Ольга Михайлова - Молния Господня

  Он снова зевнул. Элиа в приступе служебного рвения всё же поинтересовался:

  - Может, мне всё-таки осмотреть дом?

  -Ну, если развлечься нечем, осмотри...- сказав это, инквизитор приступил к дегустации больцанского сыра. - Хм, положим, и в самом деле, жестковат, но специфичен. Вкус тонкий...

  Элиа и впрямь после ужина спустился в подвал, обошёл несколько комнат. Все они имели нежилой вид, и кроме самой необходимой мебели, ничего не таили. Везде было пусто и холодно. Фискал не мог понять странной праздности инквизитора. Тот даже не пытался ничего предпринять! Когда Леваро вернулся в натопленную гостиную, Вианданте давно спал, укрывшись поверх зимней монастырской рясы теплым стеганым одеялом. Элиа тихо лёг рядом, отвоевав кусок одеяла у спящего.

   Утром, едва разлепив глаза, инквизитор обнаружил фискала, завтракавшего остатками вчерашнего ужина. На вопрос, чего это он поднялся ни свет, ни заря, Элиа заявил, что просто не хочет сломать себе шею. Достаточно того, что его за ночь трижды сталкивали с кровати. Его милости только с котами и спать! В ответ наглецу было заявлено, что кот по крайней мере не храпит, как камнепад в горах, не колет товарища острыми локтями под ребра, чуть рясу не порвал, да и места занимает не в пример меньше! Пусть так, но какого чёрта ложиться поперек кровати? Тут, однако, пустую перепалку прервали, экономка дома инквизитора Доротея Черано. Она, внезапно появившись в дверях, возбуждённо сообщила, что малыш Тристано Лукка, собравшись с братом за хворостом, обнаружил несчастного господина Спенто! Бедняга, оказывается, упал со скалы! "Ох уж эти жители равнин! Что их так тянет в горы? Там ведь каждый камень опасен, не туда стал, не так повернулся - и конец. Тем более, зимой. О-хо-хо, ужас-то какой..." - горестно причитала старуха. "Да, с горами не шутят", подтвердил Джеронимо, вылез из-под одеяла, оделся, и тут же в сопровождении крайне изумлённого Элиа направился в ратушу.

  Если мессир Никодемо и был повергнут в ужас последней новостью, виду не подал. Вианданте тоже не стал выставлять напоказ раздирающую его скорбь. Был категоричен и как-то странно тороплив. "Похороны сегодня. Гроб за счет магистрата. Я позабочусь об отпевании. Выехать обратно мы хотели бы сразу после похорон". Подеста поинтересовался, какова, по его мнению, причина гибели синьора Спенто?

  "Трагическая случайность".

  Обнаруженный детьми труп был основательно погружён в снег. Некоторые вещи показались Леваро подозрительными. Например, странное озлобленное выражение лица покойного, в двух местах повреждённый череп и то, что, хоть труп и сохранял все признаки падения с горы, крови на снегу было до странности мало, а точнее - не было совсем. Но, видя, сколь деятельно и энергично организует похороны Вианданте, в детали вдаваться не стал. Местный священник торопливо служил заупокойную, а Джеронимо безмолвно и напряжённо смотрел в лицо умершего собрата.

  Он, монах, был мертвецом при жизни, но нет, оказался подлецом. Преследовать инквизитора мог только инквизитор. Спенто знал это, и действовал безнаказанно, и вот теперь, опорочив честь ордена и инквизиции, умер, как пёс, без покаяния. Вианданте знал о его горе - но потеря сына не должна озлоблять против Господа. Он должен был выдержать свалившееся на него испытание - и не озлобиться, не стать собакой. Доминиканцы - псы Господни, но если горе убивает в душе твоей Господа - рискуешь стать просто бешенным псом. Это и случилось.

  Вианданте был особенно безжалостен к людям Духа. Если мерзости творил такой человек - на заблуждения ничего не списать. Он знал Господа - и презирал Его, не ставил ни во что, изменил Ему и предал Его. Ну, что ж, покойся с миром, мерзавец. Если сможешь.

  После похорон они решили выехать немедленно, но не сумели отделаться от мессира Никодемо, который буквально силой затащил их в харчевню. После обеда Вианданте, уже вставив ногу в стремя, увидел лавку детских игрушек и, нырнув туда, к немалому удивлению отца города, вышел с деревянной лошадкой и огромной куклой в костюме Коломбины.

  - О... У господина Империали есть дети? - изумился мессир Никодемо.

