Олег Гор - Просветленные не ходят на работу

Говорил брат Пон логично и убедительно, вот только мне по-прежнему хотелось пусть краем глаза, но заглянуть в те жизни, которые пусть не совсем прямо, но были связаны с моей. Наверняка там встречались вещи более интересные и яркие, чем в нынешнем, довольно ординарном и скучном существовании.

– Я тебе скажу больше! – в голосе монаха звучала необычайная настойчивость. – Значения не имеет даже недавнее прошлое, что безо всяких сомнений является твоим. Зачем, например, ты таскаешь с собой позавчерашний день, когда ты потерял сознание?

– Ну… – я понял, что краснею.

– Отбрось его! Забудь! Это не ты, это не твое! – он наклонился вперед, взял меня за плечи и встряхнул. – Ты лишь то, что ты думаешь, воспринимаешь и переживаешь именно сейчас, точка, мгновение, вспышка сознания!

Стыд прокатился по моему лицу обжигающей волной, я даже ощутил, как он иглами торчит из кожи, а затем пропал, словно паром ушел в блекло-голубые небеса северного Таиланда.

Я с безумной резкостью осознал вкус воздуха с ноткой речной сырости, желание закончить наконец рисунок колеса судьбы, тот факт, что многие люди в Паттайе или на родине считают меня пропавшим без вести или вовсе погибшим, и то, что мне в общем-то на их мнение совершенно наплевать.

– Нынешняя жизнь – чудо куда большее, чем тысяча оставшихся в прошлом, – сказал брат Пон. – Поэтому сделай так, чтобы она не оказалась потрачена на ерунду. Двигай на кухню, чего сидишь? Надо помыть овощи и почистить, сегодня, насколько я помню, твоя очередь…

Наши желания – это наши цепи, чем они интенсивнее, тем цепи тяжелее.

Любая попытка бороться с ними напрямую, подавлять не даст эффекта, зато может вызвать ненужное напряжение.

Желания имеют над нами полную власть, если они не осознаются, если же направить на них внимание, они чахнут и слабеют.

Начать лучше с простых, обыденных, которые есть у каждого, и просто отслеживать их. Фиксировать, в каких условиях они появляются, как себя проявляют, как влияют на поступки. Ни в коем случае себя не осуждать, не переживать, не сравнивать свои с чужими, только наблюдать.

Беспристрастное созерцание обладает удивительной силой.

Мы, люди, эгоцентричные существа, и вся западная культура основана на восхвалении личности, «я».

Но на самом деле это лишь украшенная мишурой фикция, слово, а не объект, название, а не фрагмент реальности, красивая иллюзия, приверженность к которой служит источником постоянных страданий и тотальной неудовлетворенности.

Медитация «это не я, это не мое» – отличный инструмент для того, чтобы немного ослабить эгоистическую фиксацию. Включать его нужно, когда вперед с подавляющей силой выходит один из аспектов нашего Эго – сильная эмоция, назойливая мысль, желание, телесное ощущение или жизненная ситуация.

Вместо того чтобы, как обычно, погрузиться в самоотождествление, нужно, наоборот, мысленно отодвинуться и созерцать превалирующий аспект личности со стороны, повторяя «это не я, это не мое».

Быстрый эффект маловероятен, но если практиковать регулярно, то через какое-то время обязательно случится прорыв, и Эго начнет терять над нами ту власть, которую имело с самого рождения.

Знание обстоятельств прошлых жизней – вещь бесполезная, даже вредная.

Весь их результат, исход, сухой остаток представлен в том, какими мы являемся сейчас, и именно с этим актуальным состоянием и нужно работать, чтобы избавиться от проблем и страдания.

Желание заглянуть в прошлое вызвано обыкновенным любопытством, жаждой укрепить, продлить во времени собственное «я», да еще и повысить самооценку, доказав, что если сейчас ты не особенно заметная сошка, то в прошлом был большим, заметным человеком… или даже богом.

Стоит ли тратить время и силы на то, чтобы уплотнять пелену иллюзий вокруг себя?

Глава 4. Голос пустоты

Очередной колышек, которым я вычерчивал в земле канавки, приказал долго жить. Кончик разлохматился до такой степени, что использовать его в качестве «карандаша» стало невозможно.

Но этот факт меня нисколько не расстроил.

Я просто взял запасной – еще позавчера сделал их с полдюжины – и вернулся к работе.

Последние дни при работе над колесом судьбы мной владело странное вдохновение. Я сам удивлялся, какой твердой стала моя рука, и один за другим заканчивал рисунки внешнего круга – человек, пьющий вино, его брат-близнец, срывающий плоды с дерева, курица-несушка, роженица, старик, что тащит на закорках труп.

