Владимир Шмаков - ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ
Энтелехия пути человека может быть адекватно определена как достижение полной имманентности с космосом, целокупное творческое слияние с ним в целом и членениях, и в наивысшем развитии индивидуальности — осознание себя самобытной осью всеобщего, свободно гармонирующего со всеобъемлемостью Абсолютного. Здесь индивидуальное не растворяется в безбрежности Всеобщего, но и не замыкается в себе; утверждая свою самобытность, оно органически сопрягается со всем, и все отражает в себе, и воссоздает в себе все. Низший разум есть абсолютная карикатура своей энтелехии — высшего разума, а потому характеризуется полярно-противоположными свойствами. Эволюция в категории разума, долженствующая на своей высшей ступени привести к имманентному слиянию с космосом, начинается со всевозрастающим развитием полной от него отчужденности человека. Если энтелехия пути состоит в высочайшем утверждении индивидуальной самобытности, то его первые звенья влекут не только к утрате первородного воспоминания об индивидуальности, но и к распылению субъективных качествований феноменальной личности. Периферичность всех форм и построений низшего разума глубочайшим образом перерождает примитивное сознание. Вначале в человеке пробуждается категория мистики, и вся его жизнь, познание, деятельность и стремления определяются инстинктами. Здесь человек есть истинное «дитя природы», ибо мистичность Tovot 'a его бытия обусловливает его начальный бессознательный имманентизм с природой.
Зарождение субъективного внимания, памяти и объективированных стремлений знаменует начало диалектического процесса развития в категории разума. Каждое восприятие, фиксируясь и запечатлеваясь, начинает замещать собой соответствующую реальность окружающей действительности, и через это впервые возникает возможность отвлечения от непосредственной жизни. Все эти представления улавливают и объемлют лишь внешние признаки наблюденного, внутренний же его смысл, призвание, место и связь с целым не только не познаются, но и не подозреваются. Рост низшего вида познавательной разумной способности влечет соответствующее развитие отрешенности от действительности, уничтожение начальной бессознательной ей имманентности. Когда же, наконец, пробуждается стремление к организации воспринятого и к определению относительной ценности конкретного, возникает онтологизирование периферической природы низшего разума. За начальное принимается наиболее отвлеченное, а потому с формальной точки зрения и наиболее общее. Человек начинает строить иерархию наизнанку — от наивысшей отвлеченности стремится придти к конкретности действительного. Разумеется, в последнем он может найти только некий предел, только некоторое положительно постулируемое negatio. Прекрасной иллюстрацией этого является система «Критики чистого разума» Канта.
Заслуга ясного осознания природы низшего разума и его отличия от высшего принадлежит безвременно погибшему В. Эрну. Бинер двух начал: Ratio и Лоуо$ 'а составляет основной лейтмотив всех его работ и раскрывается им почти с исчерпывающей глубиной. — «Ratio отрекается как от темных природных корней разума, питающихся древним родимым и зиждительным хаосом космической жизни, так и от светлых, но скрытых от большинства, вершин разума, объемлемых благодатной и умиренной лазурью неба. Это двойное отрешение — от Земли и от Неба — накладывает на рационализм печать необычайной сухости и отвлеченности»6. Отсюда Эрн остроумно и верно называет оторванных от горнего и дольнего рационалистов «сус-пендистами» (от «suspensus» — «подвешенный»)7. Из первого признака отрешенности низшего разума он прекрасно выводит второй признак — признание действительностью лишь отвлеченного и дереализацию действительности. — «В рационализме самый орган познания мэоничен. Вот отчего последовательный рост рационализма и все усиливающееся сознание единодержавия и исключительного значения Ratio сопровождалось замечательным и единственным в истории мысли процессом универсальной систематической дереализации познаваемой действительности. Рационализация познания сопровождается как тень неотступной и неизбежной мэонизацией Ratio, тая в своей призрачной сущности все растущий мираж, последовательно захватывая в свою власть одну область мысли за другой, делая все более зримыми и различаемыми все детали исторического марева, восставшего над человечеством, но в то же время все глубже порабощал мысль неотступной данностью этого марева, превращая его в единственную, философски и научно признанную действительность и объявляя всю подлинную действительность, не вмещающуюся в рамки рационализма, несуществующей, недействительной, относящейся к области субъективного вымысла»8.
