Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо - Фрэнсис В. Тизо+
В своём почти неприступном шедевре Kephalaia Gnostica Евагрий представил систематический в экзистенциальном отношении труд, посвящённый обучению монашеской элиты, которой самой рано или поздно придётся духовно наставлять других. Kephalaia состоит из шести основных глав, каждая из которых делится на девяносто абзацев. Как ни странно, эти абзацы называются «сотницей», и это показывает, что собрание из сотни монашеских высказываний, или изречений, к концу IV в. уже стало литературной формой. В этих параграфах, или кефалайя, отражены самые разнообразные темы, собранные в смешанные группы: космологические рассуждения, математика, медицина, размышления о Библии, богословские идеи, психология органов чувств, толкования снов, медитативные переживания. Представьте, что есть христианская система дзенских коанов, каждый из которых дают в качестве темы для медитации на неделю одиночной практики. В конце недели ученик возвращается обратно к учителю, чтобы представить плоды медитации, тем самым показывая уровень своей глубины и реализации. Темы преднамеренно давались беспорядочно, чтобы ученик выработал созерцательное понимание разнообразных тем, надолго не останавливаясь на одной. Содержание и метод Kephalaia Gnostica поистине уникальны и за короткое время породили множество споров.
Евагрий умер в 399 г., и спустя всего несколько лет патриарх Александрийский (подстрекаемый пресловутым борцом с еретиками Епифанием Саламинским) стал исследовать взгляды его учеников на предмет ереси. В течение V и VI вв. эти взгляды были причиной разногласий в монастырях Палестины, где сочинения Оригена по-настоящему ценились. Евагрий определил сочинениям Оригена место в монашеской программе, положив эти взгляды в основу действенной системы духовного обучения. Тем не менее, похоже, его наиболее смелые рассуждения, частично заимствованные из эллинистической философии и, возможно, других источников, вывели его за границы приемлемого в христианском богословии. Некоторые его идеи берут начало у стоиков, некоторые – в валентинианском гностицизме, а некоторые – в буддийской Абхидхарме129. В частности, его отличает удивительно недвойственный взгляд на божественное, «в котором не может быть никакого противостояния» (Kephalaia Gnostica, I:1), – взгляд, который подразумевает, что весь сотворённый космос в некотором смысле должно онтологически сковывать божественное начало. Он считает, что души утратили тепло своего созерцательного единства в этом воззрении, лишённом противоречий, и таким образом впали в пустоту. Чтобы спасти их, Бог как творец обеспечил планеты и тела соответственно степени падения каждого разумного существа, при этом бесы пали сильнее всего, люди – в средней степени, а ангелы – в наименьшей. Событие искупления Христа – переломный момент этого процесса, словно вершина огромной параболы, позволяющий всем существам вернуться в бесконечность, где в бытии и восхвалении вновь исчезает противостояние.
Очевидно, эта система предполагает, что существа воплощаются неоднократно на пути своего падения и восхождения, и позволяет всем, даже бесам, вернуться в изначальное единство. Частично эта система описывается в Praktikos и более подробно в прекрасном Послании к Мелании. Kephalaia позволяет монаху выявлять эту модель в экзистенциальном опыте через созерцательную практику, и постепенно, за многие годы обучения в отшельнической отшельника, он развивает духовное видение. Также вполне можно толковать эту систему (как это делают Габриэль Бунге и Джереми Дрисколл130) в сугубо ортодоксальном смысле, но, по всей видимости, в таких произведениях, как Ad Monachos, Евагрий предлагает основное учение, которое свободно распространяется среди христианских монахов, в то время как Kephalaia предназначена для более продвинутых практиков строгой системы медитации131. Евагрий обладал достаточной смелостью, чтобы утверждать, что существуют христианские учения, которые следует беречь для тех немногих, кому они принесут пользу, как в любой строго эзотерической системе.
Нельзя забывать, что во времена Евагрия буддизм представлял собой крайне схоластическую монашескую систему, которую характеризовали учения Васубандху и Асанги. Кашмирский шиваизм, вероятно, целиком находился в руках нескольких йогинов и оставался неизвестным в классических индуистским традициях Упанишад и Бхагавад-гиты. Буддизма ваджраяны тогда ещё не существовало. Тибет был удалённой территорией, где преобладали разные формы шаманизма. По меньшей мере в строго исторической перспективе трудно представить лучший источник для созерцательного мировоззрения, чем сочинения Оригена и Евагрия!
Так или иначе распространение эзотерических учений Евагрия в некоторых палестинских монастырях VI в. породило яростные споры, и они привлекли внимание властей Византии при императоре Юстиниане. На местном Синоде император призвал осудить взгляды Оригена и Евагрия, и, вероятно, Второй Константинопольский собор (553 г.) одобрил это осуждение, не обнародовав его в официальных актах Собора. Тем не менее на более поздних вселенских соборах формулу осуждения подтвердили, что вызвало уничтожение многих произведений этих авторов в греческом оригинале. Иногда только цитаты из документов об осуждении или цитаты из работ других богословов позволяют нам понять эту систему, хотя бы отчасти. Такие исследователи, как Антуан Гьемо, Джереми Дрисколл, Колумба Стюарт, А. М. Кэсидей и Альфонс Грилмейер, пытались прояснить особенности евагрианской системы духовности и пролить свет на исторический контекст его осуждения.
С утратой греческих подлинников в византийском мире идеи Евагрия сохранялись только в работах, содержание которых не вызывало подозрений в ереси. Например, Praktikos и «Главы о молитве» сохранились под именем св. Нила, поскольку не содержали ничего достойного возражения и обладали ценностью для обучения монахов-новичков. Другие идеи этого направления св. Иоанн Кассиан передал на юг Франции, а затем в Ирландию, из великого монашеского центра Лерин. В греко-славянской антологии, известной как «Добротолюбие» (Philokalia), можно видеть, что наследники этой традиции сохранили её лучшие черты под именами св. Исаака
