Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет
В один прекрасный день я заглянул в кафе — обычное кафе, каких в Каире великое множество, — чтобы выпить чаю с традиционным египетским печеньем. И пока я размешивал в кружке с ароматным темным чаем кусочки колотого сахара, владелец кафе рухнул на пол, ибо пришло время полуденной молитвы. Он моПился тихо, почти шепотом, словно разговаривал сам с собой или, вернее, — с Аллахом. Но зато от моего взора не смогло укрыться его искреннее усердие во время молитвы, и я проникся огромным уважением к мудрому пророку Мухаммеду, научившему своих последователей столь искусно сочетать суетную мирскую жизнь с религиозной жизнью души. Невольно пришло на ум противопоставление несомненной практической пользы ислама и весьма сомнительной пользы от некоторых других хорошо знакомых мне восточных религий, зачастую стремящихся отделить мирскую жизнь от духовной непроницаемой стеной.
Это всего лишь несколько примеров из многих, виденных мною. Только четыре примера того, что означает ислам для бедных и скромных тружеников, для необразованных и безграмотных представителей так называемых низших классов. Но какую же роль играет ислам в жизни среднего и высшего класса? Насколько я мог заметить, здесь влияние религии заметно слабее, поскольку европейское научное мировоззрение уже успело ее несколько потеснить. Подобное происходит в каждой восточной стране, куда начинает проникать влияние западной цивилизации. Я вовсе не собираюсь никого критиковать, просто констатирую объективный факт; тем более, что сам я считаю и науку, и религию необходимыми атрибутами человеческой жизни. К тому же выводу приходят и многие просвещенные мусульмане. Они понимают, что рано или поздно ислам должен примириться с двадцатым веком и уступить веяниям современности, но они вовсе не считают, что для этого им придется пить из отравленного источника — забвения духа, приобщаясь к нынешнему материализму. Даже с учетом всех этих новомодных влияний высшие классы египетского общества куда более религиозны, чем, скажем, высшее общество Европы или Америки. Стремление к вере у восточного человека в крови, так что ему никак от него не избавиться, как бы он сам ни старался.
Но я, пожалуй, расскажу еще о том, что увидел однажды, заглянув на службу к своему другу. Это была типичная сцена, какую часто можно увидеть и в рабочих кабинетах, и в жилых домах египтян. Я зашел в контору незадолго до полудня, и пока я споро расправлялся с традиционной чашкой персидского чая, мой друг не менее успешно справлялся со своими делами (а человеком он был весьма занятым, поскольку служил главным инспектором при египетском правительстве).
Офис его превосходительства Халеда Хасанейн-Бея был обставлен по самой современной моде и потому неотличим от любого подобного же офиса в Европе, если не считать арабского текста из Корана, висевшего в красивой рамке на стене. Его превосходительство сидел за своим столом, покрытым стеклом поверх сукна, непрестанно отвечая на телефонные звонки и то и дело извлекая какие-то документы из выдвижных ящиков своей картотеки.
Около полудня к нему заглянул еще один посетитель — работавший под его началом инспектор, а через несколько минут его превосходительство обратился ко мне с вопросом:
— Вы не будете возражать, если я немного помолюсь?
Разумеется, я ничего не имел против.
Снова были расстелены циновки, оба — и начальник и подчиненный — сняли обувь и приступили к положенным в таких случаях поклонам. Молитва продолжалась минут десять, и все это время клерки продолжали свою работу, посыльные входили, оставляли бумаги и уходили, не обращая на происходящее ни малейшего внимания. А двое мужчин молились так, будто вокруг них никого не было, даже мое присутствие их нимало не смущало. Когда же молитва закончилась, оба поднялись с циновок, вернулись за покрытый стеклом письменный стол и возобновили прерванную беседу.
Эта сцена произвела на меня большое впечатление, поскольку в европейских офисах я никогда не видел ничего подобного. В Америке такого тоже не увидишь. Там в полуденное время все служащие опрометью бросаются на обед. А здесь, в Египте, люди сперва думают о молитве, а уж потом о еде.
Если бы на Западе люди были истинно верующими, — подумалось мне, — они бы восприняли этот рассказ как пример для подражания и как упрек, над которым стоит поразмыслить.
