Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет
И хотя глаза мадам были так тщательно заклеены, что она никак не могла видеть его действий, тем не менее, она тоже подняла вверх правую руку, причем сделала это в точно такой же манере, что и ее муж!
Месье Адес снова присоединился к нам и попросил нашу гостью продиктовать ему следующую команду. «Пусть она скрестит пальцы на обеих руках», — прошептала дама. Месье Адес вернулся к своему незрячему субъекту со скрещенными пальцами, и его жена без колебаний повторила этот жест!
* * *
Наступила очередь самого интересного эксперимента. Новым прикосновением ко лбу и устным внушением Адес заставил жену погрузиться во вторую стадию гипнотического транса. В этом состоянии, как правило, необычайно активизируются доселе латентные функции подсознания.
Он скомандовал ей сесть за свой стол, и она немедленно повиновалась. Надо признать, она выглядела довольно странно с этой красной повязкой на глазах.
Адес попросил нас выбрать наугад любой абзац из любой своей книги, и мы, взяв какой-то научный труд на французском языке, открыли его на первой попавшейся странице (это оказалась страница номер 53), отчеркнули на ней один абзац и положили книгу на стол перед субъектом.
Мадам Маргарита взяла карандаш, а месье Эдуард положил перед ней листок бумаги:
— Найди в книге выделенный абзац, — строго приказал он ей, — прочти его, а затем напиши о том, что прочла, на этом листке. Приступай!
Загипнотизированная женщина примерно с минуту держала карандаш на весу, пристально разглядывая сквозь свою повязку страницы книги, а затем начала медленно и тщательно выписывать что-то на бумаге. Написав три или четыре слова, она вновь вернулась к книге, склонившись над страницей так, будто ее глаза были открыты, и она могла без помех прочесть каждое слово. Но мы-то были уверены в том, что сделали все необходимое, чтобы подобное стало абсолютно невозможным.
С плохо скрываемым восторгом и изумлением мы следили за этим чередующимся процессом чтения и вкушении обещанного тебе Рая. А потому восславим Аллаха, Господа Миров, Господа Истинного!
Там был еще один человек — всецело или, если так можно сказать, слепо вверивший свою жизнь всемогущей воле Аллаха; и, судя по всему, он ничуть не жалел об этом. Он принимал как должное все, что преподносила ему жизнь — и хорошее, и дурное, всякий раз отвечая одной лишь благочестивой фразой — «Иншалла!» (на все воля Аллаха!).
Я обернулся и увидел за спиной какого-то ревностного мусульманина, похожего на торговца, только что пришедшего из своей базарной лавки. Приняв положенную позу — лицо обращено на восток, ступни ног слегка раздвинуты в стороны, руки подняты, ладони прижаты к ушам — он зычным голосом повторял: «Аллах велик!» Затем, сложив руки на животе, он вполголоса пробормотал стихи первой главы Корана, слегка наклонился вперед и, опустив ладони с широко расставленными пальцами себе на колени, произнес:
— Да услышит Господь возносящего Ему молитвы свои!
И так он то вставал, то кланялся в такт молитве, то ложился на пол, выполняя предписанный всем ортодоксальным мусульманам еще тринадцать веков тому назад молитвенный ритуал. Закончив молитву, он обернулся и, глядя назад через плечо, сказал, как бы обращаясь ко всем молящимся:
— Мир вам и благословение Аллаха.
Повернув голову налево, он повторил эту фразу еще раз. Посидев еще некоторое время на корточках, он наконец поднялся и тихо вышел из мечети. Его душа излила в молитве всю накопившуюся в ней любовь к Аллаху, так что теперь он мог спокойно возвращаться к своим товарам.
Помимо вышеназванных, в мечети было еще несколько человек — все мужчины, с виду полностью погруженные в свои молитвы. Казалось, они не замечают ничего происходящего вокруг. Взоры и мысли должны быть обращены лишь к Аллаху, — говорил пророк Мухаммед; и эти молящиеся исполняли его предписание с похвальным усердием. Они пришли сюда вовсе не за тем, чтобы разглядывать своих собратьев по вере, и не за тем, чтобы собратья разглядывали их. Они пришли, чтобы поговорить с Аллахом, и только к нему они взывали сейчас с великим усердием, на которое неизменно обращает внимание каждый доброжелательно настроенный чужестранец.
Одетые в длинные рубахи и фески каирцы сидели или лежали ничком рядом с одетыми на европейский манер бизнесменами; бедняки и нищие возносили хвалы Аллаху в один голос с богачами; ученый, нагрузивший свою голову содержимым сотен разных книг, не брезговал молиться по соседству с неграмотным уличным бродягой. Их величайшая набожность и предельная сосредоточенность не могут не произвести впечатления на стороннего наблюдателя. Сам пророк Мухаммед установил всеобщее равенство в пределах этих древних — красно-бело-желтых — стен, под островерхими сарацинскими сводами величественной мечети.
