Секс и судьба - Франсиско Кандидо Хавьер
Двумя днями ранее этот брат, который вспылил во Фламенго, никогда не принял бы подобного товарищества. И поэтому можно сказать, что Марита находилась сейчас между двумя мирами, истощённая, задыхающаяся…
Ради Мариты он выносил изменения и сдерживал свои порывы.
Рассвет переходил в день. Мы подошли к Клаудио. Ему необходимо было отдохнуть, поспать.
С неопровержимым отвращением на лице Морейра наблюдал, с каким вниманием мы использовали успокоительные пассы, на которые наш пациент отвечал без малейшего сопротивления.
Кстати, любопытно упомянуть ощущение облегчения, с которым Клаудио ответил на наше внушение. Он только что пережил невыразимо жертвенные моменты. Он жаждал отдыха, просил милостыню покоя.
В то время, как его нервная система расслаблялась под воздействием сна, который мы ему осторожно навязали, Морейра помогал во всех операциях, с растущим неодобрением человека, который наблюдал бы за оживлением и переменами в доме, оторванный от дел работами, которые он не заказывал. Он излучал волны раздражения и горечи сквозь свою вынужденную улыбку. Всё ему казалось перевёрнутым с ног на голову… Между другом, который ускользал из-под его контроля, и девушкой, чьё физическое тело он решил охранять, он ощущал себя потерянным, лишённым голоса…
Понимая, что ему не стоит противопоставлять себя нам, по простой причине помощи, которую супруг «донны» Марсии получал от нас, он с большим рвением обратил всё своё внимание на девушку, чьи самые глубокие мысли он пытался прочесть. Со своей стороны, Марита, наконец, вновь обрела контроль над своими нервными центрами, благодаря усвоению большого количества энергии. Она обрела чувство обоняния, воспринимала, рассуждала и слышала уверенно; однако, она страдала гемиплегией. Она ничего больше не могла видеть, и у неё безвозвратно были потеряны речевые возможности. Сначала она подумала, что проснулась в могиле. Она слышала много историй об умерших, которые пробуждались в своих могилах, она читала статьи, описывавшие подобные факты, и видела множество фильмов-ужасов на эту тему. У неё сжалось сердце, она с ужасом подумала, что стала жертвой подобного опыта, лёжа в чём-то, что она посчитала гробом, среди неописуемо скорбной тишины… Она пыталась кричать, призывая на помощь. Ей пришла мысль, что она забыла сам процесс произнесения слов. Она была уверена в том, что думает своей собственной головой, но теперь она не обладала координирующими движениями голоса. Несмотря на это, она ощущала себя в сознании, она чувствовала, помнила. Ей пришли на память события, которые привели к желанию умереть. Она раскаивалась. Если жизнь продолжалась, зачем желать покончить с собой? — в печали говорила она себе. Она вспоминала о том, что произошло в Лапе, о телефонном разговоре с Жильберто из дома «донны» Коры, о таблетках Саломона, о сне на берегу моря, о незнакомце, который был готов накинуться на неё, о бегстве к шоссе, о своём падении под колёса машины… И после этого, здесь… неподвижное словно камень тело с активным сознанием, обострённым восприятием и невозможностью проявить себя… Внутренне — отчаянные усилия, чтобы проявить признаки жизни; она ощущала себя словно заключённой в свинцовый каркас. Напрасно она злилась и раздражалась. Она стонала от нетерпения, ужаса, боли… Грусть и возмущение, вопросы и жалобы рассеивались, не выходя наружу, в глубине её существа. К тому же, когда она попыталась заплакать и тем самым немного облегчить напряжение, слёзы оставались узницами её груди, и ни один канал не мог выплеснуть её тревоги. Глаза, как и язык, казались отключёнными от тела…
Может ли такое статься, что она умерла, спрашивала себя девушка с примесью озабоченности и страдания, или практически умерла?
Она услышала шаги дежурной медсестры и ощутила свистящее дыхание своего отца, хоть и не понимала, где он находится, и напрасно она просила объяснить, откуда идёт этот тошнотворный запах, окружавший её.
Прошли два часа в скрытой тревоге, которую Морейра остро и чётко ощущал. Девушка, казалось, мысленно успокоилась. В свою очередь, я, исследуя её внутреннее состояние, увидел, что она, к сожалению, заострила своё внимание на Марине.
Развоплощённый спутник, который до сих пор был психической поддержкой Клаудио и нуждался в нравственной основе, чтобы гарантировать своё собственное равновесие, нашёл почву, приспособленную к тому, чтобы дать свободу новой дезориентации.
Я видел опасность, не имея возможности предотвратить её.
Видя себя лишённым любезности друга, которого он в своё время превратил в игрушку, он искал в девушке другие причины, которые позволили бы ей оставаться в безумии.
Что касается меня, я не мог оказать давление на несчастную девушку, чтобы отвлечь её от жалоб. Малейшая трата энергии сверх строго дозированной для её поддержки могла ускорить развоплощение.
Не осознавая осложнений, которые она порождала подобным оживлением деятельности, дочь Араселии восстанавливала в своём воображении удары существования. Она обвиняла сестру во всех своих несчастьях. Она проявляла её лицо на экране своей памяти, словно действовала против своего смертного врага… Марина забрала у неё материнские ласки, Марина повернула свои возможности против неё, Марина украла у неё любовь близких, Марина забрала предмет её девичьих мечтаний…
Рассуждения, которые я в тревоге направлял ей, ни к чему не привели. Влияние Морейры, который подбадривал её в обвинениях, естественно, было намного сильней для неё, искавшей симпатии и сторонников.
Бедная малышка не осознавала силы мысли. Она не знала, что, не выказывая ни снисходительности, ни мягкости, она призывала тем самым месть и, действуя таким образом, она не только втягивала свою семью в тяжкие испытания, но и вела к утрате той чудесной работы по возвращению друга, который так нуждался в любви и свете.
Бывший помощник Клаудио, получая её молчаливые доверительные мысли о личных печалях, о которых он не знал, постепенно вновь обретал грубость, которая ранее была свойственна его проявлению.
Обретённые лучшие черты его разума исчезали. Под предлогом помощи своей протеже он оживлял свои мстительные инстинкты.
Взгляд, смягчавшийся под влиянием сочувствия, вновь обрёл бледность безумца. Все признаки возврата к здравому смыслу и человечности, которые он выказывал, исчезли с момента, когда он приблизился к измученной девушке.
Любая попытка привести его к спокойствию была обречена на провал. Упиваясь жалобами той, которую он считал своей любимой женой, он восстанавливал в себе дикость жестокого зверя, жаждущего крови. В ответ на наши призывы к спокойствию и терпимости он заявлял о своём отказе… Никто не смог бы заставить его отказаться от войны во имя спокойствия той, которую
