Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
— Пока что мы не должны думать об этом. Эти духовные откровения приходят к нам из далёкой античности, но католическая церковь не сможет так рано распространять свет этих утешительных истин. Ночь, опустившаяся на нас, ещё не закончилась.
— Но разве это не божественные утешения?
— Да, но наша теперешняя вера находит своё обоснование в терроре религиозной тирании, а не в возвышенной свободе Евангелия. Если бы Иисус пришёл сейчас на землю, его бы преследовали как лжеца, и он бы был приговорён к мукам, наверное, даже более жестоким, чем распятие на кресте. Лодка Рима отличается от лодки Галилеи. В первой сидят амбициозные и ненасытные священники; во второй — простые рыбаки. В Риме сияют дворцы; тогда как в Вифлееме освещалась столовая. В Ватикане сверкают драгоценные камни тиары понтифика; в Иерусалиме чаша имела вкус уксуса, а корона была терновой.
Мадлен восприняла эти цитаты с очевидным интересом, а священник заключил:
— Ты понимаешь разницу?
— Вы, значит, включаете сюда Реформу? — рискнула спросить она, имея в виду религиозное движение, начатое Мартином Лютером.
— Я понимаю необходимость внутренней реформы. Если протестанты смогут достичь подобного обновления, то они, конечно же, станут более счастливыми. Что касается остального, если бы я оказался без определённых обязанностей, я мог бы взять свой посох активного паломника и начать восстанавливать истину. Однако, поскольку Бог призвал меня к работе в лоне католичества, я должен подчиниться и понимать, что моя борьба творится в молчании и в медитации, далеко от нескромных глаз мира.
*
Эти созидательные разговоры повторялись ежедневно. Когда священник не приходил к ним, вдова Давенпорт, Долорес и Жан-де-Дье вместе с Алкионой продолжали свои комментарии евангельских отрывков, небольших книг молитв, воспитательных историй; это был материал духовного света, необходимый для братских бесед скромной группы. Отец Дамиан время от времени рассказывал историю о первых мучениках христианства, и упоминание об этих жертвах было источником благотворных эмоций. Воспоминание об этих героических сопротивлениях, истинный пример мужества, доброты и веры пробуждало в каждом из них новый утешительный свет.
Быстро летели месяцы у этого маленького семейного собрания, которое не желало ничего иного. Как жить в мире с Иисусом.
Малышка Алкиона находила особое очарование в описаниях далёких времён, когда преследуемые христиане собирались в покинутых катакомбах. Рассказ о варварских церемониях времён Нерона переполнял слезами её глаза, но когда она слышала чтение определённых ответов мучеников своим палачам, она ликовала от восторга. Выказывая призвание к жертве, однажды она спросила:
— Отец Дамиан, где теперь находится цирк? И хищники? Можем ли мы снова страдать и показать Иисусу, что не мы его распяли на кресте?
Священник, найдя идею привлекательной, объяснил ей:
— Несомненно. Мы можем свидетельствовать о нашей вере в любое время и при любых обстоятельствах.
И видя, что ребёнок ждёт более полного ответа, он, улыбаясь, заключил:
— Сейчас цирк — это окружающий нас мир, а хищники, в большинстве своём — это люди.
*
Пролетели два относительно спокойных года. Друг семьи жил всё ещё в ожидании отъезда в Америку. Как только все его планы казались выверенными, вдруг появлялись непредвиденные препятствия. И так его надежды бесконечно переносились. Но Мадлен Виламиль уже чувствовала себя намного лучше, даже если её ноги заставляли её ограничиваться территорией фермы, однако, внутри дома и в огороде она передвигалась без сильных болей, что уже было большим облегчением. Ежедневные разговоры и размышления о духовной жизни обновляли её физические силы. Она безгранично верила в потусторонне будущее. Что же касается новых идей, она приходила к заключению, что вдовство и материальная бедность были пропорциональны условиям, необходимым для её развития, и во всём можно было почитать божественную волю. Она вспоминала о прошлом, в её памяти ещё живы были воспоминания о мучительных днях, и она говорила себе, что самое трудное уже позади. К тому же, провидение даровало ей небесный бальзам в виде ласок своей дочурки, присутствие которой было сейчас для неё альфой и омегой всей её жизни. Её вера, под влиянием новых знаний, обрела чудесную силу сопротивления. Она была уверена, что однажды найдёт мужа и его родителей, когда своим плотским тело предастся мраку могилы. Это верование было для неё новым источником нравственной энергии, и когда наступала ночь, в час молитвы, она ощущала нежность своего спокойного сознания, и бесконечная надежда переполняла её израненное сердце.
В это время произошло памятное событие для области. Отвечая на благородные побуждения некоторых друзей, семейство Эстигаррибия одобрило брак Жана и Долорес. Мадлен была в восторге. Отец Дамиан провёл очень простую церемонию у невесты, в присутствии дона Альфонса, который в этом усмотрел возможность соединения его мощной плантации и скромного пограничного поместья.
Однако Жан-де-Дье мог жениться, лишь сохранив своё состояние полу-вольноотпущенника, которое его жена Долорес отныне должна была разделять с ним. Но она оставалась свободной в своём желании помогать своей бывшей хозяйке, как она того пожелает, И это условие сохранялось, даже если Мадлен захотела бы нанять другую служанку, необходимую ей в работах на огороде и в саду.
Семья Эстигаррибия, желая, возможно, стереть дурные впечатления прошлого, приказала построить небольшой домик для супружеской пары, в точности на границе двух поместий, чтобы мадам Виламиль была недалеко от своих дорогих друзей.
По большому счёту брак служанки не изменил хода семейной жизни Мадлен.
А поскольку взаимопроникновение планов эволюции является неизбежным явлением в жизни, посмотрим, что случилось с Антеро де Овьедо на духовном уровне.
В плотных областях мрака его дух слезами раскаяния исправлял своё недавнее несознательное состояние. Бичуемый раскаянием, он, казалось, был погружён в бесконечную ночь в самом сердце огромной и неизмеримой бездны. Два года показались ему двумя столетиями невероятной горечи. Время от времени он пытался придти в себя от покорявшего его уныния, чтобы, наконец. Впасть в маразм агоний, словно ему было невозможно избавиться от этого ада.
Вначале он чувствовал голод и жажду, но постепенно подобные ощущения уступали место более жестоким страданиям. Последние впечатления о своей трагической кончине оставались в его памяти и даже стали сильней, давя на него грузом смутных тревог. Его окружала ужасающая тишина, единообразная и неизменная. Иногда он думал, что слышит человеческие голоса, это был смутный шум возгласов и жалкого смеха, и ему казалось, что за ним следят неосязаемые враги, которые, также погружённые в покрывало плотного мрака, насмехались над Богом и священными понятиями жизни.
Тягостные слёзы без конца омывали ему лицо. Будучи уверенным в том, что он оставил своё плотское тело, он сохранял очень ясное впечатление о своей