Брат Пон пока так и не разъяснил мне, что все это значит, но я не сомневался, что все узнаю в свой срок.

Парой штрихов я изобразил бороду на лице старика, поправил округлость его лысины и уставился на огромный, сложный рисунок, не веря собственным глазам. Осталось придумать чудовище, что держит в пасти колесо, и можно просить цветного песка, чтобы раскрасить картинку.

Но это завтра, сегодня не успею, до заката времени не так много.

Я принялся вычерчивать мохнатые, бугрящиеся мускулами лапы, кривые, точно у лягушки. Обозначил зубы, два больших глаза, но, немного подумав, добавил к ним третий, а на голове монстра натыкал рогов, прямых и кривых и даже ветвистых, точно у оленя.

– Красота, – сказал я, ощущая гордыню, достойную знаменитого художника.

Тут же устыдился, зашептал «это не я, это не мое».

Солнце тем временем укатилось за деревья, и в лесу начало стремительно темнеть. С запада донеслись раскатистые обезьяньи вопли, и на миг мне показалось, что они приближаются.

Макаки больше меня не беспокоили, вообще не обращали внимания, даже когда я пару раз натыкался на них около источника. Подобный факт наводил на мысли, что в первый раз их спровоцировали, и время от времени я начинал подозревать, что это устроил брат Пон.

Он вполне мог организовать и нападение собак.

В деревню меня более не посылали, и вместе мы туда тоже не ходили.

– Красота, – повторил я уже более спокойно и поднялся с коленей.

Поясница после долгого пребывания на четвереньках болела, ныли колени – небольшая цена, если учесть, что я получу, закончив собственный рисунок колеса судьбы.

Брат Пон обещал, что этот факт изменит меня самого и всю мою жизнь!

Отряхнув антаравасаку, я вытер со лба честный трудовой пот и отправился в сторону Тхам Пу.

Монах встретил новость, что бхавачакра готова, спокойным одобрением.

– Замечательно, – сказал он. – Завтра проверим, что ты там намалевал, и раскрасим. Потом отметим… у меня как раз припрятано несколько бутылок пива и даже ром есть. Накатим по стаканчику.

Я покосился на него с сомнением.

Каким бы неправильным монахом ни был брат Пон, выпивающим я его себе представить не мог.

На ужин в этот день к рису подали не только овощи, но еще и грибы, да еще по ананасу на брата. После такой трапезы я уснул почти мгновенно и проснулся в полной тьме от отдаленных раскатов грома.

В тот момент меня посетило изумление – дождь в разгар сухого сезона?

Потом я вновь заснул и открыл глаза вновь, когда ливень обрушился на крышу моей хибары. В дюжине мест тут же потекло, под ногами захлюпало, сгинули последние жалкие намеки на уют.

Я подтащил матрас к той стене, что выглядела покрепче, и скорчился так, чтобы на меня не капало. Некоторое время думал, что не усну до рассвета, а потом моргнул и обнаружил, что уже утро, вовсю щебечут птицы, а ко мне заглядывает один из молодых монахов.

– Встаю, встаю… – сонно пробормотал я, и тут тревога воткнулась в меня подобно острому клинку.

Как там мой рисунок?

Монах исчез, а я принялся торопливо натягивать одежду, ставшую привычной за время пребывания в Тхам Пу. Затем, спотыкаясь, помчался через окутанные туманом, еще не проснувшиеся джунгли.

А увидев место, где располагалась бхавачакра, я не сдержался, испустил горестный вопль – ночной ливень смыл все начисто, оставив гладкую, точно щека младенца, землю.

– Нет-нет-нет! – воскликнул я, цепляясь за надежду, что я продолжаю спать и что это мне мерещится.

– Да, печально, – брат Пон, по обыкновению, возник рядом бесшумно.

– Печально? Да это катастрофа! – я сжал кулаки, про себя проклиная этот так не вовремя случившийся дождь, единственный, может быть, в этих местах за целую зиму. – Как такое вообще возможно?

– Я же предупреждал тебя, что рисунок будет готов, когда ты сам будешь готов, – сказал он.

Я застонал.

– Это не ты, это не твое, – напомнил монах и засмеялся, но не обидно, а так, что мне полегчало. – Не надо быть мудрецом, чтобы понять, в чем источник проблемы. Слишком сильно ты хотел закончить бхавачакру, для тебя она стала не средством освобождения, а поводом отрастить еще один корень привязанности. Отсюда эмоции.

– Но я же не мог относиться к этому делу равнодушно!?