Догмат о Христе и другие эссе - Эрих Зелигманн Фромм
Эта функция психологии как суррогата отчетливо проявляется в феномене популярности психоанализа. Психоанализ бывает весьма полезен в борьбе с паратаксическими искажениями – как внутренними, так и касающимися наших ближних. Он способен одну за другой развенчать иллюзии и таким образом освободить дорогу решающему акту, который можем совершить только мы сами: «храбрости существовать», прыжку, акту наивысшей самоотдачи. Родившись в физическом смысле, человек продолжает претерпевать длительный процесс рождения. Появление из материнского чрева – это первый его этап; отнятие от груди – второй; самостоятельность – третий. После этого процесс порой завершается; индивид может развиться в социально приспособленного и полезного человека и все же остаться мертворожденным в духовном смысле. Чтобы достигнуть того, чем он потенциально является как человеческое существо, он должен продолжать рождаться; то есть продолжать освобождение от первобытных уз земли и крови. Он должен двигаться от одного акта отделения к другому. Должен отказаться от уверенности и защитных механизмов и совершить прыжок к акту самоотдачи, заботы и любви. В процессе психоаналитического лечения между терапевтом и пациентом часто устанавливается молчаливое соглашение, предполагающее, будто посредством психоанализа можно достигнуть счастья и зрелости и при этом избежать прыжка, акта, боли отделения. Если завести аналогию с прыжком еще чуть дальше, пациент психоаналитика иногда походит на человека, который хочет научиться плавать и в то же время страшится момента, когда нужно будет прыгнуть в воду, понадеявшись, что она его поддержит. Он стоит на краю бассейна и слушает, как тренер объясняет, какие нужно совершать движения. Все это полезно и необходимо, но если мы увидим, как он тянет, что-то говорит, слушает, снова говорит, мы заподозрим, что разговоры и понимание стали суррогатом пугающего действия. Никакие глубины психологической мудрости никогда не сумеют занять место акта, отдачи, прыжка. Они могут привести к нему, подготовить, сделать его возможным – именно в этом заключается истинная функция психоаналитической работы. Но они не должны пытаться заменить собой сознательное действие, без которого не происходит никаких реальных перемен в человеческом существе.
Если понимать психоанализ в этом смысле, необходимо выполнение еще одного условия. Психоаналитик должен преодолеть отстраненность от себя и от ближнего, преобладающую в современном человеке. Как я уже отмечал ранее, современный человек ощущает себя вещью, воплощением энергий, которые необходимо выгодно вкладывать на рынке, а ближнего – вещью, которую можно использовать для выгодного обмена. Современные психология, психиатрия и психоанализ вовлечены в этот глобальный процесс отчуждения. Пациента считают вещью, суммой множества частей. Одни из этих частей дефектны и требуют починки, словно детали автомобиля. Тут и там возникают поломки, называемые симптомами, и, по мнению психиатра, его функция заключается в том, чтобы чинить или исправлять эти разнообразные поломки. Он не смотрит на пациента как на цельную, уникальную сущность, которую можно сполна понять лишь через акт абсолютной связанности и эмпатии. Чтобы психоанализ реализовал свои истинные возможности, психоаналитик должен преодолеть собственную отстраненность, установить связь с пациентом из нутра в нутро и в этом состоянии связанности открыть дорогу спонтанному переживанию пациента и таким образом его «пониманию» себя. Он не может смотреть на пациента как на предмет или даже быть «участвующим наблюдателем»; он должен стать с ним одним целым и в то же время сохранить отдельность и объективность, дабы иметь возможность сформулировать, что он испытывает в этом акте единения. Окончательное понимание нельзя полностью выразить словами; это не «интерпретация», которая описывает пациента как предмет с различными дефектами и объясняет их появление; это интуитивное постижение. Его переживает сначала психотерапевт, а потом, если анализу суждено быть успешным, и пациент. Оно внезапно; это интуитивный акт, который можно подготовить с помощью сознательных рассуждений, но никак нельзя ими заменить. Если психоанализ будет развиваться в этом направлении, его ждут неисчерпаемые возможности для преображения людей и духовных перемен. Но если он не сумеет освободиться из трясины социально обусловленной отстраненности, то, быть может, сумеет исправить тот или иной дефект, однако станет лишь еще одним орудием автоматизации человека и подгонки его к требованиям отстраненного общества.
Концепция мира у пророков
Даже если бы под миром подразумевалось лишь отсутствие войны, ненависти, безумств, кровопролития, его достижение было бы одной из величайших целей, какие только может поставить перед собой человечество. Но для того чтобы понять конкретно пророческую концепцию мира, необходимо сделать еще несколько шагов и согласиться, что мир в интерпретации пророков нельзя определить просто как отсутствие войны – это духовная и философская концепция. В ее основании лежит пророческая идея человека, истории и спасения; она уходит корнями в миф о создании людей и их проступке перед Богом, описанном в Книге Бытия, и достигает кульминации в концепции мессианского времени.
До падения Адама, то есть до того, как человек обрел разум и самосознание, он жил в полной гармонии с природой: «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились». Они были отдельными существами, но не осознавали этого. В результате первого акта ослушания, который также является точкой зарождения человеческой свободы, у него «открылись глаза», человек научился отличать хорошее от плохого, осознал себя и своих ближних. Человеческая история началась. Но Бог проклинает человека за непокорность[85]. Каково же наказание? Вражда и борьба между людьми и животными («и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту»), между людьми и землей («проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю»), между мужчиной и женщиной («и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою»), между женщиной и природной функцией ее собственного тела («в болезни будешь рождать детей»). Первоначальная доиндивидуалистическая гармония сменяется конфликтами и невзгодами.
Человеку приходится ощутить себя чужаком в мире, отторгнутым от самого себя и от природы, чтобы суметь заново обрести себя, достигнуть единения с ближним и с природой. Он вынужден пережить разрыв между собой как субъектом и миром как объектом для того, чтобы преодолеть этот самый разрыв. Его первый грех, неповиновение, становится первым свободным действием; с него начинается история человечества. Именно в ходе истории человек развивается, эволюционирует, формируется. В нем укрепляются разум и способность любить. Он создает себя в историческом процессе, который начался с его первого акта свободы – то была свобода ослушаться, сказать «нет».
Какова, по Ветхому Завету, роль Бога в этом историческом процессе? Во-первых, что наиболее важно, Бог не вмешивается в человеческую историю актами милосердия, не меняет природы человека, не меняет его сердца. (В этом заключается основное различие между пророческой и христианской концепциями спасения.) Человек испорчен потому, что отторгнут и не
