Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
По мере продвижения вперёд мы ощущали вокруг волны аромата, которые укрепляли наши силы, приглашая дышать полной грудью.
Утончённой текстуры цветы в изобилии свисали с крепких деревьев, ароматизируя лёгкий бриз, напевавший нам чарующие мелодии.
Кларенсио, грудь которого напоминала гирлянды света, благожелательно улыбался. Его голос умолк.
Все мы, взволнованные, чувствовали себя словно под гипнозом красоты пейзажа, вызывавшего наше восхищение.
И Антонина, словно излучая невыносимое любопытство, смешанное с радостью, снова воскликнула:
— Ах! Если бы мы умерли сегодня!… Если бы плоть не давила больше на нас!…
С серьёзной интонацией в голосе, не теряя, однако, мягкости, свойственной ему, Министра сразу же заметил:
— Если бы вы покинули тело плотной материи сегодня, кто скажет, что вы были бы счастливы? Кто из нас сможет достичь высшего счастья без совершенной личной сублимации?
И глядя на Антонину с добротой, смешанной с сочувствием, он сказал:
— Сейчас вы посетите благословенных маленьких детей, которых смерть временно унесла из вашей земной жизни. Вы ощущаете себя словно в позолоченном дворце, посреди любовного рая, но что вы делаете с детьми, которые остаются на Земле? Будут ли существовать Небеса без присутствия тех, кого мы любим? Будем ли мы иметь покой без радости за тех, кто обитает в наших сердцах? Представим себе, что цепи физической тюрьмы рвутся прямо сейчас. Измученный человеческий организм чудесным образом чувствовался бы болью отсутствия, которое взяло бы вас штурмом. Воспоминание о детях, заключённых на Земле, приковало бы вас к телесному миру словно крепкими корнями, держащими дерево на мрачной почве. Призывы и стоны, сражения и испытания менее счастливых отпрысков существования заговорили бы более властно с вашим разумом, чем блаженные гимны детей, которым повезло, и, естественно, вы бы сошли с Небес на Землю, предпочтя положение невидимого встревоженного служителя, обменяв сияющую славу свободы на мучительные страдания тюрьмы потому, что самым большим счастьем того, кто любит, является акт отдавания себя самого в пользу любимых ему существ.
Обе женщины слушали эти размышления, не проронив ни слова. После короткой паузы наставник продолжил:
— Мы должники друг друга!… Тысячи нитей соединяют наши сердца. Пока что не существует совершенного рая для того, кто возвращается на землю, как не существует цельного ада для того, кто возвращается к человеческой пропасти! Любовь — это божественная сила, питающая нас во всех секторах жизни, и наше лучшее наследие — это работа, в которой нам надлежит взаимно помогать друг другу.
В пейзаже, омытом светом, я ощутил огромное почтение к природе, которая во всех сферах всегда является книгой-откровением Вечной Мудрости…
Тронутые чрезмерным ликованием, сёстры наши казались мне прекрасными мадоннами из сновидений, внезапно ожившими перед нами.
— Именно трудом, — продолжал наставник, — мы постепенно очищаемся от наших несовершенств. Земля в своём старом физическом выражении является не чем иным, как конденсированной энергией незапамятных времен, оживлённая и преображённая постоянным трудом, а мы, существа Божьи в самых различных степенях эволюционной лестницы, совершенствуем способности и растём в знаниях и в сублимации через служение. Ползущий червяк работает во благо почвы и самого себя; растение дышит и даёт плоды, тем самым помогая атмосфере и самому себе. Животное в постоянной борьбе полезно земле, на которой он развивается, обретая бесценный для него опыт, а наша душа, в постоянных паломничествах через различные формы, приобретает ценности, необходимые для утончённого вознесения. Мы — сыны вечности в движении к славе истинной жизни, и лишь через труд, приспособленный к Божественному закону, мы достигнем истинной цели нашего движения!
Под впечатлением от созерцания утончённого пейзажа, окружавшего нас, Антонина, казавшаяся более пробуждённой, чем её спутница, в восхищении спросила:
— Почему мы не храним чёткого воспоминания о наших предыдущих существованиях? И не были бы встречи с теми, кого мы любим, благословенным блаженством?!…
— Да, да, — подтвердил Кларенсио, пока наша восхитительная экскурсия продолжалась. — Но в духовных условиях, где ты пока ещё с вами находимся, мы не умеем ориентировать наши желания к лучшему. Наша любовь — это всего лишь незначительная кроха света, похороненная во мраке нашего эгоизма, словно золото, которое находится в земле в бесконечно малых величинах, посреди гигантских куч шлака. Таким образом, поскольку фибры мозга являются последними в объединении физического тела, в котором мы перевоплощаемся на Земле, совершенная память — это последний алтарь, который мы окончательно устанавливаем в храме нашей души, которая на Земле находится ещё в начальных фазах своего развития. Именно поэтому наши воспоминания отрывочны. Но от существования к существованию, от восхождения к восхождению, наша память постепенно обращается в нетленное видение на службе бессмертного духа.
— Но если бы мы могли узнавать своих бывших близких в мире, если бы мы могли вновь видеть их дружеские лица других времён, идентифицируя их, — с почтением осмелилась спросить Антонина.
— Восстановить контакт с лучшими означало бы и получать обратно худшее, — благожелательно прервал Кларенсио, — и, бесспорно, до сих пор мы не обладаем взвешенной и чистой любовью, которая бесстрастно посвящает себя высшим намерениям. Мы ещё не умеем желать, не оставляя ничего без внимания, защищать, не нанося вреда. Пока что наша эмоциональность страдает от прискорбных наклонностей. Без временного забытья мы не могли бы принимать в сердце вчерашнего противника, чтобы обновляться, обновляя его. Закон мудр. Но всё же не будем забывать, что наш дух обозначает все наши шаги в его странствии, архивируя в себе самом все события жизни, чтобы сформировать с ними карту судьбы, в согласии с принципами причины и следствия, которые правят нашим путём. Но лишь позже, когда любовь и мудрость сублимируют химию наших мыслей, мы обретём высшее спокойствие, способное охватить прошлое во всей своей совокупности.
Министр сделал краткую паузу, по-отечески нам улыбнулся и заключил:
— Поэтому Закон неизменен. Мы будем жить в любом месте вместе с результатами наших действий, точно так же, как дерево в любом месте почвы будет производить плоды, согласно с видом, от которого оно зависит.
Небосвод, казалось, отвечал на положения этой чудесной речи.
Полёты птиц заканчивались на ветвях деревьев недалеко от нас.
Солнце, казалось, испускало другие лучи, до сих пор неведомые общему земному пониманию, вызывая неисчислимые сочетания цвета и света.
Внешне напоминая цветастый и благословенный улей, нашему взору открылась гармоничная группка домов.
Сотни щебечущих ребятишек играли между фонтанами и цветами какого-то прекрасного сада.
9
В «ЛАР ДЕ БЕНСАО[2]»
Правой рукой Кларенсио указал нам на умилительную сцену, разворачивавшуюся перед нашими глазами.
В воздухе вибрировала нежная
