Маршалл Ходжсон - История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней
Переселения и этнические изменения
Мы уже обсудили общие предпосылки основных тенденций в регионе между Нилом и Амударьей в Средние века. Однако прежде чем перейти к исследованию внутренней организации сегментов общества, нам следует разобраться в некоторых моментах демографического движения в регионе, в результате которого определились отношения между различными группами населения.
При определенных обстоятельствах номадизация могла происходить в форме перехода от одной этнической структуры к другой; или, говоря точнее, от одного соотношения групп разной лингвистической или другой культурной принадлежности к другому (поскольку почти никогда население не было однородным по своему лингвистическому и культурному наследию). Такие этнические изменения приводили к различным культурным последствиям. Номадизация имела больше шансов на устойчивость, когда сопровождалась этническими переменами. А когда перемены происходили быстро, они могли привести к культурной двойственности в областях, где люди говорили на двух языках и, следовательно, принадлежали к двум культурам. Это могло бы способствовать большей восприимчивости к нетрадиционным инициативам (так, вероятно, происходило в Анатолии в течение какого-то времени после ее завоевания тюрками) или снижению интенсивности культурного развития. Этнические перемены далее вели к преобладанию этнически отличных друг от друга малых групп населения, мало общавшихся друг с другом и обладавших еще меньшей гражданской сплоченностью, а также к широкому распространению языков межнационального общения, благодаря чему стало возможным повсеместное использование нескольких высокоразвитых литературных языков. В общем и целом скорость и направление этнических изменений могли нарушить целостность или последовательность традиции в экономике и высокой культуре. А неразрывность традиции являлась главным социальным ресурсом для процветания. Учитывая все эти причины, можно вывести несколько далеко идущих демографических принципов, которые пригодятся и для понимания социальной мобильности в городах и селах.
Робертс Д. Мавзолеи фатимидских правителей в Каире
Мы должны исключить превалирующий в наши дни мальтузианский принцип, когда в отсутствие особых ограничений население поднимается до локального предела жизнеобеспечения. Как правило, имелись незанятые пространства, куда можно было расселяться. Но следует исключить и более или менее расистскую характеристику поведения населения, представление о котором кроется в распространенных предубеждениях о неких «сильных» и «молодых» народах либо «вырождающихся» племенах, вынужденных мигрировать из-за бедности или войн, и порабощенных народах, выживших только по милости завоевателей. Необходимо всегда брать за основу (если примеры не доказывают иного) тот факт, что в любой отдельно взятой области в тот или иной отрезок времени биологический состав общества был, скорее, единым, чем разнородным, кроме отдельных случаев в самых высших слоях. Но, кроме того, почти непрерывно происходило перемещение населения, независимо от наличия или отсутствия новых выдающихся этнических групп. Этот процесс, возможно, имеет важнейшее значение для многого; и я полагаю, что более наглядные перемены можно толковать как вариации процесса, который происходил всегда.
Перепады показателей роста населения, по-видимому, зависят от показателей внутриутробной и детской смертности (различия в уровне рождаемости в лучшем случае играют второстепенную роль), среднего возраста, ранней смертности взрослых и нетипичной смертности во времена бедствий (во всех регионах в аграрную эпоху стихия время от времени сильно сокращала численность населения). И, во-вторых, численность населения варьируется при наличии так называемых мер «социального» контроля — когда определенное количество женщин воздерживаются от сексуальных отношений, применяются средства контрацепции, аборты, практикуется детоубийство. По-видимому, когда естественные условия позволяли населению перерасти предел ожиданий местного общества — в результате общего улучшения здоровья или материального благополучия, — в довольно стабильных обществах на помощь призывались «социальные» методы: повышение брачного возраста или ограничение рождаемости. Но в аридной зоне в общем и целом такие методы не одобрялись, и морально-этические нормы, по крайней мере в монотеистической традиции, стимулировали максимальную рождаемость. Следовательно, можно предположить, что природных ограничений роста населения обычно хватало — либо потому, что из-за многовековой социальной эксплуатации большая часть населения привыкла к относительно низкому уровню здоровья и, следовательно, к высокой смертности, или потому, что локальные катаклизмы приводили к неожиданно частым бедствиям. (Нет нужды говорить, что рассредоточенность источников жизнеобеспечения, засушливость как таковая здесь не имеются в виду: для каждого уровня природных ресурсов, как бы ограничен он ни был, найдется подходящий уровень численности населения, который можно превысить или которого можно не достичь.)[201]
Несмотря на отсутствие каких-либо серьезных исследований демографии в исламском мире до XVI в. (хотя и по другим регионам их очень мало), полагаю, я могу разграничить два вида перемещений населения в аридной зоне вплоть до Нового времени. Какую бы роль ни играло обилие бедствий в предотвращении чрезмерного роста населения, характерный уровень смертности от них, вероятно, сыграл важную роль в перераспределении населения в пределах региона. Наряду со стихийными бедствиями обычный уровень смертности повышали три страшных бича: войны, эпидемии и голод. Но эти напасти влияли на различные регионы по-разному. Почти в любом обществе аграрных городов население можно разделить на три категории: городское, жителей пригородных деревень и жителей отдаленных деревень. С учетом всех факторов поражающая сила этих бичей от города к отдаленному селу падала. Так возникал территориальный градиент в численности населения.
