Олег Гор - Просветленные не ходят на работу
– Но я же не мог относиться к этому делу равнодушно!?
– Равнодушие – тоже эмоция, а вот бесстрастие – нет, – брат Пон покачал головой. – Работая над рисунком, ты должен быть бесстрастным, а не корчиться от желания завершить дело как можно быстрее.
– И тогда дождей не будет? – спросил я почти издевательски.
– Откуда же мне знать? Но ничто и никто не сможет встать у тебя на дороге. Лишенный привязанностей неуязвим, и любая задача ему по плечу.
– Но откуда возьмутся эти задачи, если не будет желаний?
– Из осознания, – брат Пон посмотрел мне прямо в глаза. – Желания лишь мешают. Отвлекают, сбивают с толку, грузом висят на плечах, не дают действовать спокойно и эффективно. После полудня начнешь рисовать заново, а сейчас пойдем, нечего тут стоять.
Я потащился за монахом, сгорбившись, так и не разжав кулаков, и про себя продолжал негодовать по поводу проклятого дождя, случившегося так не вовремя…
Эх, если бы его не было!
Вытащенная из воды простыня, казалось, весила не меньше центнера.
Я встряхнул ее, держа подальше от себя, и принялся выжимать, скрутив в тугой неподатливый жгут. Струи мутной воды потекли на мостки, на мои обутые в сандалии ноги, в стороны полетели брызги.
Поселившись в вате Тхам Пу, я быстро узнал, что такое стирка руками, без какой-либо машины, умеющей полоскать и отжимать. Порошки еще не завоевали популярность в этой части Таиланда, и местные обходились хозяйственным мылом.
Вдобавок к прочим «удобствам» жидкость, текущая между берегов Меконга, не отличалась прозрачностью. Полоща в ней белье, ты мог лишь набрать грязи и всякой плавучей дряни вроде веточек и листьев.
Результат же работы инспектировал лично брат Пон, и от его зоркого взгляда ничего не ускользало.
Так что я пыхтел и потел на берегу уже второй час, добиваясь от простыней и наволочек хотя бы относительной чистоты. Солнце палило, мимо проплывали лодки с туристами, и многие щелкали фотоаппаратами в мою сторону, полагая, что перед ними аутентичный тайский монах.
Последняя простыня шлепнулась в корзину, и я с облегчением распрямился.
Ну все, осталось подняться к вату, развесить шмотье на веревках, и для того потока восприятия, которым я являюсь, найдется другое занятие, и есть шанс, что не столь утомительное…
Но наверху меня встретил брат Пон.
– Белье оставь у кухни, – велел он. – Братья о нем позаботятся. А мы в деревню.
Я мигом забыл, что кожа ладоней и пальцев саднит от грубого мыла, а мускулы спины и поясницы жалуются на жизнь. Проснулся страх перед сворой полудиких собак, которые живут на окраине и наверняка хорошо помнят мой запах, а некоторые – и вкус.
Но я молча поставил корзину наземь и затопал за братом Поном.
– Твои «друзья» тебя узнают, нет сомнений, – проговорил он, когда мы дошли до мостика над оврагом, – и если ты будешь действовать как обычно, то они на тебя нападут. Мое присутствие ничего не изменит.
– Может быть, вы сможете, как тогда… ну, много раз со мной делали… – слов мне не хватало. – Точно не знаю, как это назвать, но прикасались, и внутри меня все изменялось… Помните?
– Да, я встряхивал твое существо так, что некоторые элементы в отдельных струях менялись местами. То, что было на первом плане, отходило в тень, а прятавшееся за кулисами появлялось на сцене. Могу поступить так и сейчас, но лучше будет, если ты сам проделаешь с собой такую штуку.
– Но как?! – деревня приближалась, и я боялся все сильнее и сильнее, по коже бежали мурашки.
– Люди это делают по сто раз на дню, сами того не замечая, бессознательно. Совершить нечто подобное по собственной воле куда сложнее, но вполне возможно… Вспомни для начала, что ты вовсе не кусок мяса, а поток восприятия, текучий и неуязвимый.
– Да я помню, но толку с того?!
– Во-вторых, постарайся увидеть атакующих тебя собак как раз в виде кое-как скрепленных полосок мяса, огрызков кости и кусков жил, что завернуты в мохнатую шкуру. Что именно в такой совокупности подверженных гниению уродливых объектов может тебя напугать?
– Ну… зубы… – мы уже шли по дороге, осталась какая-то сотня метров до окраины деревни.
– Представь собачьи зубы, висящие в пустоте… что, страшно?
– Нет, – признался я.
– Отдельно собачьи глаза, что полны ярости… Неужели они пугают тебя? Громогласный лай, доносящийся из ниоткуда… ерунда же?
