Вячеслав Лукьянов - Русская религиозная аксиология
Вместе с тем философ специально подчеркивает, что «мир не должен быть спасен насильно». Соловьев ясно представлял, что ценности-идеалы не могут быть навязаны силой, а должны приниматься людьми добровольно, путем «внутреннего обращения». Он резко выступает против «внешнего общественного идеала», который «принимается независимо ни от какой внутренней работы самого человека». Он показывает, что задача заключается отнюдь не в простом соединении людей, в подчинении их деятельности какой– нибудь одной цели. Ничего, кроме огромного «муравейника» («человейника» – по выражению А. А. Зиновьева), из этого не получится (среди «образчиков» таких муравейников он называет древние восточные деспотии – Китай, Египет, а также эксперименты, осуществлявшиеся коммунистами в Северной Америке). Более того, вся деятельность людей, исходящих из навязанного им «внешнего идеала», нацеливается на «разрушение существующего» и превращается «в насилие над людьми и целым обществом». Таким образом, незаметно «общественный идеал подменяется противообщественною деятельностью». Такой идеал поэтому стоит «на почве господствующего в мире зла».
«Внешнему общественному идеалу» Соловьев противопоставляет идеал, связанный «с верой в сверхчеловеческое Добро, т. е. в Бога». При этом для него «верить в царство Божие – значит с верою в Бога соединять веру в человека и веру в природу»[235]. Такой идеал не может быть навязан с помощью физического насилия, он не требует «внешнего переворота». Его принятие требует «внутренней работы самого человека», «внутреннего обращения». Для философа несомненно, что «истинно человеческое добро возможно только когда человек приходит к нему сам, своею волею и сознанием принимает его… Для того-то и злому началу «Вседержитель волю дал», чтобы чрез борьбу с ним человек мог свободно достигнуть совершенства»[236].
В размышлениях о двух типах идеалов Соловьев демонстрирует чуткое проникновение в специфику ценностей-идеалов. Действительно, их невозможно навязать или подарить в виде «ценностной пилюли», к ним невозможно лишь приобщить. Они возникают только и исключительно в процессе собственного жизнетворчества личности. Каждый человек, каждое поколение людей утверждает и воссоздает в мышлении и поведении свою собственную иерархию ценностей. Этот процесс всегда представляет собой свободный акт жизнетворчества, опирающийся на добровольное принятие ценностей-идеалов.
Таким образом, по Соловьеву, «темное начало хаоса» в душе человека может быть побеждено его нравственным возрождением и духовным подвигом, и, только опираясь на эту основу, красота способна спасти мир. Представление о «целящей силе красоты» (термин Е. Н. Трубецкого) разделяли многие русские религиозные философы. Например, С. Н. Булгаков утверждал, что «красота есть внутренний закон мира, сила мирообразующая, космоургическая… и она в полноту времен окончательной победой своей "спасет мир"»[237]. По Н. А. Бердяеву, «красота есть великая сила, и она мир спасет»[238]. При этом необходимой предпосылкой утверждения красоты в самой действительности, противодействия «уродству и безобразию» является духовная красота человека. Но что из себя представляет духовная красота в истолковании религиозных философов и каким образом она способна спасти мир?
На наш взгляд, условно можно выделить три взаимосвязанных аспекта красоты духовной: 1) аспект собственно духовный, связанный с «доброкачественностью духовной жизни» (выражение П. А. Флоренского); 2) аспект жизнетворческий, связанный с утверждением красоты в окружающем мире через поступки, когда «самую жизнь свою делают художественным произведением» (выражение С. Н. Булгакова); 3) аспект художественный, связанный с воплощением духовной красоты в искусстве. Остановимся на этом подробнее.
Собственно духовный аспект предполагает, по мысли С. Л. Франка, «совершенствование внутреннего строя души, путь утверждения души в Боге и уподобления Богу». Цель аскетизма – «спасение души», преодоление ее несовершенства через страдание и самоотречение; при этом лишь «в христианстве „спасение души“ таково, что есть одновременно и „спасение мира“ и немыслимо вне последнего»[239]. Конечно, путь, связанный с «совершенствованием внутреннего строя души», представители данного направления видят сквозь призму своих взглядов: он в себя включает «искупление греха», предполагает «послушание и смирение», «внутреннюю духовную работу» и т. п. И вместе с тем такое представление, на наш взгляд, утверждает высокие идеалы гуманизма, гармонии человека с самим собой, с другими людьми и природой. Только такие идеалы, связанные с высочайшим взлетом человеческого духа, оказываются способными вдохновить человека на реализацию идеалов в далеко не идеальном мире.
