Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Именно это направление вполне определилось уже в правление Альгирдаса, тем более что обширные незаселенные области южнее Киева в то время представляли собой разве что символическую ценность: они были незаселены и чреваты опасностью со стороны Орды. Во всяком случае в результате приобретений Альгирдаса сложилась новая ситуация, двумя основными особенностями которой были установление непосредственного контакта Литвы с Ордой в пространстве, где, строго говоря, конфликты между этими сторонами исключались или могли быть незначительными, и выход на позиции сильной и постоянной угрозы Москве, разрывавшейся между Тверью и Рязанью и не имевшей возможности продвижения на запад навстречу литовской экспансии.
Совершенно очевидно, что у литовской стороны были сильные позиции. Золотая Орда, Тверь и Рязань могли быть ее союзниками против Москвы и, действительно, в разных ситуациях и в разной степени таковыми и были. Естественно, что эти союзники Литвы почти автоматически становились противниками Москвы. Конечно, можно было бы возлатать некоторые надежды на Золотую Орду, заинтересованную в поддержке Москвы как посредницы между Ордой и другими княжествами Северо–Восточной Руси, контролирующей, к тому же, всю ситуацию в этом ареале, и поддерживающую известную стабильность. Но времена Ивана Калиты уже ушли, и Димитрий и его наставники явно готовились к сопротивлению Орде, хотя бы вначале и осторожному. Впрочем, и в Золотой Орде внимательно следили за ситуацией и отдавали себе отчет в том, что продвижение Литвы на восток, с одной стороны, и заметное усиление Москвы, с другой, ставят перед Ордой новые задачи.
Первые полтора десятилетия правления Димитрия, не считая частностей [240], прошли спокойно в том, что касалось отношений между Москвой и Ордой, хотя, похоже, взаимное недоверие и как следствие раздраженность постепенно накапливались. В центре внимания оказались другие отношения — между Москвой и Литвой.
Нужно подчеркнуть, что год смерти Ивана Калиты и начавшегося княжения Альгирдаса сразу же был отмечен некоей пробной акцией литовского князя: его рать подошла к одному из ближайших городов на русской стороне — Можайску, сожгла посад и, не взяв город, отступила (Троицк. летоп. 1950, 365). Семь лет спустя возник конфликт, который, однако, разрешился благополучно, так как ситуация находилась под контролем хана Джанибека [241]. В следующем 1349 году Альгирдас присылает к великому князю Симеону посла «со многими дары», прося отпустить его брата Карийотиса с боярами и одновременно просяще мира и живота всеи бpaтiи. Князь Симеон прiа любовь и мир многь вземъ и отпустил Карийотиса и его дружину въ свояси. В том же году Альгирдас присылает послов бить челомъ князю великому Семену, просити за себе свести княжи Семеновы, княжны Ульяны, княжи дчери Александры Михаиловича Тферскаго, и князь, доложив об этом митрополиту Феогносту, выдал свою свесть за Олгерда князя (Троицк. летоп. 1950, 370). Прослеживается любопытная тенденция «легкого» решения конфликта и благоприятного ответа на просьбу. Об этой стороне русско–литовских отношений не следует забывать, как и о том, что оба главных участника при желании умеют идти на компромисс. Во всяком случае мир и согласие, если только речь не идет о самой высокой ставке, всегда в запасе. Любопытен в этом отношении эпизод, относящийся к 1352 году. Великий князь Симеон Иванович, събравъ вои многи, и поиде ратью къ Смоленску въ силе тяжце и велице и в сообществе с другими князьями. Скорее всего это была демонстрация силы. Когда Симеон дошел до Вышегорода на Протве, его встретили послы литовского князя, отъ Олгерда со многими дары о миру. Симеон, не оставя Олгердова слова, миръ взялъ и послов отпустил с миром. Сам же тем не менее продолжал продвигаться к Угре, хотя ити къ Смоленьску. Неделю простояв на Угре (реке, в русской истории определенного периода, как бы предназначенной для «стояния»), Симеон направляет своих послов в Смоленск, и миръ взяша, а самъ увернулъся на утре и поиде къ Москве и рати розпусти, и разъехашася (Троицк. летоп. 1950, 372).
