Феодор Студит - Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова
Но возвратись сюда, сын мой, призываю тебя из глубины сердца, из внутренности, попаляющей меня, ибо твоя слава – моя, равно как, наоборот, и стыд. Приди, восстань: Господь повелевает. Не помяну, говорит Он, беззаконий твоих (Ис. 43:25). И еще: еда [Col. 1360] падаяй не восстает? (Иер. 8:4). И еще: вижу, что ты прискорбен еси (Быт. 4:6). И еще: несть цельбы сокрушению твоему (Наум. 3:19). Вот Благой Бог, вот милосердый врач. Так прошу тебя, сын, ибо ты – сын мой, хотя и умерший. Не оставайся во грехе, скоро расторгни опутавшие тебя диавольские узы и, как бы восстав из пропасти, возвратись к дивному свету твоей прежней жизни. Я же приму тебя с распростертыми объятиями, не укоряя, но сострадая, не отягчая врачевства покаяния, но услаждая и облегчая его, сколько возможно. Поспеши, поспеши, прежде нежели придет внезапно грозный Ангел жалким образом отрешить тебя от тела и отвести на вечное осуждение.
445. К духовному сыну Севериану (II, 151)[1332]
Сколько обрадовало нас малое письмо твое, сын мой, столько опечалило большее. Как будто ты никогда не говорил об изложенных в нем (628) предметах и от нас не слыхал надлежащего, ты теперь вздумал завести речь, по-видимому опровергая другое лицо, а на самом деле противясь истине; между тем ты не должен и учить, не говорю – потому, что ты находишься в числе подвластных, снеси это великодушно, но и потому, что уличенные в общении с ересью, один из которых и ты, не смеют отверзать уста, а должны оставаться в надлежащем безмолвии и испрашивать прощения [Col. 1472] всю жизнь. Затем у тебя нет и такого познания догматической науки, чтобы уметь говорить с точностью, как у не занимавшегося ни грамматикой, ни философией, тогда как и сведущие в этом преподают о Боге не какое-либо собственное учение, но следуя богоносным [отцам]. Почему же, спрашиваю, тебе вздумалось сказать: «Разве не относительно (σχετικώς) поклоняются иконе Христовой?» Знаешь ли ты, что такое отношение (σχεσις)? Отношение бывает между относительными предметами; относительные же предметы – первообраз и изображение его, например Христос и икона Его, ибо одно содержится в другом, а не раздельны они ни по державе, ни по славе[1333]. Вот этого ты, несведущий, не знаешь, и прилично теперь сказать следующее: видел я странность под солнцем – мужа, казавшегося мудрым самому себе и, что еще хуже, усиливающегося учить других (Еккл. 6:1).
Какое еще второе твое предложение? Христос богопочитается в иконе Своей, поэтому и икона должна быть богопочитаема (λατρευτή). Откуда или от кого узнав, ты учишь этому? Из святых никто не мог сказать этого, но [говорили они], что Христу поклоняются (προσκυνεΐται) в иконе Его и икона достойна поклонения (προσκυνητή), то есть почтения или уважения (то и другое имеет один смысл и справедливо), потому что богопочитание (ή λατρεία), равно как и вера, относится к одной только Святой Троице, а остальное и к другим – Матери Божией, святому Кресту, святым, достопоклоняемой иконе Христовой и всем прочим иконам святых, и притом настолько, насколько первообразы превосходнее своих изображений. Поэтому, если в иконе богопочитается Христос, как говоришь ты, то, так как богопочитание относится к Троице, в иконе воздается богопочитание и Отцу, и Духу. И что следует отсюда? То, что и Отец, и Дух воплотились; (629) а этого может ли быть что-нибудь нечестивее? Если ты еще говоришь: «Должна быть богопочитаема и икона Христова», то следует, что ты оказываешься ничем иным, как тетрадитом (τετραδίτης), богопочитающим вместе с Троицею и икону Христову[1334]. Между тем кто поклоняется Троице, а потом и иконе, тот не впадает в такую нелепость. Ибо сказано, что честь и поклонение (ή προσκύνησις) воздаются даже и простому человеку, но не вера и богопочитание. Как мы веруем только в Отца и Сына и Святого Духа, так и служим Им.
Выслушав это, воздержись, брат, увещеваю тебя, от пустословия и цикалийской или кендукладийской ереси[1335], которая совершенно противоположна иконоборческой. Если же – чего да не будет! – ты останешься при своем, то знай, что ты не имеешь части с нами или, лучше, ни с одним православным. С трудом продиктовал я это письмо к тебе.