Например, С. Н. Булгаков считает важнейшим достоинством человека его способность к «самосозиданию»: «Нельзя никогда примириться с собой, и эта непримиримость есть, может быть, высшее достоинство человека… эту непримиримость могло бы исторгнуть из сердца, погасить в душе только полное духовное падение". Человек ощущает в себе «свое высшее я», ему «хочется лететь в синюю высь», он пытается «найти свой подлинный, вечносущий лик, себя выявить». И поэтому всякое земное человеческое творчество становится самосозиданием, самотворчеством. Прямым и единственным путем самосозидания Булгаков считает аскетику: «"наука всех наук", „духовное художество“ аскетики, ставит перед человеком прямо эту задачу создания „внутреннего человека“, обретение своей подлинной сущности путем длинной и мучительной работы над самим собой, духовно-художественным подвигом»[240].
В центре внимания данная проблема оказывается у П. А. Флоренского, который ведет речь об особом «духовном делании» как «преобразовании всего существа человеческого». В человеке борются силы хаоса и космоса. Помочь победить силы хаоса помогает человеку религия, которая «притязает быть художницей спасения». Религия спасает внутренний мир человека «от таящегося в нем хаоса», она «улаживает душу», восстанавливает «равновесие душевной жизни» и тем самым «обеспечивает душе спасение». В результате «очищения себя», «само-исправления» человек способен превратиться в «духо-носную личность». В душевной жизни такой личности на место «беспорядка и анархии» приходят «лад и строй». Такая «духоносная личность» оказывается прекрасной в двух отношениях, «прекрасной дважды». Как отмечает Флоренский, «она прекрасна объективно, как предмет созерцания для окружающих; она прекрасна и субъективно, как средоточие нового, очищенного созерцания окружающего»[241]. В работе «Иконостас» Флоренский раскрывает объективную и субъективную стороны «духо-носной личности». Окружающие воспринимают такую личность прежде всего через «светлое, прекрасное лицо, красотою которого распространяется вовне „внутренний свет“ человека»[242]. Что же касается субъективной стороны, то «очищение души подвигом, снимая все субъективное и случайное, открывает подвижнику вечную, первозданную правду человеческой природы, человечности, созданной по Христу, т. е. абсолютных устоев твари; подвижник находит в глубине собственного духа то самое, что предварительно уже выражалось и не могло не выражаться на протяжении истории. Из глубины своей подвижник, и при суете дневной, видит красоту звездного неба»[243].
Фактически Флоренский ведет речь об утверждении в душе человека «абсолютных устоев», ценностей-идеалов, выработанных человечеством «на протяжении истории». Конечно, эти «абсолютные устои» включают в себя Бога как высшую абсолютную ценность и производные – ценности Красоты, Добра и Истины. «Очищение себя», связанное с добровольным принятием этих ценностей-идеалов, и представляет собой «духовно-художественный подвиг» (С. Н. Булгаков). «Очищение души подвигом» дает личности («подвижнику») новое понимание окружающего мира (он «и при суете дневной видит красоту звездного неба»). Личность обретает целостную, непротиворечивую картину мира, в основании которой и находится ценностный стержень – триединство Красоты, Добра и Истины.
«Субъективно» такая личность прекрасна, потому что становится обладательницей духовного потенциала, вобравшего в себя все лучшее, выработанное человечеством. Ясно, что «объективно» нацеленность этого потенциала связана не с «разрушением существующего» и «насилием над людьми и целым обществом» (В. С. Соловьев), а с творческим созиданием, со спасением мира красотой (что и находит свое проявление в двух других аспектах духовной красоты).
На наш взгляд, такое представление о духовной красоте не является значимым лишь в рамках религиозной философии. Его значимость для общества и культуры непреходяща, ибо содержит в себе идеи высокого предназначения человека, его возвышения и одухотворения. Конечно, современный человек самостоятельно решает вопрос своего духовного самоопределения. Однако его опора на выработанные человечеством гуманистические ценности и обретение таким образом ценностного стержня индивидуальной картины мира – важнейшая предпосылка его духовной красоты.
