Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
— Как дела у отца Дамиана? По твоему лицу видно, что он не так уж и плох.
— Его состояние ещё серьёзное, но он спокоен и оптимистичен.
Мать удивилась и добавила:
— Что с тобой, Алкиона? Я вижу, ты очень весела.
— Просто мне сообщили, что завтра я смогу приступить к службе.
— Слава Богу! Благословен будь тот час, когда ты научилась шить!…
Затем Алкиона позвала Робби в маленький садик, чтобы сообщить ему о своём плане.
— Концерт? — заинтригованно спросил мальчик.
— Да, но надо всё держать в тайне. Если мать узнает, она будет больше страдать. Если мы не найдём денег, отца Дамиана отправят в Мизерикордию, и мы, вероятно, уже никогда его не увидим. Мы организуем концерт только завтра, потому что затем, возможно, у меня будет работа.
Малыш широко открыл глаза и дал своё согласие:
— Ну, хорошо.
Она стали обмениваться мыслями и делать наброски на следующий день. Сделав это, они вернулись домой с лучащимися от радости лицами. Стараясь ещё порепетировать, Робби захотел сыграть одну пьесу. Но было не то время, хоть Мадлен и была согласны послушать, и Алкиона предложила ему спеть, чтобы развлечь мать. Оба они стали в позицию и стали вспоминать старые кастильские мелодии, арагонские песни, народные стихи Андалузии. Несмотря на боль в ногах, мадам Виламиль в восторге улыбалась, и затем сказала им:
— Сегодня наш дом такой радостный! Какой приятный день!… Жалко, что мы оставили в Авиле мой старый клавесин…
Робии с радостью выслушал её и с большим мастерством сыграл несколько самых трудных аккордов. Луиза смеялась и плакала от удовольствия и волнения. Девушка спела все арии, которые могла вспомнить. Она повторила несколько французских песен, которые им удалось выучить, и рассказала несколько басен Ла Фонтена.
Так, в нежных домашних радостях, закончился этот день.
На следующий день Алкиона обняла мать и, покидая её, предупредила:
— Я буду дома к обеду, а когда я вернусь к работе, я хотела бы, чтобы ты разрешила Робби пойти со мной, поскольку я могу вернуться поздно вечером.
Мадлен согласилась и благословила её своей материнской любовью.
Алкиона прошла много километров, идя по улицам и площадям, изучая нужное место для осуществления своего плана. Слегка уставшая, она остановилась у Нотр-Дам и вошла в храм. Там она отдохнула, читая долгие и страстные молитвы, затем сказала себе, что ей не найти более приспособленного для её предприятия места, чем этот дом, посвящённый Святой Богородице. Она более не сомневалась. Она вернётся в квартал Сен-Марсель, приведёт своего приёмного брата, и они начнут концерт ближе к вечеру, полагаясь на любопытство простых людей.
Она вернулась к себе, подгоняемая солнцем, пообедала и вышла из дома вместе с мальчуганом. Они с бережно несли инструмент, стараясь, чтобы ни Мадлен, ни служанка не заметили их.
Взволнованная тем, что вынуждена просить милостыню для своего старого друга, Алкиона снова вошла в церковь и помолилась, прося божественной помощи.
Мягкий вечерний бриз царил в атмосфере, когда оба импровизированных артиста стали в позицию и начали первые ноты как раз в то время, когда толпы людей стали входить в церковь. Сновали многочисленные коляски и кареты. На безоблачном небосводе сияла Венера. Алкиона запела с такой гармонией и с так чувственно, что, казалось, ангел спустился на землю, чтобы передать людям нежные красоты сумерек. За несколько мгновений вокруг артистов образовалась компактная зрительская толпа из прохожих, священников, знати и простых людей. После каждой песни раздавался гром неистовых аплодисментов. Певица вызывала глубокие тёплые чувства к себе, несмотря на злобу некоторых. И так прошёл час истинного успеха. Два щедрых священника приказал зажечь факелы, чтобы продлить концерт. И Алкиона продолжала петь. Она чувствовала, как краснеет от стыда, когда ей в сумку сыпались подношения и дары, но вспоминала об отце Дамиане и своей дорогой матери, и испытывала огромное утешение, считая себя почти счастливой. Она грациозными жестами благодарила людей за аплодисменты, а Робби вырывал из своей скрипки кристально чистые аккорды. Все были очарованы красотой девушки, которая резко контрастировала с грубыми чертами лица маленького скрипача. Кто-то даже прошептал ей на ухо:
— Он словно летучая мышь рядом с жаворонком!
Она поняла смысл фразы, но приёмный брат, не очень хорошо понимавший французский язык, позвал её, и она постаралась успокоить его, сказав:
— Аудитория в восторге, и я думаю, что у нас уже есть почти сто франков. Не падай духом.
— Я здорово устал, — пожаловался мальчик…
— Помни о маме и об отце Дамиане…
Малыш подумал немного, затем заиграл ещё лучше, заставляя вибрировать свой инструмент с ещё большим энтузиазмом.
В этот момент, в нескольких метрах от них, появилась карета одной богатой семьи. Алкиона со своим испанским акцентом пела старые французские песни. Возможно, находясь под сильным впечатлением не виденной ими ранее картины, оба пассажиры кареты приказали остановиться. Из кареты вышел какой-то рано постаревший мужчина, которому было где-то около пятидесяти лет, и подал руку очень худой и изнемождённой женщине. Охваченный странным волнением, он решительно направился к толпе, вынуждая свою спутницу следовать его проворным и решительным шагам. На определённом расстоянии он смог увидеть певунью, которая, казалось, была окружена светом ярко горевших факелов.
— Да это вылитая Мадлен! — побледнев, сказал он.
— Едем отсюда, — немедленно отреагировала его спутница, сделав шаг назад, — это, должно быт, простая уличная певичка.
— Нет, нет, — решительным голосом ответил незнакомец, давая понять, что они живут в постоянных спорах, — если хочешь, иди, но пришли потом за мной карету.
— Только не это, — в явном нетерпении ответила она, оставаясь рядом с ним, внимание которого, казалось, всецело было направлено на певунью, чей мелодичный голосок наполнял тишину ночи и таинственно говорил с его сердцем.
Когда она стала петь старую испанскую песню, он не стал более сдерживаться, приложил руку к груди и