В 1367 году великий князь Димитрий заложил каменный кремль, и всехъ князей Русскихъ привожаше под свою волю, а которыа не повиновахуся воле его, а на техъ нача посегати, такоже и на князя Михаила Александровича Тверьскаго, и князь Михайло Александровичь того ради поиде въ Литву (Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 8; ср. также Троицк. летоп. 1950, 384–385). Так началось то, что С. М. Соловьев назвал «второй борьбой Москвы с Тверью». Решение Михаила Александровича, столь ответственное, учитывая тогдашнее соотношение сил обоих городов, было возможно только потому, что Тверь рассчитывала на помощь Литвы и на победу над Москвой. Уверенность в помощи Литвы не вызывала у тверского князя сомнения: антимосковские интересы Твери и Литвы были общими (к тому же Михаил Александрович был зятем Альгирдаса), и Литва сама уже раньше подбирала ключи к Твери, думая о Москве.
Летопись красочно описывает, как тверской князь
побежа въ Литву […] и начатъ понужати и поучевати его ити ратью къ Москве на великого князя Дмитреа Ивановича, дабы месть его вскоре сътворилъ и оборонилъ его, моляся и бiа ему челомъ съ слезами, и сестру свою науча глаголати ему; Олгердъ же всласть словеса его npiuмашe, и паче же жены своеа моленiа слушаа, а его сестры Улiаны, дщери Александровы Михаиловича Тверского
(Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 10).Альгирдас собрал большое войско (воиньства много) и двинулся к Москве. С ним были его брат Кейстутис со своим сыном Витаутасом (тогда бо еще младъ и неславенъ), его, Альгирдаса, сыновья и все литовские князья, и великий князь Михаил Александрович Тверской и Смоленская рать. По сути дела, это была коалиция. Понятно было, что теперь дело не ограничится демонстрацией силы. Жребий был брошен. Во главе соединенного войска был блистательный полководец Альгирдас, таланты и воинские достоинства которого ценились и на Руси [242]. Московский князь Димитрий, несомненно, уступал в этом отношении Альгирдасу. В данном случае проявилась и нередкая на Руси беспечность, стоившая не одного поражения и разгрома — войска ли, города ли.
Тако же и сего Олгердова ратного нахоженiа къ Москве князь великiй Дмитрей Ивановичь не ведалъ, донеже прiиде къ рубежу; егда же услышелъ князь великiй Дмитрей Ивановичь идуща ратью Олгерда Гедименовича и приближающася близъ, и повеле вскоре разсылати грамоты по всемъ градомъ и по всему княженiю своему, събираа рать. И не успеша тогда npiumu изъ далныхъ местъ вои его, но елицы тогда обретошася, техъ избравъ и отпусти въ заставу противу Олгерда, еже есть сторожевый полкъ, а воеводство приказа Дмитрею Минину […]
(Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 11).Войдя в пределы области Московьскiа, Альгирдас нача преже всехъ воевати по рубежнаа местa, и жещи, и грабити, и сещи (в конце XX века это назовут «делать зачистку»), убил нескольких русских князей; дойдя до реки Тросны, уничтожил сторожевой полк князя Димитрия, заставу московскую, и князей и воеводъ и бояръ всехъ поби, месяца Ноября 21 […]. Альгирдас быстро понял, что Димитрий неуспе събратися съ силою многою и седитъ самъ въ осаде во граде Москве. Это известие, возможно, заставило Альгирдаса переменить первоначальные планы, и он устремился к Москве и вскоре уже стоял у ее стен. Димитрий приказал поджечь посад, а сам вместе с митрополитом Алексеем, двоюродным братом Владимиром Андреевичем, со всеми боярами и со всеми людьми затворися во граде.
Три дня простоял Альгирдас у городских стен и, видимо, принял благоразумное решение не идти на приступ города, но зла много сътвоpu, пожже и поплени людей безчислено и въ полонъ поведе, и скотину всю съ собою отгнагша. Се же все бысть грехъ ради нашихъ, а преже сего таково зло не бывало Mocкве отъ Литвы; аще и отъ Татаръ много зла бывало, но отъ Литвы едино се зло сотворися, и то окаанно и всегубително (Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 11; ср. Троицк. летоп. 1950, 386–388). Цена беспечности была слишком велика. Общая инициатива продолжала оставаться за Литвой, в руках Альгирдаса. В 1368 году впервые с такой ясностью обнаружилась литовская угроза Москве, и теперь Москва оказалась между Литвой и Ордой, которые вдвоем были, конечно, сильнее ее.
Несмотря на то, что Орден серьезно тревожил Литву с запада [243], Альгирдас счел возможным во время очередного розмирья Москвы с Тверью [244] снова совершить поход на Москву (и снова отчасти это было вызвано мольбой Михаила Тверского и Ульяны «оборонити» их и поити ратью къ Москве). Похоже, что максимальных целей в этом походе Альгирдас перед собой не ставил, и скорее он совершил его острастки ради, для сугубого напоминания Москве о том, чего нельзя делать и на что Литва будет реагировать с максимальной энергией.