Мечети Каира и вправду обладают особой притягательной красотой, покорявшей меня всякий раз, когда я входил в них. Кто может равнодушно взирать на сотни причудливых, изысканных колонн из белого мрамора, со всех сторон окружающих эти строения, медленно скользя взглядом от оснований к капителям? Кого могут оставить безучастным великолепные своды и украшенные орнаментом и куполами золотые и коричневые крыши? Что, кроме восторга, может вызвать вид причудливого геометрического кружева арабесок, украшающих камни фасада?
Я встал и нехотя направился к выходу. Мои затекшие ноги с трудом несли меня вперед, и я успел еще раз окинуть взглядом красочную картину интерьера мечети. С обрамленного узорными коврами возвышения седобородый старец читал нараспев стихи из Корана. Священная молитвенная ниша с двумя изящными колоннами по краям, украшенная резьбой деревянная кафедра для проповедей (на ее дверце красовалась инкрустация слоновой костью и какая-то старинная надпись), — на всем лежала печать изящества, которым арабы обогатили мировую культуру. На стенах сияли причудливо выведенные золотыми буквами арабские надписи — стихи из Корана — не только напоминание о заповедях Аллаха, но и еще одно украшение интерьера. Понизу стены выложены цветным мрамором. Все очень широко — сразу видно, что строители старались сделать как можно более просторным этот дом, предназначенный для молитвенных собраний и поклонения Аллаху.
Я пересек вымощеный мозаичной плиткой коридор и оказался посреди просторного двора (почти в две сотни футов шириной) — это был квадрат под открытым небом. Плотная колоннада окружала его со всех четырех сторон, а за колоннами возвышалась большая зубчатая стена, так надежно ограждавшая двор от внешнего мира, что здесь вполне можно было вообразить себя посреди обещанного Кораном рая, позабыв о том, что это самый центр шумного Каира. Меж колонн были разложены мягкие циновки. На них небольшими группами сидели и лежали люди с серьезными, сосредоточенными лицами: возможно, благочестивые ученые, а может — городские бедняки, у которых всегда много свободного времени и мало работы. Некоторые молились, некоторые читали, иные спали, прочие — также откровенно бездельничали. Вокруг колонн носились шумные воробьи; их чириканье переходило в настоящий восторженный ор, когда кто-нибудь из ученых мужей откладывал в сторону книги, чтобы подкрепить силы предусмотрительно принесенным из дому обедом.
Посреди двора располагался крытый мраморный фонтан. Его куполообразная крыша покоилась на круглых столбах, инкрустированных цветной эмалью, а над крышей возвышались густые кроны посаженных вокруг пальм. Весь дворик являл собой редкое сочетание простоты, красоты и спокойствия. Это было царство покоя и, конечно же, Аллаха. Правда, во дворе без конца щебетали и чирикали маленькие птички, уже давно свившие себе гнезда под стрельчатыми сводами и в резных капителях колонн, но их непрестанные трели лишь подчеркивали царящую кругом тишину. Рядом с фонтаном было поставлено корытце со свежей водой, чтобы пернатые певцы могли утолить жажду и почистить перышки. Птицы барахтались в корыте так самозабвенно, словно и вправду верили, что совершают ритуальное омовение, а затем улетали, чтобы возобновить бесконечное хоровое пение.
Ослепительное утреннее Солнце разбросало по всему двору длинные тени; праздная публика с любопытством уставилась на меня, но туг же успокоилась, не найдя во мне ничего достойного внимания, и вернулась к своему исполненному достоинства безделию. Мне показалось, что я увидел в этот день то же самое, что должен был видеть много веков тому назад какой-нибудь закованный в броню завоеватель-крестоносец, сошедший со своего гарцующего коня, чтобы заглянуть во внутреннее пространство старинной мечети. Каир стремительно меняется, но его многочисленные мечети по сей день незыблемо стоят, как неприступные бастионы, о которые бессильно разбиваются все волны нововведений. И возможно, это к лучшему, ведь они напоминают на-тему беспокойному и суетливому поколению о том, каким спокойствием была проникнута эпоха, создавшая эти мечети, несмотря на то, что люди в то время были далеко не так умны, как сейчас. Здесь, под тенистыми пальмами или под стрельчатыми арками, эти люди могли искать защиту у Бога или просто предаваться мечтам. Во всяком случае, здесь легче в ином свете увидеть собственную жизнь и осознать ее подлинные ценности, ибо все В мечети буквально дышит атмосферой многовекового покоя.
