Маршалл Ходжсон - История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней
Теперь нам предстоит подробнее рассмотреть, как развивалась и действовала система социальной власти айанов-эмиров, сначала в сельской местности, а затем и в городах. Надеюсь, данное описание общества в действии придаст правдоподобия моему анализу роли в ее формировании городских умонастроений и космополитизма, которые прослеживаются в центральных областях аридной зоны. Начнем с земли. Фундаментом любого общества аграрного типа были, разумеется, аграрные отношения, имевшие место на этой земле. Именно характер деревенской жизни обусловил сочетание в исламском мире свободного крестьянства и военных землевладельцев, а это также во многом определяло последствия такого сочетания.
Деревни
Между Нилом и Амударьей, как почти везде в аграрную эпоху, основная масса населения даже в отдаленных горных районах жила в деревнях. Деревня могла быть большой, в ней могли жить тысячи людей, и все они либо работали непосредственно на земле, либо оказывали услуги, имевшие прямое отношение к земледельцам. Или она была маленькой — всего горстка семей в месте, где воды хватало лишь для минимального пахотного участка. Отдельный земледелец с семьей, изолированный от других на своем наделе, как правило, не являлся жизнеспособной единицей, уже хотя бы потому, что одна семья была не в состоянии защитить свой урожай даже от шайки грабителей. Более того, чтобы обеспечить нужное количество рук для общественных и ремесленных работ, существовала потребность в непрерывных отношениях с более многочисленной группой. Строительство, ремонт инструментов, помол муки (в регионе между Нилом и Амударьей обычно не производимые дома), даже такие удобства, как мытье в бане и услуги брадобреев, включавшие некоторые хирургические операции, требовали специалистов. В деревне были, как правило, и знатоки религии — либо шариатский факих (который мог преподавать в местной школе), либо последователь суфизма, либо тот и другой. В каждой деревне были свои зажиточные семьи, в чьих руках находилась и политическая власть. В особенно везучих селениях (свободных от отсутствующих землевладельцев) таковыми могли быть главные местные земельные арендодатели или ростовщики.
Жители могли объединять свои усилия, например, при расчистке оросительных каналов, или помогая малоимущим односельчанам собрать урожай. Многие деревни решали свои внутренние вопросы посредством старосты, как правило, выбираемого пожизненно из членов одного или двух ведущих родов самыми зажиточными и влиятельными мужчинами. Ему могли платить долей урожая каждого земледельца, взимаемой при уборке. (В некоторых селениях таким авансовым образом оплачивали услуги специалистов — например, цирюльника или плотника.)
Деревенские жители встречались на рынках; как правило, в маленьком городке, расположенном неподалеку. (Не всегда это было именно так, поскольку предполагало довольно высокое развитие рыночной экономики. В Магрибе, к примеру, блуждающие рынки переезжали с одного незаселенного пункта в другой.) Город был полезен по трем причинам. Там производились ремесленные товары, которые экономически целесообразнее было изготавливать централизованно, чем по отдельности в каждой деревне. Кроме того, город служил местом обмена излишков сельской продукции на экзотические товары, привозимые издалека. Обычно крестьяне пользовались несколькими металлическими инструментами, лекарственными средствами, покупали сладости и безделушки, талисманы и даже некоторые виды ткани на одежду и одеяла, которые не ткали дома. (Однако иногда эти вещи завозили в деревню бродячие торговцы.) Наконец, именно в городе крестьяне продавали излишки своей продукции, если подати собирались в деньгах. Города, в свою очередь, искали более масштабные центры торговли в городах покрупнее и служили местом расположения двора правителя или эмира. Городские ремесленники изготовляли предметы роскоши, редко доходившие до деревень. В больших и малых городах жила лишь меньшая часть общего населения, которое оставалось преимущественно сельским до тех пор, пока фундаментом экономики было сельскохозяйственное производство.
Даже в пределах одной деревни одни жители были зажиточнее других. В некоторых — особенно контролируемых одним землевладельцем, — приблизительно одинаковый достаток самих крестьян поддерживался при помощи периодического перераспределения наделов (с целью дать людям шанс получить больше продукции на новом наделе). Такую землю можно было получить лишь с позволения хозяина или всей деревни. Но обычно конкретный земледелец мог пользоваться землей самостоятельно. Кто-то приобретал больше наделов, чем мог обработать сам, и сдавал их менее удачливым. Соответственно многие арендовали часть земли или весь свой надел у односельчан.
