Секс и судьба - Франсиско Кандидо Хавьер
И с глубокой меланхолией во взгляде он заключил, обняв её с отцовской заботой:
— Ах, Жовелина, Жовелина!… У скольких из нас, здесь присутствующих, есть любимые дети в хосписах Земли… Приют это тоже прибежище, построенное Божественным Провидением для изгнания наших ошибок… Возвращайся к своим делам и чти свою дочь, больше работая и служа… Твоя любовь матери будет для сестры Ирии светом, отталкивающим мрак!…
Просительница посмотрела на наставника глазами, которые говорили о нравственной сокровенной пытке, она поблагодарила его, охваченная тревогой, и смиренно поцеловала его правую руку.
Зал вновь обрёл свой нормальный вид, но эта беседа не вызвала комментариев.
Я распрощался с новыми друзьями, а в нескольких шагах от здания распрощался также и с Феликсом.
Несколько часов спустя я уже входил в клинику в Ботафого, предназначенную для больных с нервными расстройствами.
Преданная заботам Морейры, Марина беспокойно спала.
11
В центре здоровья за Мариной нужен был уход, внимание. За кулисами борьбы мы с Морейрой занимались всем этим. А с внешне стороны переплетали свои энергии Клаудио и Саломон, обеспечивая эффективное сотрудничество.
Духовная опора в сочетании с медициной действовала уварено.
Но даже в этом случае окружающие нас проблемы становились всё сложней.
После пяти недель пребывания в горном климате Немезио и Марсия вернулись в Рио, слегка преображённые отдыхом: она была заинтересована в окончательном союзе; он же колебался. Торопясь завершить развод, он вдруг дал обратный ход. Он боялся, но не чёрных птиц общества. Он боялся самого себя. Этот месяц, проведённый в объятиях женщины, которую он не ждал, породил в нём тревогу. И не потому, что Марсия утратила в его глазах тот шарм, с которым соблазняла его. Он стал бояться самого себя, когда он находился рядом с ней. Во время экскурсий он называл её «Марина». Он просыпался посреди ночи, полагая, что рядом с ним молодая женщина, которую он хотел сделать своей женой, ему снились встречи с ней, как будто они оба в детстве, и, сомнамбулой, он произносил любовные клятвы, как во времена страданий ещё живой Беатрисы.
Много раз мы вынуждены были вытаскивать его из подобных кризисов, прикладывая к нему магнетические энергии, наблюдая за ощущениями облегчения, когда он понимал, что Марсия, как опытная мать, умела терпеть и понимать его…
Со своей стороны, супруга Клаудио, хоть и была готова опутать его своей сетью, признавала препятствия на своём пути. Она ясно понимала, что в воспоминаниях Немезио прочно засела малышка. Коммерсант любил её дочь, он принадлежал ей душой, хоть он и не отказывал Марсии ни в уважении, ни в нежности. Вначале она хотела дать волю своему раздражению. Но затем она рассчитала, как всегда, и пришла к заключению, что она лично присутствует не в любовных отношениях, а в сделке, к потере выгод от которой она была не готова. В глубине души ей было не важно, что он обожает молодую женщину. Она хотела привязать его к себе, обрести его богатство и доверие. Ради этого она взвалила на себя всё, чтобы стать необходимой ему: исполненные желания, любимые блюда, бокал возбуждающего вина в нужный момент, домашние туфли под рукой…
Окружённый её заботой ради того, чтобы избрать свадьбу в какой-либо стране, где разрешён развод[23], Немезио пообещал удовлетворить её в этом. Но по возвращении в Рио он предпочёл оставить её у Сельмы, подруги, у которой она жила в Лапе, сославшись на присутствие в его доме Жильберто. Было важно, чтобы они соединились не сразу, а после того, как он сможет получить изменение в статусе. Он вёл организацию коммерческих интересов в одном южном городе, и хотел отправить Жильберто туда. Пусть Марсия подождёт. И Марсия ждала, хоть они постоянно были вместе во время прогулок, обедов, развлечений, вечеринок…
Однако Жильберто казался обескураженным, угнетённым, ребёнком без направляющей, навигатором без компаса. Без малейшей мотивации к работе и без руководства в своём идеале, чтобы управлять своими чувствами, он сорил отцовскими деньгами. Праздники и виски. Часто, когда он бывал пьян, он заговаривал о самоубийстве, вспоминая о Марите, такой теперь далёкой. Он ощущал себя потерянным, несчастным. Там и тут он слышал непристойные размышления о своём отце и «донне» Марсии от своих друзей, но он ещё сохранял остатки благородства, чтобы отвергать то, что он считал измышлениями и злословием. Он знал, что его отец отдыхает, и ему было небезызвестно, что «донна» Марсия отдыхает тоже. И защищая их, он впадал в буйство, будучи практически всегда пьяным и управляемым развоплощёнными алкоголиками, которые крутили им так же легко, как можно крутить в руке бокал вина.
Но посреди этих руин Дух Феликса занимался восстановлением…
После двух месяцев лечения Марина вернулась во Фламенго, охраняемая отцовской нежностью.
За несколько часов она узнала всё о новой ситуации в доме. Она потеряла материнскую помощь и была в курсе препятствий, с которыми ей придётся считаться, чтобы подняться в своей профессии. С помощью выздоровевших больных она открыла, что обычно очень трудно получить работу тем, кто выходит из психиатрической больницы.
Вначале она страдала, подпитывая свои комплексы.
Но она обрела отца, величие души которого она раньше не замечала, а также веру, которая вернула ей надежду.
Клаудио окружил её лаской и добротой. Апартаменты утопали в подарках и цветах, а спиритические тексты, иногда читаемые со слезами на глазах, внушали ей уверенность в истинах и обещаниях Христа, которого она стала воспринимать как Учителя души. Она подружилась с Саломоном, который считать её своей собственной дочерью, и она вписала себя среди тех, кто составлял сейчас духовную семью Клаудио. Она заинтересовалась простой благотворительной работой вместе с женщинами, преданными делу помощи несчастным сёстрам. И когда отец пригласил её присоединиться к практике еженедельного изучения Евангелия в семье, она приняла это предложение с энтузиазмом, прося Ногейру записать и «донну» Хусту, одинокую вдову, вместе с ними. Бывшая
