Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов
Чтобы чем-то заняться, я ставлю прелюдию к «Послеполуденному отдыху фавна» Клода Дебюсси на проигрывателе компакт-дисков. Его вдохновило стихотворение французского поэта Стефана Малларме. Мне кажется, что это произведение выражает скорее настроения, а не мысли, чувства, не идеи. Оно пытается поймать ускользающую границу между сном и пробуждением, между жизнью и смертью. Соло флейты отправляет меня в сюрреальный мир, где я нахожусь в не поддающемся описанию настроении повышенного осознания сильной туманности бытия. Я будто внутри этого ощущения. Странно, я идентифицирую себя с мифологическим существом, фавном, наполовину козлом и наполовину человеком, который живёт в лесу у реки, окружённой болотами, где растут камыши. Фавн мечтает о воображаемых нимфах и возможном будущем. Желания фавна фильтруются сквозь туманность и выходят из ничего не знающей тени, а потом уходят в ничего не знающую тьму, точно так же, как мои желания в эти дни.
Прелюдия начинается с игры одной флейты, на ней играет фавн. За ней следуют другие инструменты оркестра, нарастает напряжённость музыки. Я пытаюсь погрузиться в музыку, как если бы это был пруд дождевой воды в лесу. Музыка, как и сочная туманная поэзия, туманные чувства и туманные мысли, схватывает скрытую двойственность тайн. Я думаю: как было бы здорово, если бы мы с Джульеттой могли встретиться в этом воображаемом пейзаже. Если бы мы только не были такими реальными, такими наполненными внушёнными идеями, настолько окружёнными нашими обстоятельствами. Если бы мы только были свободными. Я уверен, что внутри всей туманности мои утончённые пальцы смогли бы нащупать крошечную почку любви среди её шелковистой кожи, которую никогда не увидят мои глаза!
Я задумываюсь, почему разные аккорды звучат напряжённо или решительно, или весело, или меланхолично. Некоторые учёные заявляют, что эмоциональный символизм мажорных и минорных аккордов имеет биологическую основу. Животные используют различную высоту звуков, чтобы выразить поражение, страх или радость, или предупредить других о грозящей опасности, или о предстоящем катаклизме. Например, если член стаи находит увешанное плодами фиговое дерево, то издаёт радостные звуки, чтобы сообщить другим о своей находке.
Музыкальная связь усиливает возможности выживания стаи. Люди унаследовали и усилили эти биологические способности и развили их в создание музыки. Например, минорные аккорды по большей части вызывают определённые настроения.
Умалишённые пациенты, которые не способны ничего делать, плачут или дрожат в ответ на лечебную музыку. Музыка – это их последняя связь с реальностью. Я думаю о своей собственной судьбе? Музыка будет моим последним бессознательным прикосновением к реальности? Творческие натуры наделяют слова, музыку и картины чувствами, которые простые люди тоже ощущают, но не могут выразить художественным образом.
Без преувеличения, сегодняшний день станет одним из самых важных дней в моей жизни. Джульетта приезжает ко мне в десять. Я забираюсь в её «Фольксваген». Это новая модель, в ней не отличишь зад от переда. Джульетта накрывает мою руку своей и улыбается понимающей и сочувствующей улыбкой. Я счастливо улыбаюсь в ответ, надеясь, что моя улыбка производит такое же впечатление, но боюсь, что она только показывает моё чувство вины и опасения. Я не рассказывал Джульетте про свои ночные кошмары. У неё и без этого достаточно проблем. Я поражён её силе духа, стойкости и спокойствию. И она даже не медитирует. Это серьёзная женщина, а при необходимости она такая же реальная и прозаичная, как физика! Мне это в ней нравится. А она раскрывает мне все свои беспокойства? Я определённо не делюсь с ней некоторыми своими. Я пытаюсь её от них оградить, и я знаю, что она знает, что я пытаюсь её оградить.
Насколько мы близки? Я могу судить только по тому, что она мне открывает своими словами и действиями. Как ещё мне об этом узнать? Неуловимые сигналы? Я не могу проскользнуть к ней в гиппокамп и обследовать группы нейронов, которые содержат различные типы воспоминаний или невыраженные мысли и чувства. Слава Богу, я не могу превратиться в наноинспектора! Слава Богу, я не всеведущий и не всезнающий, как некоторые другие писатели.
Она бросает на меня взгляд, словно пытается поймать конец моей мысли-нити, чтобы потом двигаться по ней назад – к началу.
– О чём ты задумался, Пируз? Мысль на сколько тянет?
– Пенса будет слишком много за мои мысли.
Интересно, как я мог такое сказать?
Мы отъезжаем. Шоссе пустое, если не считать несколько грузовиков и легковых автомобилей с пожилыми парами, которые направляются в церковь. Всего через десять минут мы уже в приёмной интерната для престарелых людей с особыми потребностями, где проживает мать Джульетты. Мы ждём медсестру, которая проводит нас наверх.
