Олег Гор - Просветленные не ходят на работу
Закончив рассказ, брат Пон некоторое время изучающе смотрел на меня.
А я сидел, пытаясь собрать мысли, что разбегались подобно тараканам.
– Тебя ждет столь могучее средство духовного развития, как метла, – сказал он. – Принимайся за дело.
И только оказавшись под суровым взглядом каменного Будды, я осознал, что так ничего и не рассказал брату Пону о галлюцинациях.
Хотя, может быть, они больше не вернутся?
Тот участок леса, где я сначала выкорчевал дерево, а затем рисовал колесо судьбы, стал для меня чем-то вроде дома.
Времени я здесь проводил не меньше, а порой даже и больше, чем в лачуге, где ночевал. Знал всякий куст и мог с закрытыми глазами найти дорогу до вата и вернуться обратно.
Брат Пон навестил меня здесь, когда вечером изнурительно жаркого дня я трудился над бхавачакрой. На этот раз он дал знать, что приближается, нарочитым треском веток и топотом, а не стал возникать за плечом словно дружелюбное, но все равно жутковатое привидение.
– Дело идет, – сказал он, оглядывая результат моих усилий.
– До ближайшего дождя, – отозвался я с улыбкой.
В этот момент я не расстроился бы, начнись ливень прямо сейчас.
Дождался бы, когда он закончится, а затем без раздражения и жалоб возобновил бы работу.
– Это точно, – брат Пон метнул на меня испытующий взгляд, а затем велел: – Выбери-ка дерево.
– Опять корчевать? – спросил я, ощущая, как броня моего бесстрастия дает трещину.
Монах нахмурился, и я торопливо указал на растение, которому не знал названия, – невысокое, с волосатым стволом и листьями почти до самой земли, глянцевито-зелеными и яркими, несмотря на разгар сухого сезона.
– Давай, как следует рассмотри его, – продолжал инструктировать меня брат Пон. – Каждую трещинку на коре, вздутие корня у основания, пук свежих ростков на вершине. Чтобы ты мог воспроизвести его в уме с закрытыми глазами.
Поначалу у меня ничего не получалось, ускользали то одни детали, то другие. Подняв веки, я с легкой досадой замечал, что дерево выглядит вовсе не так, как я его представлял… эти два листа не пересекаются, а там вон торчит третий, который я упустил из виду, да и ствол не такой толстый.
Только через три дня я смог выполнить задачу так, чтобы брат Пон остался доволен.
– Отлично! – заявил он, когда я описал дерево, сидя к нему спиной и закрыв глаза. – Теперь ты должен смотреть на него до тех пор, пока не ощутишь себя растущим из земли существом, что взирает на некое странное создание с розовой нежной корой, подвижными корнями и без листьев.
– Но как такое возможно? – я удивленно воззрился на монаха.
– Думаешь, что нет? – он усмехнулся. – Многое из того, что ты делаешь сейчас, показалось бы тебе сказкой год или два назад. Ведь так?
– Ну, да…
– И ты уже знаешь, что мы – не более чем поток восприятия, гибкий, изменчивый. Трансформируй тебя таким образом, чтобы дерево, которое и так является частью тебя, сдвинулось с периферии осознания в центр.
– Но как дерево может являться частью меня? – вопросил я в отчаянии.
– Очень просто. Ведь я долго пытался доказать тебе, что нет никакого «ты». Помнишь?
Мне оставалось лишь кивнуть.
– Но так и дерева тоже нет! – продолжил брат Пон с самодовольным видом. – Существует лишь твое восприятие дерева…
– И со всем остальным так?
– Конечно. Нет «солнца», нет «человека», есть человек, видящий солнце.
– То есть вы хотите сказать, что все это на самом деле нереально, лишь иллюзия? – и я замахал руками, показывая, что имею в виду и джунгли, и Меконг, и ват, и даже Лаос на другом берегу.
– На этот вопрос можно ответить и «да», и «нет», все зависит от точки зрения.
Я почувствовал, что ото всех этих парадоксов ум у меня готов заехать за разум.
Потерев лоб, я встал, подошел к дереву, которое созерцал, и потыкал в него пальцем.
– Вот оно! Настоящее! Не иллюзия!
– Ты ощутил не дерево, а лишь прикосновение, которое создали тактильное восприятие и его осознание. Глаза совместно с осознанием зрения формируют некий образ, но постичь сущность того, что на самом деле укрыто за этим образом, невозможно. Истинная реальность не поддается описанию, а то, что можно описать, не является реальностью.
– Но ведь…
– Погоди, – брат Пон остановил меня взмахом ладони. – Мы живем в мире образов. Создаем их сами и по собственной же воле в них заворачиваемся и отдаем им власть над собой. Один из этих образов – дерево, другой – твое «я», якобы центр восприятия. Поменяй их местами!
