Секс и судьба - Франсиско Кандидо Хавьер
— Я боюсь, что в любой момент могу уйти…
— Куда уйти?
Немезио погладил её бледный лоб, выдавил горькую улыбку и продолжил:
— Пока ты будешь на лечении, наши путешествия приостановлены. Ещё не настал момент нам ехать в Сан Лоренцо[4]…
— У меня будет другое лечение.
— Не будь такой пессимистичной … Постой, что ты сейчас говорила? Куда делись все прекрасные дни нашего дома? Ты что, забыла, как сама учила нас видеть радость во всём? Оставь мрачные мысли… Не далее, чем вчера, я говорил с нашим врачом. Ты скоро поправишься… Завтра я приму окончательные меры, чтобы наш домик был отремонтирован. Ты скоро снова будешь на ногах, и мы вместе поедем к нашей Олимпии выпить чашечку кофе …
Нежность мужа, казалось, придала сил Беатрисе. Её уста приоткрылись в широкой улыбке, которая походила на цветок надежды на кактусе страдания.
Из её ясных глаз выкатились две слезинки блаженства, которые муж вытер грациозным движением руки. Лучи доверия блестели на её желтоватом лице.
Чувствуя себя в мыслях здоровой, увечная поверила в выздоровление своего физического тела и страстно захотела жить, жить ещё долго под защитой семейного кокона. Выказывая своё улучшение, она попросила Марину принести ей чашку молока.
Взволнованная, медсестра выполнила просьбу. И пока больная медленно, глоток за глотком, пила, я размышлял о доброте этого мужчины, которого слова моего спутника представили мне совсем по-другому.
До сих пор мысль Немезио казалась мне ясной и чистой. Беатриса была в его мыслях, в его глазах, в его ушах, в его сердце. Он делился с ней пониманием друга, нежностью отца.
Невес обратил на меня странный взгляд, словно оказался, как и я, перед невероятным сюрпризом. Быстро пролетели несколько мгновений.
Когда больная вернула чашку, перед нашими глазами развернулась совсем другая сцена.
Немезио выпрямился за высоким изголовьем кровати, протянул свою волосатую правую руку Марине, которая вложила в неё свою руку, белую и изящную.
Муж принялся шептать нежные слова супруге, одновременно лаская розоватые пальцы молодой женщины, которая постепенно таяла под его лукавым взглядом.
Я в изумлении смотрел на Немезио. Его мысли менялись. Они уже казались несовместимыми с тем чувством уважения, которое он внушал раньше.
Инстинктивно я повернулся к Невесу. Указывая на две руки, которые ласкали друг друга, он воскликнул:
— Этот человек — загадка.
4
Вернувшись в соседнюю комнату, я попытался поднять дух Невеса, который был очень разочарован.
Мой спутник впал в состояние оскорблённого достоинства, оставляя впечатление, будто воплощённая семья всё ещё принадлежит ему. Он клял поведение своего зятя, возносил заслуги дочери, вспоминал прошлое, когда ему саму приходилось преодолевать трудные ситуации в борьбе чувств, искал извинений.
Охваченный жалостью, я слушал его замечания и, в свою очередь, размышлял о том, с какими трудностями нам приходится сталкиваться, чтобы развеять иллюзию обладания другими людьми. Если бы не обязательство уважать его чувства, я бы здесь же разразился длинной философской тирадой, которая рекомендовала бы разделение. Но я лишь постарался его утешить:
— Не огорчайся. Я уже давно понял, что для развоплощённых двери семейного очага на Земле почти всегда закрываются в тот момент, когда смерть закрывает им глаза…
Однако мне не суждено было продолжить. Подобно двум оживлённым и радостным ребятам, Немезио и Марина проникли в комнату, явно убегая от присутствия больной.
Их лица сохраняли выражение счастливых влюблённых, живущих классической фразой «наконец-то одни», когда довольные, они запираются от всех.
Инстинктивно я вознамерился уйти, но ошеломлённый Невес удержал меня от этого порыва, прося:
— Останься, останься… Я сам не одобряю любопытства, но нахожусь рядом со своей дочерью всего лишь несколько дней, и мне надо знать, что здесь происходит, чтобы быть хоть немного полезным…
В этот момент Немезио обнял медсестру, словно внезапно вернулся во времена пылкой юности. Он ласкал тонкие руки и ухоженные волосы, говоря о будущем их обоих. Словно встревоженный подросток, он оправдывался, желая предохранить свою избранную от ревности. Они должны были смотреться красивой парой, в сравнении с Беатрисой, лежащей на пороге смерти, и благодарить Судьбу, которая освобождает их от неприятностей и помех развода, даже если он по обоюдному согласию… Накануне он узнал у врача, что больной осталось жить несколько недель. И улыбался, как мальчуган-шалун, когда утверждал, что не верит в бессмертие души. Впрочем, по его словам, если и существует жизнь после смерти, он не хотел бы, чтобы его супруга ушла из жизни, питая какое-либо чувство к нему. Охваченный страстью, он старался убедить себя, что его чувства взаимны, обращая всё своё внимание на загадочные глаза своей подруги, к которой испытывал сильное влечение.
Марина отвечала его ожиданиям, как человек, позволяющий желать себя. Однако её выдавало странное чувство к Немезио, и мысль, обращённая к другому мужчине, в котором она всеми средствами пыталась найти мотивацию, необходимую для этого чувства.
Муж Беатрисы взволнованно говорил о своих трудностях.
Он клялся ей в нерушимой преданности. Он не хотел, чтобы она тревожилась о чём-либо. Позже он оставит все свои дела. Они заживут счастливо в небольшом домике в Сан Конрадо, который он переделает в настоящий бунгало между синью океана и зеленью земли. Он подготовит реконструкцию дома в новом стиле, чтобы эта обитель могла принять их в любой благоприятный момент. Она должна довериться ему. Он лишь дождётся изменений в своём гражданском состоянии, чтобы передать её титул супруги, супруги навсегда…
Всё это было произнесено в игре нежных проявлений, где с одной стороны преобладала искренность, а с другой — расчёт.
Но я заметил одну странную вещь. Они обменивались между собой самыми нежными выражениями взаимного очарования, не доходя до распутства, и, казалось, автоматически отвечали на те впечатления, которые мы испытывали, сопровождая их малейший жест с удвоенным вниманием, анализируя их намерения на основе своего внутреннего, уже пережитого опыта.
Наблюдения, которые мы вели совершенно беспристрастно, стоят того, чтобы их выделить, поскольку, каким бы внимательным я ни был в отношении анализа, я должен признать, что наше недоброе ожидание, связанное с осуждением, устанавливало мысленные потоки, стимулировавшие психическое расстройство, в котором они оба оказались, потоки, которые, исходя от нас, лишь усиливали их чувственный аппетит.
В порыве юношеского блаженства, но голосом, приниженным до шёпота, муж Беатрисы усиливал страстное желание, с которым он ждал постоянной нежности под крышей своего дома.
Но молодая женщина вдруг разразилась рыданиями. Её спутник поцеловал её, надеясь успокоить этот взрыв эмоций.
Однако мы, со своей стороны, увидели, что Марина всё больше внимания заостряла на молодом человеке, чей образ врезался в её