  - Нет, дети есть у господина Леваро, - смеясь, ответил Джеронимо, прикрепляя лошадку к седлу Элиа, куда уже был приторочен мешок с кругом больцанского сыра. Леваро тоже нашёл его вкус тонким, и пока несчастного синьора Спенто предавали земле, ненадолго отлучился...- Жаль только, что он не всегда об этом помнит...- ядовито и насмешливо добавил он, оглядывая смутившегося Элиа и круг сыра.

  Наконец, в третьем часу пополудни они выехали на дорогу в Тренто. Дорога шла вниз, и лошади, хорошо накормленные от щедрот больцанских властей, шли уверенной рысью. Сильно потеплело. Снег таял, и в воздухе, ещё хранящем запах промозглой сырости и мороза, уже был ощутим непередаваемый словесно, но четко хранимый памятью аромат весны, дурманящий, чуть сладковатый, странно возбуждающий, словно растворяющий в загустевшей за зиму крови бодрящий винный ток. Обмелевшее речное русло, обнажившее донные валуны под желтовато-серыми зеркальными водами, струило оттаявшие потоки среди наледи в почти оголённой пойме. Джеронимо всей грудью вдыхал талый воздух, щурясь, поглядывал в небо, чья лазурь неизменно напоминала ему Аллоро. Как он там пребывает? Созерцает лик Христов, тонет в блаженстве. А вот он вынужден, спасая честь ордена, подлецов из снега откапывать да мерзейших содомитов ловить.

  Что же, всё правильно. Небеса - святым, а ему - в дерьме копаться.

  - Тебе ничего не показалось странным? - голос Леваро заставил Вианданте вздрогнуть. - То, что он так удивительно кстати отыскался, и то, как он выглядел?

  - Элиа, - Джеронимо томно и лениво взглянул на прокурора, - я тебе уже сказал, что этот человек был глупцом. А от глупца глупо ждать ума. И при жизни, и после смерти. Глупо себя вёл. Глупо погиб. Глупо нашёлся. Всё сходится. Кто не желает смягчить своё сердце, кончит размягчением мозга. Если нам удастся приехать засветло, я бы не отказался от бани. А ты?

  Глава 17,

  С Джеронимо произошло что-то странное. Напряжение его души, нараставшее и усугублявшееся во время последних, столь бесящих своей безбожной мерзостью дел, почему-то пошло на спад. Вианданте чувствовал уверенность в себе, неколебимую силу духа и телесную мощь. Это была благодать Господня, ибо сейчас ничто вокруг не могло бы дать ему утешения. При этом, въезжая в город по заснеженной по обочинам дороге, пустив лошадь в галоп по Храмовому переулку и спешившись у дома, где на пороге стояли радостно всплеснувшая руками Тереза и лоснящийся чёрной шерсткой Схоластик, неожиданно испытал ещё одно странное чувство - ощущение дома. Он вернулся домой. Раньше этого не было - нигде и никогда. Он везде был - Вианданте, Странником, гостем, чужаком, нездешним, потусторонним. Но сейчас, усевшись у камина с Элиа, чувствовал себя вернувшимся в свою обитель и, как небесной манной, наслаждался венецианскими клёцками. Вианданте не понимал причин воцарившегося в душе покоя и радости, но упивался ими.

  -Леонардо из Винчи утверждал, что Петрарка любил лавр. Это естественно, ведь лавровый лист служит лучшей приправой для дичи. Сам винчианец считал, однако, что таким мелочам нелепо придавать значение. Это легковесное суждение. Если телячий шницель по-тоскански приготовить без мускатного ореха - мелочь, казалось бы - а блюдо утратит поэзию. "И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма" Почему? Суть тут в том, что мир прекрасен, а зло есть только плохие помыслы и дурные намерения. Аквинат прав. Напрасно Перетто спорил с ним. Я все же склонен думать, что это он с перепоя, а если нет - ну, так он глупее, чем я о нём думал.

  Земную жизнь можно испортить дурным побуждением, которое от дьявола. Но дьявол не может испортить само творение, оно хорошо, как в первый день своего создания, и мир Божий прекрасен. "Оmnе ens est bonum, quia omne ens est ens" - "Всё сущее есть благо, потому что всё сущее - сущее". Этот аквинатов тезис я просто обожаю. Да, всё сотворенное, свободно излитое благой волей, несёт в себе благо. Щедрость Творца - в бесконечно изумляющем разнообразии созданных форм. Быть исполненным неподдельным изумлением, восхищаться красотой бытия, славословить Господа и радоваться - значит, участвовать в божественной благодати, обладать высоким градусом бытия. Быть сумрачным, не замечать благого, умаляя сотворённое - значит, падать, утрачивая бытие, грешить против Господа. А раз так - к чёрту меланхолию! - богословствовал Вианданте, обмакивая мясные клёцки в сметанный соус.