Джульетта спокойна. Я ёрзаю. Я пролистываю журналы, о которых никогда не слышал. Я то и дело бегаю к питьевому фонтанчику, словно из него течёт водка. Затем, когда я уже думаю, что больше не могу ждать и контролировать себя, моё внимание привлекает картина на стене рядом с постом медсестры. Я иду к ней. Она напоминает мне знаменитую картину Моне с кувшинками[50]. Пурпурные кувшинки изображены на спокойной воде в окружении сосен. Несколько рыбин различных расцветок и форм проплывают внизу и вокруг кувшинок и, как кажется, не создают волн. В небе летают разноцветные птицы. Одна сидит на дереве. Белые облака окрашены солнцем, которое пытается сквозь них прорваться. Луна, нетерпеливая, как актёр, хорошо выучивший свою роль и желающий поскорее выйти на сцену, выглядывает из-за пелены облаков, чтобы определиться, когда ей выходить. Время застыло. Ветра нет. Всё движение остановлено. На картине нет ни следа беспокойства. Мне хотелось бы взять Джульетту за руку, зайти в эту картину и никогда не возвращаться в этот мир. Рыбы не слышали про инцест и не страдают от чувства вины.
– Вы можете подняться наверх, доктор Пируз, – будит меня медсестра.
Я благодарю медсестру, и мы с Джульеттой направляемся к лифту.
– Какой этаж, Джульетта?
– Третий. – И я нажимаю на кнопку с надписью «три».
Я не могу сказать, сколько занимает подъём на третий этаж, десять секунд или десять часов. Моё сознание зафиксировано на прошлом, как стрелки наручных часов, в которых села батарейка. Почему я не могу сконцентрироваться на настоящем? Забыть туманное прошлое и не думать о туманном будущем? Почему эта возможность инцеста стала такой фатальной для меня? Почему я не могу стереть эти мысли, мои собственные мысли, если обладаю свободой воли? Что глухие, слепые и бессознательные атомы, которые составляют мой мозг, знают о свободе воли? Откуда эти атомы знают о моих мыслях и чувствах о них? Я заставляю их быть теми, кто они есть, точно так же, как они делают меня тем, кто я есть? Это означает, что атомы понимают то, что понимаем мы? Но кто или что я сам в этих рассуждениях? Я не хочу спрашивать себя, как так получилось. Я не хочу спрашивать себя, почему, – больше не хочу.
Мы выходим из лифта в длинный коридор. Стены покрашены в бежевый цвет. Потолок бежевый. Ковровая дорожка бежевая. На всех дверях различные номера, но они все кажутся одной и той же дверью. Они все бежевого цвета, который отказывается умирать.
Джульетта открывает одну из дверей.
– Мама?
Внутри я вижу женщину в кресле с откидной спинкой, сидящую у единственного окна. В отличие от картины внизу, пейзаж за окном блёклый и очень реальный. Видны автостоянка, кусок забора, огораживающего мусорные баки, ряд жалких сосенок, которые наполовину скрывают заднюю часть торгового центра. Кажется, что лето проходит мимо всего этого.
Женщина нас не видит и не слышит. Кажется, что она погружена в свои собственные мечты или, может, пытается их найти. Джульетта предупреждала меня, что в некоторые дни её мать в большей степени осознаёт реальность, чем в другие. Интересно, какой сегодня день?
Джульетта идёт к ней, наклоняется над ней и целует в лоб.
– Как ты, мама?
Несмотря на всю мою подготовку, на моё желание сохранять спокойствие в этот момент, сердце у меня бьётся, как литавры, очень громкие литавры, не попадая в ритм и фальшивя, в общем, совсем не так, как играет весь оркестр. Я изучаю силуэт женщины. Эта та женщина, та самая Элизабет, которую я всегда хотел снова увидеть, но не хочу видеть сейчас? Как эти два противоречивых чувства могут сосуществовать у меня в сознании? Я больше не люблю Элизабет, но мне очень любопытно. Любопытство – это очень сильное свойство.
Если бы не оно, мы все ещё оставались бы в Африке, наполняли саванну различными звуками, бегали бы на четвереньках и перепрыгивали с дерева на дерево.
Какие нейротрансмиттеры идут от какой группы моих нейронов к какой ещё группе нейронов, через связку синапсов? Я хочу знать, что задумало и собирается делать моё серое вещество. Как биохимические события заставляют мои нижние конечности дрожать, когда я иду вперёд, волоча ноги, как испуганный ребёнок? Как работают цепи у меня в мозге? Их можно почувствовать? Не в период моей жизни. Я умру с таким количеством незнания, что ни одна могила не будет достаточно большой, чтобы меня удержать!