С другой стороны, классы общества отличала друг от друга не столько разница в уязвимости перед бедствиями, сколько различия в обычном уровне смертности. Чем более привилегированным было сословие, тем лучше оно питалось, тем ниже была в нем смертность детей и женщин и, следовательно (поскольку общество ожидало максимальной рождаемости), более многочисленно выживающее потомство. Так формировался классовый градиент численности населения. Таким образом, вероятнее всего, потомки известных правящих родов или члены племен-завоевателей, а также семей священников и других образованных классов будут очень многочисленны не только относительно к численности привилегированных слоев, но и по отношению к общей численности населения. Следовательно, завоевание и военная колонизация приведут к некоторым этническим изменениям и более интенсивной миграции, чем обычно. Однако эти изменения были гораздо менее масштабными, чем можно было бы предположить, если верить всем родословным более поздних потомков (по мужской линии) первых арабских завоевателей (особенно от Хасана или Хусайна), знатных Сасанидов или тюркских героев.
Соответственно существовало два вида миграции: в пространстве, из отдаленных деревень в города, и по классовой структуре — от высших слоев общества к низшим. Оба вида влекли определенные этнические последствия, иногда взаимодополняющие, а иногда и противоречащие друг другу.
Здесь следует разъяснить суть перемещения людей в пространстве, территориальный градиент, поскольку он имел, пожалуй, самые сложные последствия. Городское население сильно страдало от трех упомянутых бед; города то и дело пустели. Самый жестокий урон наносили городам войны. В какой-то степени городские стены защищали людей от бандитизма или даже вооруженных набегов, которые разоряли пригородные деревни и обращали крестьян в бегство. Но когда город завоевывали чужаки (что случалось довольно часто), стены могли стать тюрьмой, мешая жителям укрыться от пожаров и бойни, которые следовали за оккупацией. Подобным же образом многочисленное население городов становилось легкой жертвой эпидемий. Только голод относительно щадил города, где, как правило, хранились запасы продовольствия и куда в первую очередь доставлялись продукты из других городов и стран. В долгосрочной перспективе (по этой и, вероятно, некоторым другим причинам) города, по-видимому, не могли поддерживать численность своего населения благодаря одному только его размножению.
Войны и эпидемии сказывались на деревне лишь немногим меньше, чем на городе. Заразные болезни, несомненно, уносили там гораздо меньше жизней, но во время войн, хотя непосредственных убийств здесь было меньше, армии агрессоров уничтожали посевы и отбирали скот, сокращая запасы, с помощью которых крестьяне могли пережить голод. Именно в сельской местности голод быстрее поражал население, когда случались неурожаи. Любые произведенные крестьянином излишки обычно утекали в город в качестве податей, и городское население имело на них первоочередное право. Лишь правительство с высокоразвитой бюрократией могло контролировать зерновые запасы, способные предотвратить голод. Таким образом, сельское население не могло увеличиваться за счет максимального использования всех доступных земельных ресурсов, и сельское хозяйство в целом, кроме пригородных районов, оставалось интенсивным. Тем не менее численность крестьян росла. Можно только предположить, мы не знаем этого наверняка, что большинство крестьян питались более сбалансированно, чем городская беднота. В любом случае, недостающих жителей в опустевшие города часто привлекали из числа избыточного деревенского населения.
