М. Стедман - Свет в океане

Септимус держался старой просеки, проложенной среди высоких эвкалиптов, и показывал на то и дело встречавшихся кенгуру и варанов – девочке казалось, что она попала в настоящую сказку. Время от времени она показывала на птичку или валлаби [24] и спрашивала:

– А это кто?

И дед рассказывал, как они называются.

– Посмотри! Видишь, там кенгуру-детеныш! – восторженно закричала она при виде маленького сумчатого, неспешно прыгавшего вдоль просеки.

– Это не детеныш, а уже взрослое животное, и называется оно квокка. Они совсем как кенгуру, только короткохвостые и очень маленькие. Они больше не вырастают. – Он погладил девочку по голове. – Так приятно видеть, что ты улыбаешься. Я знаю, как тебе грустно… Ты скучаешь по прежней жизни. – Септимус помолчал. – Я тебя понимаю, потому что сам прошел через это.

Малышка озадаченно на него посмотрела, и он продолжил:

– Я был чуть старше тебя, когда мне пришлось попрощаться с мамой и отправиться через весь океан на паруснике во Фримантл. Я знаю, что это трудно представить, но так оно и было. Однако я приехал и здесь нашел новых маму и папу. Их звали Сара и Уолт. И они стали обо мне заботиться. И полюбили меня точно так же, как моя Ханна любит тебя. Видишь, в жизни у человека может оказаться больше одной семьи.

По лицу Грейс сложно было понять, что она вынесла из этой беседы, и Септимус сменил тему. Лошадь неспешно переступала по разбитой дороге, а лучи поднимавшегося все выше солнца начинали пробиваться сквозь высокие кроны.

– Тебе нравятся эти деревья?

Грейс кивнула.

Септимус показал на молодые побеги:

– Видишь, там растут маленькие деревца? Мы срубаем большие деревья, а на их месте вырастают новые. Со временем все вырубки восстанавливаются. Когда ты доживешь до моего возраста, это маленькое деревце превратится в настоящего гиганта. Вот так все здорово устроено. – Ему пришла в голову неожиданная мысль. – Когда-нибудь этот лес станет принадлежать тебе. Это будет твой лес!

– Мой лес?

– Он принадлежит мне, потом будет принадлежать твоей маме и тете Гвен, а после них – тебе. Как тебе это?

– А можно я подержу вожжи? – спросила она.

Септимус засмеялся:

– Давай мне свои ладошки, и мы будем править вместе.

– Возвращаю в целости и сохранности, – сказал Септимус, передавая Грейс Ханне.

– Спасибо, папа. – Она присела на корточки, чтобы лучше видеть дочь. – Тебе понравилось?

Грейс кивнула.

– А лошадку удалось погладить?

– Да, – тихо ответила она и потерла глаза.

– Сегодня был долгий день. Сейчас мы тебя искупаем, а потом уложим спать.

– Он подарил мне лес! – сказала Грейс. Ее губы тронула улыбка, и у Ханны защемило сердце.

После ванны Ханна присела у кроватки дочери:

– Я так рада, что тебе понравилось! Расскажи мне, что ты видела, родная.

– Квотту.

– Что?

– Она такая маленькая и прыгает.

– А! Квокка! Правда, они хорошенькие? А что еще?

– Большую лошадь. Я ею управляла.

– А ты помнишь, как ее зовут?

Девочка задумалась.

– Арабелла.

– Правильно, Арабелла. Она просто замечательная. И у нее тоже есть друзья. Их зовут Самсон, Геркулес и Диана. Арабелла уже старенькая. Но она очень и очень сильная. Тебе дедушка показывал конный ворот, который она может тащить? – Видя на лице дочери недоумение, Ханна пояснила: – Это такая повозка на двух огромных колесах. На них срубленные деревья вывозятся из леса. – Девочка отрицательно покачала головой. – Ах ты, моя радость! Мне так хочется тебе показать все-все! Ты очень полюбишь лес, обещаю!

Когда Грейс уснула, Ханна еще долго сидела возле нее и строила планы на будущее. Весной она покажет ей полевые цветы. Она купит ей шетлендского пони, и они вместе будут кататься верхом по узким лесным тропинкам. Ей вдруг представилось, как много хорошего их ждет впереди, и впервые она не испытывала страха, думая о будущем.

– Добро пожаловать домой, – прошептала она спящей дочери. – Добро пожаловать домой, любовь моя.

Глава 30

В Партагезе живет не так много людей, и мест, которые они посещают, тоже не так много. Так что рано или поздно, но обязательно встретишь человека, с которым совсем не хочешь видеться.

Виолетта долго уговаривала дочь выйти из дома.

– Пойдем, сходи со мной до магазина – мне надо купить еще шерсти, чтобы закончить покрывало. – Уже больше никаких веселых кофточек и нарядных платьиц. Виолетта снова начала вязать крючком пледы для несчастных репатриантов, прозябавших в приюте. Это занятие давало работу рукам, однако не спасало от мыслей.

