Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1
Носили передачи, ждали свиданий. Мать Левы хлопотала о свидании со своим мужем, а Лева подал заявление, чтобы ему разрешили свидание с Валей Алексеевой, ведь у нее никаких кровных родных здесь нет. На свидание с ней хотели попасть и ее близкие подруги, в числе которых была и Тося Орлова. Но заявление Левы опередило и — о, счастье! — получил разрешение на свидание с сестрой.
Вот оно, это длинное помещение с двумя рядами мелких решеток По одну сторону выводят заключенных, по другую — стоят родственники, пришедшие на свидание. Между решетками ходят надзиратели. Шум,' гам, одни стараются перекричать других. Картина этого свидания была в точности такая же, как описывается Л. Н. Толстым в его знаменитом произведении «Воскресение». Это была та же царская тюрьма и та же комната свиданий, какая была в дореволюционное время.
Они стояли друг против друга за решетками.
— Валя! Валя! — кричал Лева.
— Лева! Лева! — кричала Валя. — А где же Тося?
— Тося придет в следующий раз на свидание, — отвечал Лева. –
— Как здоровье, как бодрствуешь?
— Бодрствую, — отвечала Валя и закашлялась. — Вот грудь болит, вчера было кровохарканье, врачи обещают положить в больницу
— О, это было бы хорошо. Ты ни о чем не беспокойся. Квартира твоя в порядке, деньги за квартиру заплатили. А что бы тебе принести?
— Спасибо, все есть. Вот Евангелие бы… Да разве пропустят сюда?
— Хорошо, постараемся, — сказал Лева. — Мы решили, чтобы тебе не отставать от жизни, выписать газету.
— Какую?
— «Средне-Волжскую Коммуну».
— Хорошо, выписывайте. Ну, а как вы бодрствуете сами-то?
— О, хорошо, слава Богу! Не возражаем, если нас к тебе посадят. Молись о нас.
Долго говорить не разрешалось. Нужно было освобождать место для свидания другим. Как один миг, пролетели эти минуты. Но они остались в сердце Левы на всю жизнь. Сердце его пылало любовью к Богу, к последователям Иисуса Христа. И он восхищался так, как восхищаются мучениками первохристианства.
Хотя завидовать не полагается, но молодежь, особенно подруги Вали Алексеевой, прямо-таки завидовали Леве, что он первый получил свидание с Валей.
Выписали газету на самарский изолятор, и Валя аккуратно получала ее. Но как передать Евангелие? Думали, молились и, наконец, решили. Купили большую коробку зубного порошка — тогда продавались картонные прямоугольные, осторожно вскрыли ее, высыпали зубной порошок, а на его место положили завернутый в белую бумагу Новый Завет малого формата. Сверху присыпали зубным порошком, крышку хорошо приклеили. А в записке с передачей после перечисления всех продуктов и предметов написали: «Валя! Хорошенько чисти зубы».
На следующей неделе в ответной записке на передачу Валя писала: «Счастлива! Чищу зубы».
Молодежь благодарила Господа и радовалась. Все представляли, как приятно Вале в камере читать Святую Книгу и со страниц Евангелия получать наставление и утешение от своего Лучшего Друга — Иисуса. Да, она была счастлива. Это, кажется, звучит парадоксально, но это факт. Больная туберкулезом девушка, без родных, в тюрьме, как преступница, — и счастлива.
Да, недаром, молодежь последующих десятилетий и ныне с воодушевлением поет: «Жить для Иисуса, с Ним умирать — лучшую долю вряд ли сыскать!»
Сошел снег, стало теплее. Легче стало стоять в очередях с передачами. В окнах тюрьмы виднелись лица заключенных. Сестры и братья, идя на собрание по Арцибушевской улице, слышали, как Петр Иванович Чекмарев, стоя у окна своей камеры, громко пел:
О, нет никто во всей вселенной
Свободы верных не лишит.
Пусть плоть боится цепи тленной
И пусть тюрьма ее страшит…
Сам Бог Любви свободу дал.
О, нет никто во всей вселенной
Нас чести нашей не лишит.
Пускай с враждою откровенной
Толпа позором нас клеймит.
Поднимем знамя Правды вечной,
Любовью злобу обовьем.
И честь не в славе быстротечной,
А в торжестве Любви найдем.
Верующие с восхищением слушали пение дорогого брата, но за это пение его перевели в отдаленную камеру, откуда его уже не было слышно.
— Как, как порадовать узников, как ободрить их? — думала молодежь и придумала.
Была глухая ночь. Все спали. Конечно, по улицам Самары ночью иногда проходят подвыпившие поющие люди. Кто обращает на это внимание? Гуляет себе молодежь. А вот в эту ночь мимо тюрьмы по Арцибушевской улице шла молодежь не подвыпившая, а трезвая, бодрая. Шли христиане и, нарушая ночную тишину, громко, ясно и стройно пели:
На крыльях могучих орлиных
Над морем житейским несусь.
На крыльях могучих орлиных
Я к вечности сердцем стремлюсь.
Чрез горы, долины и нивы
Все выше я к небу лечу.
Несут меня мощные крылья
На них я спокойно стою.
Под мощными крыльями тихо
И чудно покоюся я.
Под ними приют мой надежный,
Под ними защита моя.
Пусть вьются враги надо мною,
Пусть целятся злобно в меня.
Могучи орлиные крылья,
Под ними царит тишина.
Укроюсь ли теми крылами,
Стою ли надежно на них,
Спокойно мне так и отрадно
В скитаниях долгих моих.
Звуки гимна разносились высоко и далеко и проникали в окна многоэтажной тюрьмы. В некоторых окнах замелькали тени. «Братья слышат», — думали поющие. Да, они слышали. После в письмах и при встречах они делились, что это пение было для них, как пение Ангелов. Сколько приятных чувств, мыслей породило оно! Горячо благодарили они Господа за это пение.
Еще несколько ночей проходила молодежь мимо изолятора и пела разные гимны. Некоторые пожилые, узнав об этом, волновались. Боялись, что всех арестуют. Но ничего такого не случилось. Господь хранил.
Впоследствии об этом пении было сложено стихотворение, которое в те годы не только читалось, но и пелось под гитару. Вот оно:
Глубокая ночь над землею,
Над городом сумрак залег,
За грязной тюремной стеною
Чернеет в тумане острог.
Предавшись объятью ночному,
В остроге давно уже спят,
Лишь несколько душ наших братьев
В тюрьме за решеткой не спят.
Вот старец почтен сединою,
Склонившись, в молитве стоит:
«Во всем будь прославлен, о Боже!»
— Так старческий голос звучит.
Четыре отца от семейства,
Склонившись, пред Богом стоят,
О близких своих вспоминают
И быть с ними вместе хотят.
А вот разлученный с женою
Здесь верный служитель Христа,
В беседе с товарищем-другом
Он в жертву приносит себя.
А вот еще юных два брата,
В двух камерах разных сидят,
На волю Отца все отдавши,
Сердцами на Бога глядят.
Все тихо. Вдруг пенье родное
До слуха доносится их.
То братья и сестры по вере
Пришли, чтоб ободрить своих.
На улице тихо, безлюдно.
Умолк говор шумный, денной.
И пение звонко несется.
По улице темной, пустой.
О, братья и сестры, вы смело
За Господом души влекли,
А люди сочли лицемерьем
— И вот, за решеткою вы.
Прославьте же сердцем, душою
За все испытанья Творца.
О, будьте верны вы до гроба
В сей жизни Ему до конца.
Но были и такие, которые боялись заключенных. Это не потому, что они не любили их, а боялись за себя. В Самару приехал известный брат, бывший председатель союза, всеми уважаемый Илья Андреевич Голяев. Он остановился у Анны Ивановны Грачевой. Глубоко сожалел, вздыхал о братьях-узниках, которых он всех знал лично. Когда он с Левой пошел в воскресенье на собрание, братья, смотревшие из окон тюрьмы, узнали по фигуре и бороде уважаемого старца и стали махать ему и кричать приветствие. Лева стал объяснять ему, что в том-то окне виден папа, там — брат Филяшин и другие. Уважаемый старец даже головы не повернул, чтобы взглянуть на тюрьму. Опираясь на палочку, он важно шагал, устремив взор прямо перед собой. И в этом взоре Лева со скорбью читал только одно: боязнь, страх. Брат скоро уехал. И потом Лева услышал, что он покинул свою родную Балашовскую общину и переселился в Ташкент, Чтобы избежать всяких неприятностей. Стоит ли упрекать дорогого старца? Ведь старость — это немощь, и о стариках сказано: «И будут высоты им страшны и на дороге ужасы». Конечно, хорошо, когда и в старости сердце юное. Хорошо быть пальмой, как написано: «Насажденные в доме Господнем, они цветут во дворах Бога нашего. Они и в старости плодовиты, сочны и свежи…» (Пс. 91:14–15).
Здоровье Вали в тюрьме все ухудшалось, она температурила, кровохарканье усилилось, и, когда произошло легочное кровотечение, ее из тюрьмы перевели в тубдиспансер. Валя получила полную возможность видеться с близкими ей друзьями. Ее посещали, передавали все, что могло поддержать ее здоровье. Но, увы, у нее был плохой аппетит. Посетил в тубдиспансере Валю и Лева. Он с глубокой грустью думал, глядя на ее изменившееся лицо, что болезнь, видимо, зашла слишком далеко.
