Олег Гор - Просветленные не ходят на работу
Я нахмурился, пытаясь вообразить, что всюду, за небом, под землей, за деревьями, даже в теле моего собеседника, в стволах деревьев и в стенах вата кроется алчная бездна. Отвернись на миг, расслабься, и она набросится на тебя, чтобы проглотить, не разжевывая.
– Твое воображение слишком живое, – тут брат Пон рассмеялся и даже хлопнул себя ладонями по коленям. – Санскритское слово «шуньята» не имеет тех негативных оттенков, что несет английское «emptiness», это потенциал, содержание, настоящесть… Любые слова на самом деле лишь маскируют истину, и в данном случае это особенно заметно. Ее можно было с таким же основанием назвать Полнотой, но древние сделали другой выбор.
– Древние – а кто они были? И ваш наставник? – посыпал я вопросами, надеясь, что монах, явно пребывающий в хорошем настроении, расскажет мне хоть что-нибудь о своем прошлом.
Обычно он на эту тему глухо молчал, а на вопросы реагировал лишь улыбкой.
– Все они были людьми, а потом взяли и умерли, – непреклонно заявил брат Пон. – Интерес твой не имеет смысла…
– А какой смысл имеет то, чем я тут занимаюсь? – с вызовом поинтересовался я. – Зачем все это? Медитации, сидение в лесной глуши? Ради Пустоты, которая Полнота? Избавления от моих проблем? Так я о них уже и не вспоминаю, зато обзавелся другими!
Монах некоторое время смотрел на меня, точно раздумывая – отвечать или нет.
– Да, ты в данный момент похож на обезьяну, которая оказалась среди людей и научилась ходить прямо, – сказал он, наконец. – Ковыляя, неуклюже, но выучилась. Только стоит ей вернуться к своим, она мигом опустится на четвереньки – так привычнее, да и все вокруг так ходят. Не обижайся, это всего лишь образ, а не попытка оскорбить.
Умом-то я это понимал, но все равно испытал, пусть всего и на несколько мгновений, смутное раздражение.
Вновь брат Пон заговорил, только когда я сумел отстраниться от этой эмоции.
– Люди, в силу приверженности аффектам, по причине невежества, алчности и ненависти склонны обзаводиться всяким хламом: представлениями о себе, мире и жизни, ценностями, чертами характера, комплексами и страхами, целями и идеалами. Подобным образом они перегружают свой поток восприятия, заключают его в жесткие рамки, лишают себя свободы. Отделяют себя от пустотной реальности фальшивой полнотой. Надеюсь, это тебе понятно?
Я кивнул.
– Жизнь среднего человека напоминает существование в клетке, выстроенной им самим. Он видит лишь то, что предписал себе видеть, думает о том, о чем разрешил себе думать. Ходит по дорогам, по которым ходил всегда и будет ходить до самой смерти. Подобное существование, конечно, имеет смысл, но лишь потенциальный.
Новая пауза, чтобы я смог усвоить сказанное.
– Наша работа нацелена на то, чтобы очистить тебя от всего этого хлама, сбросить за борт лишний груз, чтобы лодка твоего сознания стала легкой, даже невесомой. Воцарившаяся в ней пустота даст тебе возможность двигаться куда угодно, воспринимать чудеса, о которых ты и не подозреваешь… Подарит истинную свободу, легкость, счастье. Разрушит клетку, наконец.
– Но как же нирвана? – сказал я. – Ведь я где-то читал, что это значит «угасание»… Думал, что это прекращение жизни, полное ничто…
– Именно что угасание, – согласился брат Пон. – Только низменных аффектов. Помнишь, в один из первых дней здесь тебе показалось, что я хочу тебя убить?
– Ну да, было такое, – признал я со стыдом.
– Так вот это правда. Хочу, – признал он драматическим шепотом. – Точнее должен. Желания в моем случае не имеют места. Только убить я обязан твое представление о себе. Твою личность, фальшивую яркую картинку.
Я вздохнул с облегчением.
– Так что нирвана – это другой способ восприятия, куда более интересный и живой, чем тот, к которому ты привык. И опять же – это только имя того, что нельзя описать. Любые попытки сделать это лишь собьют тебя с толку…
К созерцанию дерева я вернулся тем же вечером.
И когда голос Пустоты вновь зазвучал в моих ушах, а поле зрения украсила россыпь сверкающих точек, я не стал паниковать, а спокойно подождал, пока видение не оставит меня в покое. На это, правда, ушел не один час, и какого-то результата от медитации я не добился.
Но продолжил ее следующим утром, еще до восхода солнца.
