Барбара Пим - Почти ангелы
Кэтрин решила, что они с Дейдре теперь могут встретиться по-дружески, и однажды утром ждала среди мозаичных павлинов, когда та присоединится к ней за простым ленчем.
– Самое подходящее место для двух женщин посидеть за ленчем, – сказала она, когда Дейдре пришла, – никакой выпивки и съестного не так много. Ни мяса, ни птицы, только яйца-пашот да валлийские гренки с сыром, та самая пища, на которой строится хребет нашей великой страны. И опять же мы должны сами себя обслуживать. Тебе обязательно прижимать к груди этот сверток, что бы в нем ни было? Я бы на твоем месте его на стул положила, чтобы застолбить место.
– Наверное, так и сделаю, – согласилась Дейдре. – Думаю, ничего страшного не случится.
Когда они вернулись за столик с подносами еды, она так демонстративно беспокоилась о свертке, что Кэтрин сочла, что от нее ожидается хотя бы какое-то замечание или даже вопрос, что в нем.
– Это диссертация Тома, – благоговейно произнесла Дейдре. – Он только что дал мне экземпляр почитать. Смотри! – Она развернула обертку. – Четыреста девяносто семь страниц! Как он это сумел?
– Ну, – протянула Кэтрин, – писатель сказал бы тебе, что просто пишешь и пишешь, пока не дойдешь до четыреста девяносто седьмой страницы, но, конечно, нам не приходится писать такими умопомрачительными объемами, так что я бы назвала это своего рода испытанием на выдержку. С другой стороны, диссертация обязана быть длинной. Ее назначение, понимаешь ли, навести скуку на ученый совет до такой степени, чтобы они совсем отупели и безоговорочно ее приняли. А вот когда диссертация достаточно короткая, чтобы ее прочли от корки до корки, есть опасность провалиться.
– Ах, Кэтрин!.. – Дейдре чуть неуверенно рассмеялась. – На самом деле я знаю, что мне она покажется очень интересной, – добавила она, беря чуть снисходительный тон, каким специалист говорит с профаном.
– Не перепачкай ее в яичнице, – посоветовала Кэтрин, убирая рукопись со стола и наугад пробежав глазами несколько страниц.
– «Однако было бы опасно на этой стадии пускаться в сколько-нибудь пространный анализ…» – прочитала она. – Какие же эти ученые трусы! Когда подумаешь, как рьяно поэты и романисты бросаются в омут анализа человеческого сердца, ума или души, о которых зачастую знают гораздо меньше, чем голубчик Том про свое племя. И почему им так трудно что-то начать или за что-то взяться? Им непременно надо «пуститься» и «положить начало», ты не замечала? Я надеялась, что излечила Тома от этого, но, по всей очевидности, потерпела неудачу.
Возникла пауза, точно слова Кэтрин могли иметь какой-то более глубокий смысл, признаваемый обеими женщинами. Пусть бы писал себе «положить начало», если хочет, думала Кэтрин. Интересно, не это ли в конечном счете его оттолкнуло? Говорят ведь, что дело в мелочах, что капля камень точит. Возможно, мне следует радоваться, воображая его свободным и победившим, мятежно стучащим на машинке свое «положить начало».
– Кэтрин… – начала Дейдре.
– Да?
– Кто такая Элейн?
– А, Элейн. Почему ты спрашиваешь?
– Том как-то вечером говорил про нее за ужином.
– Бедная Дейдре, это был один из тех злополучных ужинов, когда двое смотрят каждый в свой бокал, выводят каракули вилками и передвигают солонку и перечницу?
– Да, кое в чем. – Дейдре улыбнулась. – Я очень стараюсь понять, но с Томом не всегда просто, да? – И быстро продолжила, возможно, не желая услышать ответ на свой вопрос: – Насколько я поняла, Элейн его бывшая девушка или что-то в этом роде?
– Да, первая любовь Тома, и, конечно, живет в сельской глуши, а поскольку подходящих кандидатур там немного, так ни за кого другого и не вышла. Очень любит собак, кажется, золотых ретриверов.
– О… Том тоже любит собак? – спросила Дейдре с ноткой отчаяния.
– Даже очень, я думаю. Он погладит собаку, если она подвернется под руку. Наверное, если вырос за городом, то любишь более крупных животных – то есть лошадей и больших собак в противоположность кошкам и пекинесам.