Я застыл, нервозно моргая.
– Не думай, не пытайся понять, не дай уму поймать себя в эту ловушку. Действуй!
– Но как?
– Упорно и решительно, – и брат Пон кивком дал понять, что время разговоров закончилось, пора переходить к делу.
Я уселся на место и безо всякой надежды уставился на дерево.
Мысли крутились беспорядочно, точно майские жуки над зажженной лампой… идиотская затея, ничего из нее не выйдет… чем может видеть дерево, у него нет глаз… ничего себе образ, если с разбегу врезаться в него головой, то шишка получится не иллюзорной, а вполне реальной…
Или только мое осознание шишки, связанные с ней боль и негативные эмоции?
В этот момент я словно ухватился за некую ментальную нить, едва различимую, но прочную. Попытался двинуться туда, куда она ведет, и застыл, не в силах оторвать взгляда от дерева.
Что-то не так было с моим зрением, очертания листьев расплывались перед глазами…
– Очень хорошо, – сказал негромко брат Пон, все это время простоявший за моей спиной неподвижно, точно изваяние. – Продолжай в том же духе, пока не преуспеешь. Увидимся после заката.
И он ушел.
А я продолжал созерцать растение, и с моим восприятием творились странные вещи. На короткие моменты я полностью утрачивал тактильные ощущения, затем они возвращались, но не такие, как ранее, и в чем разница, я осознать не мог, поскольку ум слушался меня ничуть не лучше, чем тело или зрение.
А затем концентрацию мою нарушил мерзкий шепот, и с болезненной резкостью я вышел из транса.
Передо мной в зеленом полумраке джунглей сияло нечто вроде звездного скопления. Мерцающие разноцветные огоньки все набирали и набирали яркость, пока не заболели глаза.
Я опустил веки, но это не помогло, заслонился рукой, но пламенеющий рисунок отпечатался на коже.
Бормотание оглушало, казалось, что невидимка за моим плечом торопится рассказать мне смешную историю, и от спешки у него колоссальные проблемы с дикцией. Ужас накатывал волнами, меня трясло, несмотря на то что под сводами леса царила раскаленная духота.
– Нет! Заткнись! – заорал я и не услышал собственного голоса.
А затем поднялся и, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья, заковылял в сторону Тхам Пу.
– Это вы меня до этого довели! – заявил я в лицо брату Пону. – Я схожу с ума!
– Стой, погоди! – сказал он так же возбужденно. – Это же просто великолепно! Сбегай с него, а не сходи!
Я замер, сбитый с толку – ждал совсем иной реакции.
– Ну! Быстрее! Не тяни время! – продолжал подначивать монах. – Пользуйся ей! Такая возможность может больше не представиться!
– Но… это… ну, я не хотел… оно само… – забормотал я.
– Ну, это другое дело, – брат Пон покачал головой. – Присаживайся и рассказывай. Теперь, когда ты немного успокоился, хоть сможешь все объяснить толком.
Услышав о моих галлюцинациях, он лишь пожал плечами.
– Обычное дело, – сказал он. – Интенсивная медитация иногда приводит к такому. Драгоценные камни, звезды, жемчужины или еще что-то подобное – это видение имеет еще меньше смысла, чем гора Меру, явившаяся тебе в самом начале.
– Меру? – я вспомнил грандиозную вершину, укрытую снегами.
– Ну да, обиталище всемогущих богов, сияющая пуповина мира, ось мироздания и все такое… Шепот же, который ты слышишь, – это голос Пустоты, и это очень хорошо, что ты стал его различать.
– Хорошо? Но он сводит меня с ума!
– Опять же это бывает далеко не у всех. Я ни с чем таким никогда не сталкивался. Мой наставник же рассказывал, что несколько месяцев не мог нормально спать из-за него.
– И что делать? – поинтересовался я.
Брат Пон вновь пожал плечами:
– А ничего, просто выждать, оно пройдет само. И когда накатывает – потерпи. Не обращай внимания, прими как неизбежный побочный эффект того, чем ты сейчас занимаешься.
Я вздохнул с облегчением:
– А что за Пустота, о которой вы все время говорите?
– Это всего лишь условное имя, данное тому, что на самом деле нельзя описать, – лицо монаха украсила мягкая улыбка. – Только, в отличие от личности, она существует. Честно говоря, лишь Пустота и существует, прячась за всеми феноменами видимого мира, за теми образами, которыми оперирует наше восприятие.
Я нахмурился, пытаясь вообразить, что всюду, за небом, под землей, за деревьями, даже в теле моего собеседника, в стволах деревьев и в стенах вата кроется алчная бездна. Отвернись на миг, расслабься, и она набросится на тебя, чтобы проглотить, не разжевывая.
