Лев Тихомиров - Критика демократии
Удар, нанесенный забастовками всем жителям России, в материальном отношении, говорит он, огромен. Один только пожар бакинских нефтяных промыслов уничтожил разного рода имущества на 40 миллионов рублей, не считая стоимости самой сгоревшей нефти. Очевидно, однако, что промышленники возместят свои убытки, и это падает на потребителей, то есть на весь народ. Цена нефти в разных ее видах поднялась в среднем на 20 копеек с пуда, и, по подсчетам г-на Воронова, излишняя переплата населения по этому случаю составляет по крайней мере 50 миллионов рублей в год. Но это не все. Повышение стоимости нефтяного отопления и прямой его недостаток ненормально усилили спрос на все другие виды топлива — дрова, каменный уголь, торф и т. д. Это имело последствием повышение их стоимости, а в результате — “холодной и голодной деревне приходится напрягать все силы, чтобы оплачивать стоимость бакинского пожара”.
Железнодорожные забастовки обошлись еще тяжелее. Один недобор железнодорожного дохода принес народному хозяйству убытку 60 миллионов. Не считая убытков от уничтоженных зданий и имущества, погибшего и расхищенного во время забастовок, был еще тяжелый удар, нанесенный ими уже прямо сельскому населению. В Германии, по новому торговому договору, были с 16 февраля повышены таможенные пошлины на русский хлеб: со ржи на 11 копеек с пуда, с пшеницы на 15, с овса на 17. Ясно, что при этом нам важно было вывезти в Германию как можно больше хлеба до 16 февраля 1906 года, чтобы не переплачивать немцам таких огромных сумм. Но забастовки железных дорог оказали услугу немцам за счет русского народа. Они остановили подвоз хлебных грузов как раз в самое важное время — немедленно по сборе урожая... И вот из русской деревни взята своими же русскими людьми дань, которую запоздавшему нашему хлебу пришлось уплатить в германскую казну.
Конечно, рабочие не хотели принести народу этот вред, но легче ли от этого?
Едва ли не большая тяжесть пала на русский народ вследствие того, что страх за безопасность капиталов и имущества вызвал падение всех процентных бумаг и повышение процента при учете и ссуде. Потери от падения курса г-н Воронов уже тогда считал в “сотни миллионов”.
Почтово-телеграфная забастовка, прекратившая доставку векселей, счетов, накладных, остановила не в меньшей степени хозяйственную жизнь России. Таким образом, учреждения, железные дороги, почта, телеграфы, которые с огромными тратами созданы Россией для оживления народной экономики, сделались орудием ее омертвения... Проистекающие отсюда убытки падают, по мнению недальновидных, на богатый класс, но они непременно в конце концов переносятся на всю массу народа. Множество пострадавших фабрик и заводов должны были сокращать производство, рабочие в огромных массах остались без заработка, что продолжается и до сих пор. Товар повсюду повысился в ценах, и переплату за это приходится нести всему народу. Рабочие знают, что даже их повышенная плата не всегда покрывает эту дороговизну товара. Г-н Воронов высчитывает, что на одних только хлопчатобумажных изделиях, ныне ставших предметом первой надобности для крестьянства, русский народ должен был переплатить лишних 50 миллионов рублей.
Вот какую дань наложили на массу народа прошлогодние забастовки. С 1906 года у нас уменьшены, а с 1907 года должны быть совсем уничтожены выкупные платежи. Но, говорит автор, благотворные последствия этой меры совершенно парализуются теми страшными убытками, которые создали для народа смуты и неурядицы. “Смуты и неурядицы ложатся на народ, — говорит он, — более тяжким бременем, чем выкупные платежи, которые составляли в среднем около 90 миллионов в год, тогда как беспорядки конца минувшего года причинили народному хозяйству ущерб на сотни миллионов рублей”.
Такие же убытки для народного благосостояния обозначались и в аграрных беспорядках. Несмотря на краткое время, в течение которого они имели место, убытки за полгода успели составить для народной экономии, по официальным подсчетам, свыше 31 миллиона рублей. И это только по 19 губерниям. Что это может составить в случае дальнейшего развития аграрных беспорядков, показывают губернии, где они проявились сильнее. В Саратовской губернии убытки вычислены были официально почти в 10 миллионов рублей. Если бы вся Россия проявила ту же напряженность беспорядков, как в Саратовской губернии, это составило бы убыток во всяком случае больше 500.000.000 рублей!..
