Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо - Фрэнсис В. Тизо+
Происходит чудовищное падение уровня обучения (как преподавателей, так и мест обучения) созерцательному и мистическому опыту и развитию интуитивных способностей. Созерцательный опыт – полноценное искусство: способность, которую нужно развивать как призвание. Эту способность в определённых людях признавали врождённой. После испытания и посвящения её развивали в период ученичества точно так же, как преподавали другие навыки или ремёсла. Когда человек достигал мастерства в ремесле, его могли принять в гильдию профессионалов. Такой сценарий встречается среди шаманов и даже среди еврейских пророков. Очень трудно получить стабильные результаты, обучаясь лишь часть времени; это невозможно сделать без учителя. Возможно, даже более важно, чем учитель, внутреннее ощущение призвания, страсть к подобной жизни – такая же страсть, какую танцор, спортсмен или художник испытывают к своей профессии. Любой человек может иметь опыт единого сознания, спонтанные пиковые переживания, внетелесные переживания, околосмертные переживания и т. д. Такой опыт убедительно показывает, что мы – не наше тело, но одновременно мы начинаем понимать, что наше тело – неустранимая часть тайны нашего бытия и становления. Можно воспринимать тело как сплетение энергий, которое преображается в соединении с духовным развитием и в результате него. Мне видится, что задача, стоящая сегодня перед человечеством помимо обеспечения мира, справедливости, безопасности, здоровья и экономического благосостояния всех людей, – развивать программы обучения, которые раскроют нашу естественную способность к духовному развитию. С созерцательной точки зрения формировать мир, удобный для человека лишь в плане тела, без какого-либо внимания к душе, – совершенное безумие. В сущности, такая стратегия несостоятельна, поскольку, даже если сильно упрощать, мы понимаем, что когда люди сосредоточиваются на материальных удобствах без нравственной или духовной дисциплины, они быстро находят поводы для зависти и ссор по поводу мимолётных различий, из-за которых чужая трава кажется зеленее, чем собственная. Материальный прогресс, к сожалению, не развивает альтруизм, а, скорее, порождает высокомерие и насилие. Похоже, практика применения пыток, характерная для великих держав, – симптом безрассудного стремления защитить свою «безопасность» при помощи государственного терроризма и кафкианских бюрократических правил. Не пора ли людям начать развивать интуитивные, мистические и нравственные способности с тем же упорством, с каким мы тренируем тело в лёгкой атлетике, руки – в искусствах, а рациональный ум – в исследованиях?
Сиро-персидская Церковь на пути в Китай
Важная книга монаха Бозе, Маттео Николини-Цани, «Сияющий путь на Восток» (The Luminous Way to the East) позволяет нам взглянуть на историю христианства в Центральной Азии125. Присутствие христиан и манихеев в этой области может объяснить многие моменты, связанные с возникновением новых школ духовности в VII–X вв. В этот период мы находим многочисленные свидетельства трудностей при объединении понятий аскетизма и воплощения. Идейный обмен, которые происходил в контексте ныне утраченных цивилизаций Великого шёлкового пути, обязывал мастеров различных религий пересматривать свои взгляды и придумывать прежде неизвестные способы выражения целей духовной жизни. Традиционное христианское богословие выступало за телесное воскресение; буддисты заявляли о бестелесном спасении, как и те школы йоги, которые отстаивали кевалью (совершенную изоляцию ума, не обремененного дискурсивным мышлением). Христианство и манихейство были par excellence религиями мистицизма света, но таковыми были среди прочих и буддизм махаяны, и шиваизм. Переход от раннего к мистическому христианству в IV и V вв. подготовили Сирийские церкви к замечательной встрече с религиями, неизвестными первым христианам126.
Корни сирийской монашеской духовности в эллинистическом христианстве
Чтобы оценить влияние христианской монашеской духовности на культурные сферы Центральной Азии, Китая и Тибета, следует обратить внимание на явление, которое по праву можно называть «евагрианской траекторией». Этот термин является попыткой обобщить ряд принципиально монашеских подходов к христианскому образу жизни, делающих особый акцент на духовном развитии, суровом нравственном самоисследовании, отношениях «учитель – ученик», интеллектуальном размышлении и длительной практике медитации и созерцательной молитвы с наставником. Эти особенности специально направлены на глубинное превращение монаха в преображённого alter Christus («другого Христа», то есть в помазанного христианина, полноценно участвующего в таинствах, которые освящают вселенское тело Христа).
Среди других ключевых особенностей евагрианской системы – особая чувствительность к толкованию снов, борение с бесовскими иллюзиями и продолжительные практики духовного различения, нацеленные на определение подлинности высших переживаний мистической жизни. В египетских условиях такой образ жизни обычно вела община отшельников, которые бóльшую часть недели проводили в уединении в отдельных кельях, соблюдая предписанный распорядок псалмодии, размышлений о Писании, ручного труда и очень умеренного питания. Более опытные монахи получали конкретные темы для размышления, которые им следовало в течение недели экзистенциально осмыслять. Они обсуждались с Аввой или Аммой (духовным отцом или матерью) в конце недели в общей духовной беседе или в некоторых случаях наедине. Эта система в целом предполагала полную преданность делу монашества в манере церквей христианского Востока, особенно Сирии и Египта. Эти сценарии монашеского образа жизни отцов-пустынников и матерей-пустынниц IV и V вв. влияли на монашеское движение в самых разных христианских культурах, процветавших в то время от Ирландии до Палестины, от Эфиопии до Йемена, от Северной Африки до Месопотамии, от Азии до Малой Персии – и наконец через Центральную Азию добравшихся в Китай.
Корни евагрианской траектории можно проследить в более мистических текстах Нового Завета, таких как писания Иоанна (Евангелие от Иоанна, главы 1, 6, 14–17), послания к Ефесянам и Колоссянам, некоторые отрывки из Первого послания к Коринфянам (глава 15), Второго послания к Коринфянам (глава 12) и Послания к Римлянам (глава 8). Эта мистическая традиция также опирается на традицию изречений в синоптических Евангелиях и, возможно, в Евангелии от Фомы. В сущности, для отцов-пустынников традиция изречений стала стандартной литературной формой, apophthegmata, которая в многочисленных изданиях составляет известнейшую историю опыта пустынничества / отшельничества в христианской литературе.
Меньше знают, однако, о влиянии мысли александрийских богословов II и III вв. Климента и Оригена на более образованных из отшельников-пустынников. С прибытием Евагрия Понтийского в Египет в 370-х гг. в центре внимания оказываются главные учения каппадокийских отцов (Василия Великого, Григория Нисского и Григория Богослова), как и увлечение Оригеном латинских