– Мама, не стоит. Мне правда не хочется. Лучше я останусь дома.

– Я тебя очень прошу – ну пойдем!

Они шли по улице, и прохожие старались не разглядывать их слишком уж откровенно. Некоторые вежливо раскланивались, однако никто уже не спрашивал, как в прежние времена: «Что нового, Ви?» или «Ты будешь в церкви в воскресенье?» Были и такие, кто, завидев их, предпочитал перейти на другую сторону. Горожане пытались разузнать побольше из газет, но в последнее время там тоже ничего нового не сообщалось.

Столкнувшись на выходе из галантерейного магазина с Виолеттой и ее дочерью, Фанни Дарнли охнула и остановилась с круглыми глазами в предвкушении скандала.

В магазине пахло ароматическими смесями из сухих лепестков лаванды и роз, лежавших в корзине возле кассы. По стенам развешаны ткани из шелка, муслина, льна и хлопка, на прилавках разложены бесконечные разноцветные ряды ниток и мотков шерсти. Хозяин – мистер Мушмор – обслуживал пожилую женщину и показывал ей образцы разных кружев. От стойки продавца у дальней стены по обе стороны магазина были расставлены столики со стульями для удобства покупателей.

За одним из столиков спиной к Изабель сидели две женщины: блондинка и брюнетка. Последняя ощупывала светло-лимонную льняную ткань, рулон которой лежал на столе. Рядом с ней, насупившись и теребя в руках тряпичную куклу, сидела маленькая светловолосая девочка в чудесном розовом платьице и белых носочках с кружевами.

Пока женщина приценивалась к ткани, спрашивая продавца о качестве, девочка повернула голову посмотреть, кто вошел. В следующее мгновение, выронив куклу, она сорвалась с места и, вытянув ручки, бросилась к Изабель.

– Мама! – закричала она. – Мама! Мама!

Прежде чем кто-нибудь успел опомниться, Люси вцепилась Изабель в ногу и крепко к ней прижалась.

– О, Люси! – Изабель подхватила ее и обняла, а ребенок уткнулся носом ей в шею. – Моя ненаглядная Люси!

– Эта плохая тетя забрала меня, мама! Она меня ударила! – всхлипывала она, показывая рукой.

– Ах ты, моя бедненькая! – Чувствуя, как малышка привычно обняла ее ногами за талию и пристроила голову у нее под подбородком, Изабель залилась слезами. Она не видела и не слышала ничего вокруг.

Ханна в ужасе наблюдала за этой сценой, чувствуя унижение и отчаянную зависть при виде того, как Грейс с любовью тянулась к Изабель. Видя воочию, чего она оказалась лишена, Ханна впервые осознала масштабы кражи, совершенной много лет назад. Она подумала о сотнях дней и тысячах объятий, которые связывали эту женщину с ее дочерью благодаря украденной любви. У нее подкосились ноги, и она боялась, что лишится чувств. Гвен взяла ее за локоть, не зная, как поступить.

Ханна изо всех сил пыталась сдержать слезы и взять себя в руки. Эта женщина и ребенок были единым целым, они жили в своем мире, путь в который был закрыт для всех остальных. Стараясь сохранить достоинство и удержаться на ногах, она почувствовала, как к горлу подкатил комок. Ханна заставила себя дышать ровно, взяла со стойки сумочку и направилась к Изабель.

– Грейс, дорогая, – начала она. Изабель с ребенком, вцепившимся в нее, не шевельнулись. – Грейс, дорогая, нам пора домой. – Она протянула руку дотронуться до малышки, но она ответила оглушительным истошным воплем, вырвавшимся на улицу:

– Мама, пусть она уйдет! Мама, прогони ее!

На улице стали останавливаться прохожие: на лицах мужчин была растерянность, а на лицах женщин – ужас. Лицо девочки перекосилось и побагровело.

– Мама, пожалуйста! Мама! – всхлипывая, умоляла она, будто пыталась до нее докричаться. Ее крошечные ладошки непрестанно гладили Изабель по лицу, и она не могла произнести ни слова.

– Может, мы… – начала Гвен, но сестра ее перебила.

– Отпустите ее! – закричала Ханна, не в силах обратиться к Изабель по имени. – Неужели вам мало того, что вы сделали? – продолжила она уже спокойнее, но в ее голосе звучала горечь.

– Как же можно быть такой жестокой? – не выдержала Изабель. – Разве вы не видите, в каком она состоянии? Вы же ничего о ней не знаете! Ни того, что ей нужно, ни как за ней ухаживать! Проявите хотя бы здравый смысл, если у вас нет ни капли жалости к ней!

– Отпустите мою дочь! Немедленно! – потребовала Ханна, вся дрожа. Ей хотелось как можно скорее убраться из этого проклятого магазина и разорвать невидимые узы, связывавшие ее дочь с этой женщиной. Взяв малышку за талию, она оторвала ее от Изабель, и девочка, брыкаясь, истошно завопила: