Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1
На это свое заявление он не получил никакого ответа.
Жены хлопотали, носили передачи, ожидали освобождения своих близких. В это время началась борьба с теми, кто разбогател во время нэпа, и группа частных предпринимателей-торговцев была арестована за всякие свои дела. В связи с этим как в ОГПУ, так и у ворот тюрьмы стояли толпы родственников, беспокоящихся о судьбе своих близких. Миша Краснов, Петя Фомин не имели близких родственников, которые могли бы аккуратно приносить им передачу. Валя Алексеева совсем не имела родных в Самаре, да и остальные тоже нуждались в материальной поддержке.
Как-то получилось само собой, что заботу о заключенных поручили Леве. В хоре он не пел, на сыгровки не ходил и, кажется, больше всех имел свободного времени. Лева от этого труда не отказался и вложил всю свою душу в это дело. Он носил передачи заключенным. Конечно, он это делал не только сам. Помогала ему в этом Тося Орлова, близкая подруга Вали Алексеевой, и другие.
Помолившись, Лева взял обыкновенную тетрадь и на первой странице ее написал: «Страдает ли один член, страдают с ним все члены» (I Кор. 12:26), «В нуждах святых принимайте участие» (Рим. 12:13).
Далее слева он разграфил тетрадь для прихода, а справа — для расхода. Со всей аккуратностью, к которой его приучил в свое время Гора Макаренко, когда он помогал ему при продаже духовной литературы, он учитывал каждую копейку прихода и расхода средств, поступающих для узников.
Вот некоторые из записей пожертвований:
«От первого хора — 2 руб. Пожертвования, собранные во время посещений, — 10 руб. 95 коп. Получено через Полину Яковлевну Скакунову (бывшую Саратовскую атеистку, несколько раз пытавшуюся покончить жить самоубийством, боровшуюся с религией, но покаявшуюся и ставшую проповедницей Евангелия) — 15 руб. Неизвестный — 1 руб., Кабанова — 1 руб., Везельщикова — 50 коп., Макаренко — 25 коп., Путилина — 20 коп., сестра Крейман — 50 коп., И. Кузнецова — 1 руб., Банков — 2 руб., А. Бондаренко — 20 коп., Ваня Камынин — 3 руб. 25 коп., Ладина — 2 руб., Попова — 3 руб., Головин — 60 коп., Туркова — 20 коп., Чекмарева — 1 руб., Гора Макаренко — 1 руб., В.Чекмарев — 1 руб., Зотова — 1 руб. и многие-многие другие».
Лева выдавал деньги идущим за провизией для передач, и они приносили ему справки о том, что куплено и сколько израсходовано. Например: 1 кг сахарного песку — 64 коп., клюквенный экстракт — 22 коп., открыток 10 шт. — 30 коп., конвертов 5 шт. — 5 коп., порошок зубной — 15 коп.
В квитанции от 14.11.29 г., четверг, значится: яиц 10 шт. — 52 коп., селедки 2 шт. — 13 коп., молока 2 бутылки — 27 коп., коробка леденцов — 47 коп., порошок зубной — 16 коп., булки французские 10 шт. — 60 коп., открытки 10 шт. — 30 коп. Всего на 2 руб. 45 коп.
Верующие по очереди носили передачи. Были случаи, когда некоторые из-за занятости не могли идти, и тогда это приходилось делать Леве. Он покупал продукты, потом стоял с передачей в очереди. Был февраль, холодно, мерзли ноги.
Однажды пресвитер попросил сделать это доброе дело за него. Он писал Леве: «Дорогой Лева! Вчера поздно вечером я узнал, что наша «очередь» сегодня позаботиться о передаче продуктов, но приготовить их уже не могли и сегодня мне некогда, поэтому прошу тебя взять на себя этот нелегкий труд, купить все необходимое. Для этого прилагаю при сем три рубля. 08.II.1929 г.»
Дети Божий не только переживали за находящихся в испытании, не только молились за них, но всячески старались проявить к ним любовь.
Глава 15. Тяжелые времена
«Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждующих, как и сами находитесь в теле».
Евр. 13:3
Собрания в молитвенном доме проходили регулярно. По субботам их по-прежнему проводила молодежь. Передовых руководителей не стало, но выдвинулись более молодые. Петя Львов и Лева ревностно участвовали почти в каждом субботнем собрании. Проповеди стали говорить и молодые сестры. Арест братьев и Вали Алексеевой никого не испугал. Наоборот, всем хотелось еще выше поднять знамя Христа и возвещать Его. Но были и те, которые старались призывать к осторожности, к свертыванию работы.
Пресвитер общины и старичок Ефим Сидорович Янченко явно переживали и опасались, что, если взяли ни в чем не повинных и арестовали,' могут арестовать и их, но продолжали трудиться для Господа. Слышно было, что в разных местах Волго-Камского союза братья оставили свою работу и уехали в неизвестном направлении.