Итак — энтелехия развития низшего разума как такового может быть адекватно определена как достижение полной оторванности от космической Действительности как в целом, так и во всех членениях, и утверждение самозамкнутого мира отвлеченного, безлично и безотносительно объемлющего в себе в формулах общего вида многообразие конкретности действительного методом целокупного замещения. Здесь индивидуальное не развивается до творческого сопряжения со Всеобщим и не отражает его в себе, но замыкается в пафосе построения отвлеченных схем, угашает свою самобытность и стремится выявить всеобщее путем наивысшего напряжения абстракции. В. Эрн проникновенно определяет рационализм как великий мэонический миф9. Действительно, концепция природы как механического порождения абстрактных безличных законов и начальной пассивной атомной среды изгоняет из нее всякую жизнь, безмерно уничижает ее собственное достоинство и делает ее только придатком к системе отвлеченных начал. Уже один из основоположников гуманистической культуры, Галилей, сказал: «La natura non si diletta di poesie» («Природа не развлекается поэзией») и этим определил основной lavoc, зародившегося мировоззрения. Вся природа механична и не включает в себя свободно развивающихся конкретных начал, а потому она мертва. Ее видимая жизненность есть только марево наивного наблюдения, есть только иллюзия, взлелеянная произволом фантазии, ибо в действительности все процессы природы, как неорганические, так и органические, суть только сцепления причин и следствий, а потому всегда и во всем механичны. Такое мировоззрение основным началом природы полагает безжизненность, т, е. Смерть, Ничто, ovk ov. Человек есть часть природы, а потому и сам он есть также только машина10. Периферичность его природы и построений возводятся в основной онтологический принцип, и вся вселенная провозглашается царством державной Смерти. Как всякий идол, низший разум имеет свой особый культ. Чтобы взойти в него, нужно порвать все связи с жизнью, нужно заглушить в себе вечно таящуюся тоску о Вечном, нужно опошлить и развенчать сказку, нужно с корнем вырвать из сердца поэзию, нужно стать глухим к разлитому в мире Глаголу Красоты. Это есть обращение человека заживо в мумию, в бездушный автомат, осознание себя лишь «гносеологическим субъектом». И чем дальше подвигается в этом направлении человек, тем больше он даже внешним своим обликом напоминает смерть; таковы, например, Вольтер и Кант. Но также и целые сложные культуры человеческих обществ вырождаются под леденящими веяниями низшего разума. Органичность и непосредственность жизни замещаются искусственностью норм и форм общественного устройства, уродливой извращенностью руководящих стремлений и мерещащихся идеалов, бездушностью и поверхностностью всех человеческих взаимоотношений. Общественный организм превращается в машину, безмерно угнетающую всех, сколь совершенной ни казалась бы его отвлеченно задуманная идея. Законы большинства и механически образуемое общественное мнение, нивелируя все самобытные проявления, парализуют не только творчество как свободное продвижение вперед, но и даже способность надлежащей оценки происходящего, угнетают всякое свободное восприятие. Необходимость во всех сторонах жизненного пути считаться и согласовываться с формальными нормами исподволь развращает всякого человека, гасит священное пламя мечты об идеале. Врожденное дерзновение и жажда подвига у огромного большинства заглушается еще н юношеские годы, рано наступает старческая немощь духа, холодное безразличие ко всему выходящему за порог повседневности, и начинает царить только циническая насмешка над всяким порывом ввысь.
Высший разум исполняет все существо человека возвышенным и могучим радованием. Пробуждая человека от тягостного сна феноменальной жизни, высший разум пробуждает память о первородном достоинстве духа и его светозарном отечестве. Он видит суетность окружающего и тщету его засасывающих влечений, он не только лелеет мечту об идеальном, не только таит в глубине своей души дымчатый отблеск царства Истины и Красоты, но и конкретно сознает непреложную действительность и горних озарений, и таящейся безмерной мощи собственного духа, и вневременную обетован-ность Горнего. Он не затерявшийся путник в фата-моргане изменчивого мира, покорно влекомый набегами его хаотических волн, но осознавший свою миссию пытливый исследователь глубин и самобытности своего духа, пришедший в эту юдоль для свершения конкретного опыта и поведения его ближним. Всякий, кому ниспосланы благодатные дары Логоса, не только просветляется всем существом своим, но и неустанно стремится приобщить к своим озарениям и бодрому счастью всех других людей. Премудрость есть истинный неугасимый светоч, и ее всеозаряющие лучи заставляют трепетать сознание, вдыхают жажду подвига, зовут к жертве и делают все принятые страдания тем более сладостными, чем сильнее вызываемая ими боль.
