Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Несмотря на то, что Орден серьезно тревожил Литву с запада [243], Альгирдас счел возможным во время очередного розмирья Москвы с Тверью [244] снова совершить поход на Москву (и снова отчасти это было вызвано мольбой Михаила Тверского и Ульяны «оборонити» их и поити ратью къ Москве). Похоже, что максимальных целей в этом походе Альгирдас перед собой не ставил, и скорее он совершил его острастки ради, для сугубого напоминания Москве о том, чего нельзя делать и на что Литва будет реагировать с максимальной энергией.

Согласно записи Никоновской летописи под 1371 годом (соответствующее место в Троицкой летописи помещено под 1370 годом) дело обстояло так:

Таже Олгердъ поиде отъ Волока, воюя и пленя, и приiде къ Москве месяца Декабря въ 6 день, на самъ Николинъ день, и около града вся пожже, и посады; и стоя подъ градом подъ Москвою осмь днiй, и града не взя […] Олгердъ же много воевавъ, и пожже, и избы и много полона събравь, и хотяше ити въ своаси, и услыша силу многу стоащу и на брань готовающуся и убоася и устрашися зело и нача мира просити. Князь же велики Дмитрей Ивановичь взя съ нимь миръ до Петрова дни, а Олгирд хотяше вечнаго мира, хотяше бо Олгирдъ дати дщерь свою за князя Володимера Андреевича, еже и бысть [245]; и тако помиривъся, отъиде отъ Москвы […] и возвратися въ свою землю; и идяше съ многимъ опасенiемь, озираяся семо и овамо, боася за собою погони.

Михаил Тверской вернулся в свой город и заключил мир с князем Димитрием Московским, а Альгирдас успел еще в том году пойти ратью на немцев и много зло сътворити Неметцкой земле и со многимъ полономъ возвратися въ свояси (Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 14).

В 1373 году Альгирдас, събравь воя многы, в силе тяжце, снова двинулся к Москве. Но на этот раз Димитрий успел собрать многочисленное войско и двинул его навстречу. И стоаху рати прямо себе, а промежу ими врагъ круть и дебрь велика зело [дело происходило около Любутска. — В. Т.], и не лзе бяше полкома снятися на бои, и тако стоавше неколко днеи, и взяша миръ промежу собою, и разидошася разно (Троицк. летоп. 1950, 395). Похоже, что обе стороны были вполне удовлетворены исходом этого стояния: под Любутском были, конечно, не только овраги и дебри и при желании можно было бы найти место для сражения [246].

Следующий раз летопись обращается к Альгирдасу в 1377 году, когда он умер и престол занял его меньшiи сын Ягайло. Перечисляя братьев и сыновей Альгирдаса, запись начинается официально и зло: Въ лето 6885 умре князь великiи Олгердъ Гедимоновичь Литовскiи [в Никоновской летописи далее: и бысть по немъ оскудение во всемъ и нестроенiе и мятежь велiй. — В. Т.] зловерныи и безбожный и нечестивыи [247]. Однако тут же, в полном противоречии с этой, в основном религиозной характеристикой, — слова, которые рисуют его не только выдающимся политиком, которому до него не было равных, но и человеком нравственных достоинств:

Въ всеи же братiи своей Олгердъ превзыде владыстiю и саномъ, пoне пива и меду не пiаше, ни вина, ни кваса кисла, и великомуство и въздержанiе прiобрете себе, крепку думу отъ сего и многъ промыслъ притяжавъ, и таковымъ коварьствомъ много страны и земли повоева и многы грады и княженiа поималъ за себе, и удержа себе власть велику; темъ и умножися княженiа его, якоже ни единъ же отъ бpamia его сътвори, ни отець его, ни дедъ его тако прослылъ.

Со смертью Альгирдаса отношения Москвы с Литвой были отодвинуты на задний план, а на первое место снова вышли отношения с Ордой. Преемнику Альгирдаса Ягайле было не до Руси. Человек, лишенный высоких достоинств отца, более того, неумный и низкий, в первые годы своего правления был сосредоточен на решении своих внутрилитовских проблем. Ягайла, войдя в тайные сношения с немцами, начал усобицу против своего дяди Кейстутиса, с которым был так дружен и единодушен Альгирдас. Кейстутис низложил своего племянника, сохранив ему, однако, на свою беду жизнь. Воспользовавшись подходящим моментом, Ягайла восстал против дяди, хитростью заманил его в свои руки и приказал удавить (1382 г.). Сын Кейстутиса, вместе с отцом попавший в плен, успел убежать из тюрьмы, найдя убежище у тевтонских рыцарей. Некоторое время спустя ему удалось вернуться в Литву, помириться с Ягайлой и получить себе отцовские земли. В 1392 году (год смерти преподобного Сергия) Витаутас, будущий Витаутас Великий, стал правителем всей Литвы, правда, в ленной зависимости от Ягайлы, от которой, впрочем, он вскоре освободился. Деятельность Витаутаса на востоке (существенное приращение литовских земель за счет русских) относится уже к самому концу XIV века (битва на Ворскле 1399 года) и выходит как за пределы жизни Сергия, так и — практически — рассматриваемого здесь периода. Ягайла же весь был обращен лицом к западу, которым для Литвы была Польша. Она же после прекращения династии Пястов (1370 г.) и смерти в 1382 году родственного Пястам венгерского короля Людовика, осталась без короля. Королевою выбрали несовершеннолетнюю дочь покойного короля Ядвигу. Начавшиеся смуты и кровопролития требовали сильной мужской руки, которая могла бы стабилизировать ситуацию. Выход нашли в бракосочетании Ядвиги с Ягайлой. В 1386 году была заключена уния Литвы с Польшей, Ягайла стал королем Польши. В следующем 1387 году произошло крещение Литвы. Все эти события предвещали близкую к полной переориентацию политики Великого Княжества Литовского.