Становилось все более ясно, кто был в деле Божьем настоящим пастырем, а кто поддельным. Последний, видя приближающуюся опасность, бросает стадо овец — детей Божиих на произвол судьбы, лишь бы спасти свое благополучие.
Немало в те месяцы было верных, преданных братьев, которые отдавали душу за друзей своих и не бежали от опасности, но с кротостью и смирением принимали арест и тюрьму за дело Божие. Большинство общин нашего огромного братства было в то время во многих сельских местах. Где началась коллективизация, там ревностных братьев с их семьями, хотя они были и незажиточные, стали относить к кулацким подпевалам. После этого они сами закрывали общины, разъезжались, а пресвитеры покидали свои места вместе с другими членами общины.
Работа в Волго-Камском союзе явно свертывалась. Дух какой-то осенней грусти проникал в сердце. Пожилые склоняли свои головы, и в беседах часто ставился вопрос: как сохранить себя в вере, как сохранить молодежь. Это решалось по-разному. Многие предлагали быть потише, прекратить всякую работу молодежи, чтобы сохранить ее от страданий, тюрем. Предлагали закрыть субботние молодежные собрания, а сделать их обычными, не допускать, чтобы молодежь большими группами — человек по 20–30 — совершала посещения и т. д. Эти настроения были чужды юным сердцам. С воодушевлением почти после каждого собрания молодежь пела свой любимый гимн:
На ристалище Христа к цели вечной мы бежим.
Вот уже видны врата бесконечной жизни с Ним…
Проходя Его путем, подвизаемся мы с Ним
В высь святую над грехом и над миром суетным.
По субботам говорили огненные, зажигающие проповеди о Данииле и других подвижниках веры. Лева нашел в «Утренней звезде» (газете, которую издавал И. С. Проханов) стихотворение, которое продекламировал на утреннем собрании:
Когда полки вождя земного,
Сплотившись, в бой с врагом идут,
То нет им в жизни дорогого –
Все на алтарь они кладут.
И часто в муках умирая,
Простерши руки к небесам,
Людей земли благословляя,
Идут безропотно к отцам.
А мы из армии Христовой
Врага завидели вдали
И не хотим победы новой,
Дрожа, уже лежим в пыли.
Да, Боже, мужества в нас мало,
Трусливы мы в святой борьбе.
На словах победа уж звучала,
А в битве мы — позор Тебе.
Корнилий Францевич, пресвитер, по окончании собрания подошел к Леве, покачал головой и сказал, что такие стихотворения декламировать опасно.
Однажды, когда солнце уже пригревало, напоминая весну, Лева шел на собрание. Он свернул на Ульяновскую улицу, направляясь к молитвенному дому, и увидел странное шествие. Сердце его дрогнуло. Шел отряд военных с шашками наголо.
Отряд приблизился. В центре его он увидел заключенных. Это вели из ОГПУ в тюрьму (правда, тогда не было тюрем, они назывались изоляторами) дорогих близких и родных. Впереди шагали с бледными лицами, держа чемоданчики и мешки, братья Сергей Федорович Ясырин, юные Коля Иванов и Коля Бондаренко, за ними виднелась мощная фигура брата Е. Филяшина и астраханского пресвитера. Рядом с ним шагал, ссутулившись, слабый старичок с длинной бородой, белой как снег — брат Ладин, который просил бывало перед началом собрания спеть: «В край родной, в край родной, в край родной страны…» За ними двигались двое, неся мешки: высокий истощенный брат Кирюшкин — рабочий трубного завода и невысокого роста, в черной шубе труженик здравоохранения, удостоенный звания Героя труда, отец Левы — Сергей Павлович.
Лева увидел их, хотел броситься к ним, но обнаженные клинки остановили его. Он махал им рукой, они кивали головами и молча шли, шли туда, где ждали их каменные мешки старинной самарской тюрьмы. Лева не пошел на собрание, а следовал на расстоянии за ними. Сердце билось в груди, казалось, хотело выскочить, на глаза наворачивались слезы: «За что? За что? Как злодеев ведут. Ведь они самые мирные люди». Лева точно знал, что они ничего плохого не сделали. Так за что же, за что?..
И ответ был только один — за Евангелие!
Их подвели к большим черным железным воротам Самарской тюрьмы. Ворота распахнулись и поглотили их. Почти бегом поспешил Лева в молитвенный дом. Он сообщил всем, что братьев перевели в изолятор. Всем стало ясно, что в результате следствия их не освободили и что заключенных ждут страдания. Полились горячие молитвы к небу, к Богу, чтобы Он заступился и защитил страдальцев. Бог угнетенных, Бог скорбящих… Вдовы, матери скорбели о своих невинно страдающих близких. Это была только капля того горя, которое, как полная чаша страданий, была преподнесена верным детям Божиим.