Я кивнул.
– Вот и продолжай воспринимать эти элементы по отдельности, – брат Пон глянул на меня. – Помни еще, что если верить древним, то мы воплощались в тысяче миров столько раз, что все живые существа успели побывать нашими матерями, в том числе и эти мохнатые животные.
Кровожадное рычание возвестило, что наше появление не осталось незамеченным.
Свора во главе с черным вожаком выскочила из зарослей и понеслась нам навстречу. Я вздрогнул, ощутив импульс немедленно обратиться в бегство, но тут же мне стало стыдно.
Я попытался отодвинуть вбок свой ужас, поглядеть на него со стороны.
И одновременно сосредоточился на черном лохматом барбосе, мысленно разбирая его на части: желтые клыки, клочья шерсти, похожей на воротник старой шубы, которую сто лет не вынимали из комода, обтрепанный хвост весь в пыли и грязи, трогательно розовый язык.
Брат Пон, шагавший немного впереди, собак не заинтересовал, словно его вовсе не было. Они ринулись на меня, и мне стоило большого труда удержать рушившийся под напором страха и злости взгляд на вожака как на сочетание кое-как пригнанных друг к другу частей.
Но я справился, не поднял ноги для пинка, не закричал, не замахнулся для удара.
И черный барбос остановился, упираясь лапами в землю, рык его отразил не столько агрессию, сколько удивление. Меня же звук оставил равнодушным, поскольку я не связал его с оскаленной пастью и сердитыми буркалами.
Самая мелкая собака затявкала, сунулась вперед, но тут же смутилась, завиляла хвостом и отступила.
– Вот так гораздо лучше, – сказал брат Пон. – Держи-держи, не упускай контроля. Осознавай, что ты делаешь…
Вожак рыкнул еще раз, смерил меня полным удивления взглядом и затрусил прочь. Следом потянулись остальные собаки, разве что рыжая с подпалинами, что в прошлый раз получила от меня по морде, задержалась.
На физиономии ее читались сомнение и разочарование.
Коротко тявкнув, пес рванул за сородичами.
– Фу… – я позволил себе выдохнуть, а затем перевел взгляд на брата Пона.
Тот без лишних слов поднял большой палец.
Во второй раз я начал работать с колесом судьбы совсем по-другому.
Для начала я потратил несколько часов на то, чтобы обдумать, что и как хочу изобразить. Прокрутил в голове каждый из символов наружного круга, примерил по нескольку вариантов на рисунки среднего и внутреннего.
И только затем взялся за один из остро заточенных колышков.
То ли рука моя стала тверже, то ли и вправду что-то во мне изменилось, но круг я начертил с первой попытки.
Вскоре явились макаки, но на этот раз я не обратил на них внимания, только огляделся, желая убедиться, что в чащобе не маячит брат Пон, неведомым образом пригнавший обезьян сюда.
Со своей бамбуковой палкой он вполне сошел бы за пастуха.
Но если монах и был причастен к нашествию вопящих, скачущих по веткам хвостатых тварей, то прятался он хорошо. В меня снова летела всякая дрянь, но я не позволял себе разозлиться или занервничать, просто ждал, когда это безобразие закончится.
Макакам развлечение быстро надоело, и они убрались прочь.
А я занялся свиньей невежества, змеей ненависти и курицей алчности…
Когда дело дошло до последней, я закрыл глаза, чтобы вспомнить, как представлял эту птицу. И с удивлением обнаружил, что вижу нечто вроде грозди светящихся виноградин или скорее лежащую на черном бархате кучку драгоценных камней – желтых, алых и зеленых.
Я моргнул, потряс головой, но видение и не подумало исчезать.
Более того, я осознал, что оно маячит и перед открытыми глазами, только вот на фоне всего прочего кажется призрачным, еле заметным, и поэтому я на него не обращал внимания.
Что это еще такое? У меня начались галлюцинации?
Но с чего?
Хотя я более месяца занимался всякими странными с общепринятой точки зрения вещами, я ощущал себя куда более психически стабильным, чем год, два или пять назад… Сильные эмоции навещали меня редко, о таких вещах, как невроз, фрустрация или бытовой скандал, я вообще забыл!
Или это признак проблем со зрением?
У окулиста я был в последний свой приезд в Россию, и тот, изучив мои глаза, сказал, что к специалисту его профиля мне можно не обращаться как минимум лет десять-пятнадцать…
Может быть, все дело в недоедании?
В скудной монашеской пище наверняка не хватает каких-то микроэлементов…
Понадобилось около часа сосредоточения на «это не я, это не мое», чтобы отогнать беспокойство. Видение не исчезло, даже не побледнело, я лишь перестал воспринимать его как источник тревоги.