Чем может быть окуплено все это разорение национального хозяйства?
Наша освободительная интеллигенция придала забастовкам политический смысл. Теперь делают различие между забастовками “экономическими” и “политическими”. Но какое бы имя ни дать забастовке, она не перестает быть явлением экономическим, ибо происходит на экономической почве и имеет экономические последствия, хотя бы и ставила себе политические цели. И вот в этом отношении наши забастовки составляют страшную, роковую ошибку.
Всякая цель должна достигаться средствами, ей соответствующими, а не такими, которые подрывают ее. Применение же забастовок как средства политического действия может лишь подорвать и разрушить цели, которых предполагалось достигнуть. Экономическая тяжесть забастовок столь велика и невыносима, что в результате все население приходит к мысли лучше отказаться от целей, покупаемых всеобщим разорением и обнищанием. Общественное мнение начинает сравнивать, как обеспеченно жилось раньше и какое тяжелое положение наступило потом. В результате является всеобщее отрицание тех целей, которые создали все бедствия, испытываемые обнищалым народом...
Но как ни велики экономические убытки, принесенные России всеобщей забастовкой, и как ни бесплодна она в политическом смысле, несравненно важнее та гражданская деморализация, которую она внесла, и ряд ложных понятий, которые она заложила в умы рабочих.
В числе последних особенно важно отметить, во-первых, распространение пролетарской идеи и стремление к “диктатуре пролетариата”, во-вторых, подрыв в рабочих всякого понятия о профессиональной этике и, в-третьих, хотя менее ложную, но крайне непрактичную и непродуманную идею о “праве на труд”.
VI
Диктатура пролетариата и политическая забастовка
Прежде чем выяснять смысл “политической” забастовки как средства, пригодного лишь к захвату “диктатуры” пролетариатом, нужно вспомнить, что не должно смешивать понятие “рабочий” с понятием “пролетарий”.
Хотя, конечно, рабочий может быть пролетарием, и пролетарий может быть рабочим, но по существу эти два понятия и состояния совершенно различны.
Работник, или рабочий, — это человек трудящийся, получающий средства к жизни в труде, в работе. Пролетарий же — это Просто человек, не имеющий никакой собственности, никаких средств к существованию, кроме своего труда, если он захочет и Может трудиться, но остающийся пролетарием и в том случае, если Не трудится, а живет нищенством или даже воровством и т. п. Самое слово “пролетариат”, как известно, произошло из Рима, где оно обозначало свободную чернь, тех людей, которые не были рабами, но ничего не имели и ничем не могли служить благу отечества кроме того, что все-таки рожали детей, откуда и название — “пролетарии”. Слово proles значит произрастание, потомки. Proletarii были бедные обыватели, которые доставляли государству только детей для военной службы.
Слово “пролетарий” применено к понятию “промышленный рабочий” только с тех недавних пор, когда промышленный капитализм стал обращать массу рабочих в ничего не имеющих тружеников. Это отождествление закреплено социалистической интеллигенцией, особенно К. Марксом. Ф. Лассаль, один из крупнейших деятелей социализма, понимал идею “рабочего” в более высоком смысле. Он говорил, что рабочие — “граждане”. Кто гражданин общества и государства? “Мы все граждане, — отвечал Лассаль, — и работники, и мелкий промышленник, и крупный” и т. д. Точно так же — кто такой “работник”? “Мы все работники, — отвечал Лассаль, — если только имеем желание быть каким-нибудь образом полезны человеческому обществу”*.
Соответственно с этим Лассаль не унижал государства, не говорил, что рабочие должны его уничтожить, но рисовал государству высокие идеалы, пренебреженные “полицейским”, “буржуазным” государством.
К сожалению, пролетарская идея повела рабочего по иному направлению. “Пролетарий не имеет отечества”, — заявил манифест коммунистов; и с этой точкой зрения создался клич: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Не имеющий отечества — не имеет, понятно, и гражданства. Это люди, чуждые обществу, в котором они живут...
Такова глубоко ошибочная точка зрения, которую развивало учение Маркса о классовой борьбе, будто бы составляющей основу истории человеческих обществ. Если отечество есть только нравственно пустое место, на котором в течение истории один класс попеременно только душит и сосет прочие, то, конечно, никакого отечества нет!
