! Йенс Воруп был сильно раздосадован. Много лет хутор предоставлял старику пищу и кров, до конца дней своих Сэрен мог бы прожить здесь — и вдруг в такие преклонные годы начинать самостоятельную жизнь! Вот что получаешь за свое добро! Где найдешь теперь такого надежного скотника?