Почти тут же ощутил знакомое онемение, кожа рук и ног словно превратилась в кору. В один момент я даже испугался, что это произошло на самом деле, и поднял ладонь к лицу, чтобы убедиться, что с ней все как обычно.
Но пальцы, ногти и все прочее оказалось на месте.
Я опять скользнул в транс, сосредоточил все внимание, что у меня было, на длинных глянцевитых листьях, на шершавом стволе, по которому бегали мелкие ярко-красные жучки, на выпиравших из земли корнях, похожих на белесые щупальца. Постепенно начали исчезать объекты, которые я воспринимал теми или иными органами чувств, сгинули джунгли, кочка под правой ягодицей, зуд в районе правой лопатки, мысли о вчерашнем разговоре с братом Поном.
Равномерное колыхание, во власти которого я оказался, напомнило мне о днях, которые я провел на яхте друга…
Вот только откуда сейчас взяться качке?! Я же на суше!
И потом я сообразил, что переживаю то, что ощущает дерево, которое слегка покачивает ветром! Осознание этого не нарушило моего транса, я по-прежнему видел только дерево и колебался вместе с ним, и по коже моей бежала та же рябь, что и по негустой кроне.
Потоки воздуха я воспринимал не так, как это делает человек, они проникали в меня, сотрясали то, что я назвал бы руками и ногами, если бы эти предметы не были такими легкими.
Щекотка в районе живота и спины, точно кожу трогают сотни крохотных лапок.
Жуки?
Возникло желание опустить голову, посмотреть, кто там ползает по мне, но я не смог. Позвоночник словно одеревенел, его фрагменты срослись, образовав единое целое от макушки до копчика.
Я попытался шевельнуться и обнаружил, что смутно, как в тумане, вижу перед собой некий объект.
Сверху короткая поросль, такой же покрыты худосочные, опускающиеся вниз ветки. Кора местами отслаивается, и под ней виднеется другая, намного более тонкая, такая уязвимая на вид.
Выросты и впадины странного вида, и в двух дырках наблюдается шевеление.
Шок ударил меня, точно огромная строительная баба вроде тех, которыми забивают сваи. Как молния сверкнуло осознание того, что объект передо мной – это я сам, облаченный в монашескую одежду, сидящий со скрещенными ногами и руками на коленях.
В следующий момент я вновь был самим собой, жадно хватал воздух ртом и ощупывал себя.
Невероятно! У меня получилось!
На какие-то мгновения я сумел стать деревом, взглянуть на себя его глазами!
Теперь я смотрел на растение, ставшее объектом моего созерцания, совсем по-иному. Неужели оно и вправду обладает чем-то вроде разума и каким-то образом воспринимает окружающий мир?
Или прав брат Пон – это лишь образ, порожденный моим восприятием?
Но тогда я способен таким же образом переместить свое сознание в любой другой предмет?
– Да, так оно и есть, – подтвердил монах, когда после ужина я поделился с ним догадкой. – Интересно было бы посмотреть на человека глазами, скажем, тигра или слона. Только попробуй заставь того или другого стоять перед тобой неподвижно часами…
– Но если бы это удалось, то я и вправду бы стал зверем? – спросил я, думая, что легенды об оборотнях, ходящие по всему миру, наверняка имеют под собой основание.
– Ты стал бы образом зверя, – поправил меня брат Пон. – Оставшись человеком. Только подобные развлечения сами по себе опасны и даже вредны, увлекшись ими, можно легко сбиться с дороги.
Но медитацию с деревом он велел продолжать.
На следующий день я вознамерился повторить свой успех, но ничего не вышло. Потом два дня мне оказалось не до того, на третий я вновь, несмотря на все усилия, потерпел неудачу.
В процессе я начинал чувствовать онемение, все, кроме «моего» дерева, исчезало из поля моего зрения. Но дальше я не мог продвинуться, хотя воображал, как у меня растут корни, как они качают из почвы влагу, и та холодными щекочущими потоками расползается по длинному стройному телу.
Наконец после чудовищного усилия наступил прорыв, я вновь увидел себя сидящим на земле. Вот только после этого вернулся к обычному восприятию, чувствуя опустошающую слабость, такую, что едва сумел подняться, а по дороге до вата дважды останавливался, чтобы передохнуть.
– Упражнение потеряло для тебя смысл, – сказал брат Пон в ответ на мои жалобы.
– Но почему вы не приказали мне его закончить?! – возмутился я.
– А ты бы послушался? – на его круглой физиономии заиграла озорная, совершенно мальчишеская улыбка.
– Ну… – я отвел глаза.
Мне настолько понравилось испытанное в первый раз, что я бы наверняка попробовал еще, несмотря на запрет.