446. К монаху Феодору (II, 152)
С удовольствием, а не с огорчением принял я укоризны твои, почтеннейший. Ибо я не столько неразумен, чтобы [Col. 1473] сердиться на дружеские замечания. Если же я огорчался, то не напоминанием, а ересью каждого, которою рассекается Тело Христово, разделяясь множеством мнений. Начну с начала, ибо мне, обвиняемому, нужно оправдаться. Назначая епитимии по принуждению от самого первого дня, и притом из заключения под стражею посредством писем (ибо посредством писем же просили об этом монахи и священники), я отвечал не в виде определения, а в виде советов от меня относительно епитимии. Почему? Потому что я не иерарх, но священник, постановляющий законы[1336] [только] своим ученикам, другим же нет, а, как сказано, предлагающий им свое мнение до времени мира, (630) с тем чтобы тогда принять то, что будет определено святейшим патриархом с утверждения святого Собора, к увеличению епитимии или к уменьшению. И думаю, я поступал справедливо, простирая человеколюбиво руку помощи падшим, впрочем, не присвояя себе власти, что было бы нелепо. Какие же епитимии? Различные по различным падениям[1337], о чем подробно говорить не позволяет размер письма. Кратко сказать, священник или даже диакон, уличенный или в подписи, или в общении с еретиками, должен быть совершенно отлучен от священства, равно как и от Причащения, а по исполнении епитимии причащаться Святых Таин, но отнюдь не священнодействовать до святого Собора; благословлять же или молиться может как обыкновенный монах, а не как священник, и притом при исполнении епитимии; в церкви, занимаемые еретиками, не входить, и если храм поступит во владение православного после совершения там еретических возношений, не священнодействовать в нем православному без разрешения православного епископа[1338].
Когда же мы по благоволению Божию избавились от заключения под стражею и соединились со святейшим патриархом и святыми епископами и потом отдали отчет преподобным игуменам, то никто не выразил порицания относительно чего-либо, кроме только одного относительно благословения, которому мы отвечали: если достойно осуждения, что гора поражена от самой вершины (Дан. 2:34), то и мы замолчим; осуждающие пусть осуждают не нас, а господ епископов, которым мы, уничиженные и подвластные, следуем; ими быв вынуждены, мы и доселе назначали епитимии сказанным порядком и назначаем, когда случится. Пусть же смотрят любители обвинений, чтобы им, отцеживая комара, в забывчивости не поглотить верблюда и, нащупывая соломинку, не заметить, что носят бревно (ср. Мф. 7:3; 23:24).
(631) Таким образом, мы, богопочтенный брат, как бы пред свидетелем Богом руководились состраданием и братолюбием, а не пристрастием или каким-либо другим человеческим побуждением. Смущающий вас, говорит апостол, кто бы он ни был, понесет на себе осуждение (Гал. 5:10).
447. К чаду Анфиму (II, 105)[1339]
Закон Божий, страх и трепет (Исх. 15:16) Его, говорит так: в стража дах тя дому Исраилеву (Иез. 3:17). Страж этого возвещения заставил меня, брат, опять письмом возвестить грядущий на тебя меч Божий, меч страшный, меч огненный, меч, ввергающий не тело, а душу в геенну огненную на бесконечные веки. Со слезами пишу я, несчастный, и горько вздыхаю, что это относится к моему сыну и ученику. Но что мне делать? Если не стану возвещать, то Бог взыщет кровь твою от рук моих, как Он Сам сказал (Иез. 3:18), и меня постигнет не что иное, как такое же осуждение на казнь. О, [Col. 1364] брат, для чего так смежил ты очи сердца? Для чего презрел Бога, взором Которого всё потрясается и не может устоять? Ты прежде сошел с подвижнического поприща, ушел в места, которых не назирает Бог, нарушил печать чистоты, растлил душу и тело, сделался рабом греха; потом уже поздно возвратился к нам в начале гонения, исповедуясь, соглашаясь на епитимию, обещая обратиться по прекращении гонений. Притом ты был вразумляем экономом, был принят братом Дионисием и избрал прекрасную ссылку, удаляясь из мест дурных в места добрые, на которых очи Господни, и блаженство гонения окружало голову твою; (632) прекрасно такое обращение, очищение, ангельское попечение! Что же опять случилось? Что удалило тебя от Бога и предало дьяволу? О, мое несчастье! Ты опять возвратился в болото греха, растлевая и растлеваясь от женщины или, точнее [сказать], от женщин. Помилуй, Господи, пощади, Боже! Оставил тебя Ангел хранитель твой; овладел тобою сатана. Живешь ли ты, несчастный? Но как может жить пожираемый человекоубийцей? Видишь ли свет? Но как может видеть омраченный грехом? Молишься ли Богу? Но как может приступать к Господу поработивший себя диаволу? Где твое доброе начало, горячность, сокрушение, послушание, слезы, воспарявшая к Богу молитва, небесный образ жизни? Всё исчезло, погибло. О, горькие мои воздыхания о твоем безумии! О, если бы ты был бессловесным животным, которое не пойдет на Суд! Но прискорбно то, что ты – существо богосозданное, имеющее воскреснуть и явиться на Суд.