На место литовско–русских тяжб вышли после смерти Альгирдаса тяжбы русско–ордынские. Повода для возобновления последних долго ждать не пришлось. Знамение, явившееся 23 апреля 1377 года («бысть знаменiе на небеси, оградися луна и бысть отъ нея лучи аки крест»), настраивало на тревожные ожидания. В тот же год из Синей Орды за Волгу в Мамаеву орду перебежал некий царевич Арапша, сверепъ зело, и ратникъ велiи, и мужественъ, и крепокъ, возрастомъ же телеснымъ отнудъ малъ зело, мужествомъ же велiй и победи многихъ, и восхоте ити ратью къ Новугороду Нижнему (Никон. летоп.: — ПСРЛ 1965, XI, 27; ср. Троицк. летоп. 1950, 402–403). Ждать было большой беды. Князь Нижнего Новгорода и Суздаля Димитрий Константинович отправляет посла в Москву, к князю Димитрию Ивановичу, своему зятю, с просьбой о спешной помощи. Тот, собрав воя многи, пришел к Нижнему Новгороду, но не бысть вести про царевичя Арапшу, и князь Московский легкомысленно вернулся в Москву, оставив, впрочем, московских воевод стоять у города вместе с владимирцами, переяславцами, юрьевцами, муромцами и ярославцами.

Далее начинается позорнейшая история (не раз, однако, в истории Руси, вплоть до дней нынешних, повторявшаяся) бездарнейшей организации военной экспедиции, преступной беспечности, хвастовства и разложения, полнейшей непрофессиональности, за что и пришлось платить страшной ценой. Вопрос «Доколе…» остается актуальным и по сей день. Поэтому нелишне привести описание этих событий — побоища на реке Пьяне, как они представлены в летописи:

[…] и потомъ начяша нецiи глаголати, яко есть Татарове въ поле и царевичь Арапша крыется въ некихъ местехъ, и cie ничтоже знаемо бысть Русскимъ княземъ и воеводамь ихъ, но оплошишася еси. Таже потомъ князь великiu Дмитрей Констянтиновичь […] посла сына своего князя Ивана, да князя Семена Михайловичя, а съ ними воеводы и воиньство много, такоже и великого князя Дмитреа Ивановичя Московскаго воеводы и воиньство много, и бысть рать велика зело, и поидоша за реку за Пиану въ воинстве мнозе. И приiде къ нимъ весть, поведая имъ царевичя Арапшу на Волчiихъ водахъ, они же начяша веселитися, яко корысть многу мняще обрести; таже потомъ и инии вести прiидоша къ нимъ, они же оплошишася и ни во чтоже cie положиша, глаголюще: «никтоже можетъ стати противу насъ». И начяша ходити и ездити во охабнехъ и въ сарафанехъ, а доспехи своя на телеги и въ сумы скуташа, рагатины и сулицы и копья не приготовлены, а инiи еще и […] не насажени быша, такоже и щиты и шоломы; и ездиша, порты своя съ плечь спущающе, а петли разстегавше, аки въ бане разспревше; бе бо въ то время знойно зело. Любляху же niанство зело, и егда где наезжаху пиво и медъ и вино, упивахуся безъ меры, и ездяху пьяни и глаголюще въ себе кождо ихъ, яко «можетъ единъ отъ насъ на сто Тamариновъ ехати, по истинне никтоже можетъ противу насъ cmamи». А князи ихъ, и бояре, и велможи, и воеводы, утешающеся и веселящеся, пiюще и ловы деюще, мняще ся дома суще, аки въ своихъ сиротахъ величающеся и возносящеся, забыша смиренныя мудрости, яко Богъ даетъ смиреннымъ благодать, и яко вси есмя Адамови внуци; они же въ гордости величяющеся, и Господь Богъ смири гордость ихъ.