Такая разница в обстоятельствах подчас была очень резкой. Те, кто побогаче, приобретали не только землю, но и кредитные фонды, в виде денег, которые они ссужали под высокий процент на срочные нужды земледельцу (например, на семена или для уплаты оброка или налога). Когда человек прибегал к помощи подобного рода, ему было трудно выплатить долг, потому что тот постоянно рос из-за процентов. Целые поколения, за исключением отдельных счастливых случаев, могли наследовать долг перед ростовщиками. Многие в итоге оставались вообще без земли, даже арендуемой, и занимались поденным трудом для тех, у кого она была. Но, особенно в районах с минимальным вмешательством со стороны помещиков, большая доля крестьян хоть и не отличалась богатством, все же не была ни поденными работниками, ни арендаторами, а владела хотя бы малым наделом земли, необходимым для их выживания.
Деревни обладали довольно свободной структурой, где статус напрямую зависел от имущества, приобретенного или сохраненного, несмотря на перепады рынка. В них все организационные вопросы решали самые влиятельные люди в селе (айаны), и иногда землевладелец — зачастую военный — выступал в роли финального судьи в случае возникновения споров, если те не улаживались путем переговоров или просто драки между группировками сельчан, которым покровительствовали враждующие друг с другом айяны. Это была система айянов-эмиров в миниатюре, ее более масштабное воплощение мы найдем в городах.
Источники дохода богачей
Макс Вебер включил в свой превосходный анализ форм власти систему айянов-эмиров с разнообразными механизмами присвоения аграрных доходов[203]. Кто-то, возможно, посчитает, что мне следует пользоваться разработанными им категориями — то есть анализировать власть с позиции приближения к идеальному основанному на традиции типу (здесь я предпочел более точный термин, чем просто «традиционный тип» у Вебера, поскольку власть, основанная на традиции, не всегда бывает традиционной — когда, к примеру, она становится традиционной для базовой власти, а не согласно бюрократическим законам), а также рассматривать присвоение аграрных доходов, в частности, с точки зрения наследственной власти и «султанизма». К сожалению, я не могу применять его термины — во-первых, потому что его категории плохо соотносятся с событиями в исламском мире, но главное, потому что его базовая схема определения условий общества до нового времени содержит систематические ошибки. (Я указал на связанную с этим серьезную проблему во «Введении», раздел «Об определенности в традициях», абзац об историческом методе. Здесь я ссылаюсь на проблему, более актуальную в данный момент.)
Во всех видах общественного строя до нового времени традиционные обычаи и их вариации на уровне принятия повседневных решений играли более важную роль, чем при общественном строе Нового времени; и это сочетание четко прослеживается в Средние века ислама, по сравнению с более бюрократическими периодами до и после. Но (как я продемонстрирую в книге VI) неверно считать зависимость от традиционных обычаев отличительной особенностью аграрного общественного строя (равно как и других, менее сложных укладов), по сравнению с техническим обществом Нового времени. От менее сложного социального уровня к более сложному легитимация все меньше опирается на традиции и больше — на прагматические рационально-юридические процессы. Легитимация в техническом обществе Нового времени меньше опирается на традиции, чем в обществе аграрного типа. А аграрный общественный строй постосевого периода, в свою очередь, меньше зависел от традиций, чем более ранние аграрные общества, которые, опять же, еще меньше зависели от традиций, чем общества, существовавшие до изобретения письменности и перехода к сельскому хозяйству. (На деле, в любой период культурного расцвета происходит скачок, как минимум на время, рационализации общества в ущерб традициям.) Следовательно, по сравнению с новым техническим обществом, любое предшествующее ему можно назвать основанным на традиции, но в сравнении с более ранними общественными укладами до Нового времени общества постосевого периода, и особенно исламское, можно считать опиравшимися на рационально-юридические принципы. Данное утверждение истинно и для средневекового исламского мира, когда подчас наблюдалось приближение общества к минимальному для аграрного типа уровню институционной сложности — что влекло более активное обращение к традициям (насколько позволяли рамки аграрного строя). Главная особенность аграрного общественного строя — не то, что он опирается на традиции (в сравнении с новым техническим обществом), и не то, что он зиждется на рационализме и юридических нормах (по сравнению с обществами до появления городов), а то, что в его основе прямо или косвенно лежит эксплуатация городами продуктов сельскохозяйственного ручного труда.