Подобные сцены, виденные мною в Египте, не переставали меня удивлять. Бог, Аллах, представляется мусульманам вполне реальным Существом, а не просто философской абстракцией. Торговцы, слуги, рабочие, знатные люди, паши и чиновники с готовностью откладывали все свои дела, чтобы пасть ниц перед Аллахом; и необязательно в мечети, но и в конторе, в магазине, дома или даже на улице. Эти люди, не мыслящие для себя утреннее пробуждение и ежевечерний отход ко сну без краткого почтительного обращения к Аллаху, вряд ли смогли бы многому научить западный мир, вечно занятый своими делами, представляющимися ему самыми важными, но, по крайней мере, искренней вере у них можно было бы поучиться.
Я вовсе не берусь обсуждать какие-то определенные доктрины ислама (этим я пожалуй займусь немного позже), а лишь хочу обратить внимание на искренность и крепость веры мусульман в существование Высшей Силы и сравнить ее с верой европейцев.
Попробуйте представить себе жителя Нью-Йорка или Лондона, который, повинуясь едино только внутреннему побуждению, опускается на колени прямо на улице, чтобы помолиться и напомнить себе таким образом о существовании Того, Кому мы обязаны своим существованием! Да такого человека просто засмеют или того хуже — примутся жалеть наши премудрые цивилизованные сограждане. А еще вернее — его сразу же арестуют за нарушение общественного порядка и создание помех для перемещения пешеходов или транспорта!
* * *
Ближний, Средний и даже Дальний Восток — все они отмечены знаком полумесяца. А не так давно его сияние распространилось и на самые отдаленные районы Африки. Но сила исламской религии не столько в числе ее последователей, сколько в их ревностном стремлении служить ей. Мы — люди Запада — любим комментировать это качество, используя слово «фанатизм», что нельзя назвать абсолютно верным (хотя и не следует считать полностью ошибочным). Просто на Востоке люди до сих пор следуют установлениям своей религии, от чего мы уже отвыкли.
Почему возникло это различие?
Давайте вспомним все с самого начала. Однажды человек преклонил колени на каменный пол пещеры, созданной самой природой в каменистом склоне горы Хира (в Аравии), и вознес мольбу Всемогущему вернуть чистую, истинную веру патриархов его народу, погрязшему в омерзительном идолопоклонстве и полном предрассудков материализме, который люди сделали своей религией.
Этим человеком был Мухаммед.
Роста он был среднего, волосы имел длинные и волнистые, а лицо — бледное, с едва заметным румянцем на щеках. К его описанию добавляют еще широкий рот, такие же широкие брови и массивный нос. Платье он носил не по чину своему простое. А был он купцом, и во многих городах знали его прямоту, честную торговлю и верность данному слову. До самой Сирии водил он караваны верблюдов. Год за годом неспешно шествовали они, оставляя за спинами рыжие песчаные барханы пустынь и каменистые горные ущелья, перевозя на своих горбах всевозможные товары, которые облаченный в черный тюрбан караван-баши намеревался продать в дальних городах. А долгими южными ночами, когда все караванщики спали, Мухаммед уходил один в пустыню и там, сидя на мягком песке, размышлял о тайнах жизни и о сущности Бога. Загадочные звезды освещали своими серебряными лучами его обращенное в небесную высь лицо, словно стараясь поведать свои тайны, и свет их наложил печать пророческой избранности на всю его дальнейшую судьбу.
После женитьбы на вдове Хадидже он окончательно утвердился в привычке размышлять о самых сокровенных сторонах человеческого бытия. Тогда-то и разуверился он в примитивной религии своего времени и в ее способности удовлетворить глубинные чаяния его соотечественников. Наконец он удалился в свое излюбленное убежище — уединенную пещеру на горе Хира близ Мекки — и провел там целую ночь, до самого рассвета вознося молитвы Всемогущему. Не для себя лично просил он тогда просветления; он просил за весь свой народ. Он довел себя до экстатического состояния, и молитва перешла в видение, видение — в преображение, а преображение сменилось непосредственным, осознанным общением с Богом. Одна завеса за другой спадала с его глаз. Как это ни парадоксально, но именно там, в полутьме пещеры, его озарил свет Истины!
