Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
— Да, дочь моя, — отвечал друг, говоря об опыте, — твои комментарии справедливы. Бог создаёт жизнь, а не рабство. И эти мучительные отклонения суть творения рук человеческих. В наши дни велико множество священников, жадных до власти, но они никогда не смогут разрушить христианство в своей вечной и божественной сути. Милосердие Божье терпит их оскорбления, но придёт время восстановления истины. Я согласен с мнением, что все несправедливости земли не в состоянии уничтожить свет нашей веры.
Последняя произнесённая фраза пробудила в Мадлен новые мысли. В один миг она забыла о своих превратностях и тревогах, чтобы склониться перед возвышенными проблемами души.
— Вера? — размышляла она, — а как обрести её, отец мой? Что касается меня, я рассматриваю её как высшее состояние, достигнутое через молитву. Я всё делала, чтобы найти облегчение и укрыться в вере в Бога. Однако я чувствую, что очень далека от внутреннего мира, к которому так стремлюсь.
Священник бросил на неё многозначительный взгляд, как бы говоря, что невозможно окончательно решить этот вопрос, и сказал ей:
— Мы не можем оценить веру, пока мы погружены в мучения, и я считаю, что наши отношения с Божеством должны быть как можно более простыми. Я же считаю, что каждый день — это новая возможность трудиться над своим искуплением. Я излагаю свою утреннюю молитву, ища вдохновения в Евангелии или в книгах, побуждающих нас входить в общение с Христом, и при свете ночи, когда анализирую своё желание служения или свидетельства того, что Господь даёт в моё распоряжение.
Желая лучше понять, она добавила:
— А… как?
— Любое созидательное чтение проистекает от Провидения посредством его посланников, чтобы помочь нам; через эти предупреждения и учёные и ценные концепции я читаю свои заутрени, а ночью воздаю благодарность Отцу, осознавая те милости, которыми Он одарил меня. В своих утренних молитвах я решаю искупительные намерения; а с наступлением вечера я сужу себя самого, чтобы проверить, где застыли мои самые большие слабости, чтобы избавиться от них на следующий день. В моих глазах мир — это обширная мастерская, где мы можем исправить много чего, признавая, что первые улучшения присущи нам самим.
С большим интересом так называемая вдова продолжала:
— Если вы придаёте столько значения духовному усилию утром и размышлениям вечером, то что вы скажете насчёт дня?
— Я считаю, что между заутренями и вечерними бдениями существует работа, которую Господь дал нам. День даёт нам возможность конкретизировать намерения, предлагаемые нам заутренями, и которые мы взвешиваем по вечерам.
Маленькая аудитория, состоявшая из Мадлен, Алкионы и Долорес, с глубоким вниманием впитывала его идеи.
Служанка, находясь под впечатлением от определения работы, спросила:
— Отец Дамиан, что делать в те дни, когда обстоятельства мешают нам трудиться? Тогда мы подчиняемся возможности, которую даёт нам Бог?
Священник понял причину её вопроса и постарался объяснить ей:
— Ты считаешь, что лишь силе твоих рук передаются полномочия служения? Уши трудятся, когда слышат, ноги трудятся, когда идут, язык старается, разум действует. А когда прекращаются возможности действия вовне, то внутри создания существует целый мир для работы. Иногда мне приходится говорить себе, что болезнь мучает существо, чтобы в самоанализе существо воспользовалось этим случаем в трудолюбивом усилии обновления.
Для дочери дона Игнация эти выводы о молитве были удивительны и новы. Поскольку, как это было во всех религиозных сферах её времени, она полагала, что молиться значило просить. Церемонии церкви почти всегда заканчивались долгими мольбами. Молитвословы содержали мольбы от первой до последней страницы. Приношения по обету, процессии, публичные проповеди состояли из настоятельных просьб. И как следствие, вдова сказала ему с некоторым колебанием:
— Ваши объяснения насчёт молитвы удивляют меня, и я хочу изложить некоторые сомнения, что приходят мне на ум. Бог, наверное, дал миру способность молиться, чтобы душа человеческая научилась просить? Я всегда знала это проявление религиозного чувства, как просьбу. Однако, я думаю, что если бы наша религиозная деятельность ограничивалась областью мольб, мы были бы ни чем иным, как сборищем нищих. Что сказать о человеке, который молится небу, сложа руки, лишь для того, чтобы остановить дождь над его посевами на огороде? Может ли быть дан нам внутренний мир, если мы ещё оспариваем железом и огнём преходящее имущество? Как могло бы создание достичь сферы ангелов, если он не может даже быть человеком?
Признавая интерес, затронутый своими словами, Дамиан ободрился и продолжил:
— Конечно, мы должны призывать небо, но, толкуя молитву лишь как просьбу, я полагаю, мы дальше «Отче наш» не продвинемся, поскольку, как мне кажется, молитва должна быть, прежде всего, усилием нашего улучшения. Бог всегда вокруг нас, и акт молитвы — это непрестанная задача духа, стирающего свои несовершенства, чтобы Отец нашёл нас.
— Но есть существа, которые проклинают судьбу, — ещё более заинтересованная, сказала Мадлен. — Как не потревожить небо, если мы страдаем от тревожных болей? Для многих земля — не что иное, как мерзкая ссылка, а тело — печальная тюрьма.
— Я так не думаю. Нищета лишь в нашей душе. А что касается пейзажей мира, то даже пустыня по-своему красива. Пути, которые мы проходим, полны соблазнительных перспектив. Весенний лист или горстка песка — это доказательства славы Божьей на нашем пути. Когда мы говорим о мрачных или скорбных областях, обычно мы забываем, что они находятся в глубине нас самих. Понятие тюрьмы и понятие боли раскаяния никогда никто не видел в голубизне горизонта или в песне птиц, просто потому, что они находятся внутри нас.
— А страдание, отец Дамиан? — спросила Мадлен Виламиль, тронутая его высокими концепциями. — Что вы можете сказать мне о проблеме судьбы и боли? Непременно ли останавливается наше духовное будущее после смерти на небе, в чистилище или в аду?
Священник улыбнулся и ответил:
— Эти слова, услышанные Инквизицией, были бы настоящим преступлением и предательством для фанатизма нашего времени и привело бы нас прямёхонько на костёр. Это состояние побуждает нас к размышлению о величии задачи для реализации, но, может, я должен был бы сказать, что моё толкование отлично от всего этого? Смерти, как мы её понимаем, не существует. На самом деле это всего лишь жизненное преобразование. Теологи упразднили простой ключ к нашим верованиям. Когда тело уносится смертью, Дух возвращается на свою первоначальную родину, а поскольку природа