– А, ну… – Дейдре выдавила храбрую улыбку.
– Я бы слишком из-за Элейн не беспокоилась, – утешила ее Кэтрин. – На мой взгляд, Тому просто нравится думать о ней, только и всего. Есть что-то упоительное в воспоминаниях о первой любви. Когда станешь старше, поймешь.
У Дейдре на глаза навернулись слезы.
– Господи помилуй! – встрепенулась Кэтрин. – Что там творится у стойки? Такая суматоха!
– Похоже, это отец Джемини и мисс Лидгейт, – пояснила Дейдре. – Они лингвисты, понимаешь, и работают вместе.
Кэтрин и Дейдре сидели достаточно близко, чтобы слышать происходящее. У отца Джемини, похоже, возникли сложности с заказом ленча.
– С крокетами? – почти угрожающим тоном спрашивала женщина за стойкой.
– О чем это она? – вопрошал в ответ он.
– Она спрашивает, хотите ли вы картофельные крокеты к фаршу! – четким, нетерпеливым тоном прокричала мисс Лидгейт.
– Не знаю. Откуда мне знать? Я этого не понимаю! – запальчиво воскликнул отец Джемини. – Мне тут не нравится.
– Идите и садитесь, – грубовато отрезала мисс Лидгейт. – Я сама вам принесу.
Отец Джемини разобиженно отошел от стойки, шаркая ногами, как капризный ребенок, и сел за столик совсем близко от Кэтрин с Дейдре. Некоторое время спустя пришла мисс Лидгейт и поставила перед ним тарелку – фарш на тосте с морковкой. Подозрительно глянув на еду, он начал тыкать в нее вилкой и делал это довольно долго, прежде чем поднести кусочек ко рту.
Кэтрин снова задумалась, как это часто с ней бывало, почему у так называемых воспитанных людей такие пронзительные голоса. Нельзя же в наше время считать, что они привыкли отдавать распоряжения слугам. Мисс Лидгейт было слышно на всю столовую, а отец Джемини повышал голос ей под стать. Пожалуй, даже к лучшему, что Дейдре отвлеклась от чрезмерных раздумий о Томе и Элейн и они практически вынуждены были прервать собственный разговор и слушать мисс Лидгейт и отца Джемини.
– Ленч тут гораздо лучше, чем подают у Святого Антония, – заявила мисс Лидгейт, упомянув лондонскую штаб-квартиру миссионерского ордена, к которому принадлежал отец Джемини.
– Мы не забиваем себе голову тем, что едим, – ответил он все еще капризно. – Там у нас на первом месте пища духовная.
– Может, и так, но есть надо, – возразила мисс Лидгейт. – Даже святым приходилось принимать пищу. Акриды и дикий мед, вспомните Иоанна Крестителя.
– В Кенсингтоне акриды не водятся, – несколько не к месту заявил отец Джемини.
– Разумеется, не водятся. Я про то, что если уж собираетесь поесть, то еду следует готовить как можно лучше, – сказала она, но не стала распространяться на эту тему, возможно, вспомнив их с мисс Кловис собственное ведущееся наспех кое-как хозяйство и ужасающий обед, которым они как-то потчевали отца Джемини.
– Разве вы у нас в Святом Антонии обедали? – саркастически спросил отец Джемини. – Вот уж сомневаюсь. Там ни одна женщина не обедала.
– Не мне судить, – пожала плечами мисс Лидгейт, словно едва ли считала себя женщиной. – Но какое отношение это имеет к моим словам?
Несколько минут оба молчали, доедая тосты с фаршем и переходя к десерту.
– Я надолго в Лондоне не задержусь, – сказал наконец отец Джемини. – Хорошо будет вернуться в Африку.
– Ну, до Рождества-то останетесь.
– Возможно, уеду раньше. Мои планы могут поменяться.
– О чем вы? На что вы поедете, пока не пришли деньги из Америки? – раздраженно спросила мисс Лидгейт.
Отец Джемини загадочно улыбнулся в бороденку.
– Они могут поступить из другого источника. Америка – не единственная страна, откуда берутся деньги. И, возможно, их хватит, чтобы взять с собой отца Серпентелли.
– Могу себе представить, каких результатов вы от него добьетесь. – Мисс Лидгейт фыркнула. – Ба, да он даже открытого «е» не отличит. Откуда вы возьмете деньги? – все-таки спросила она, не справившись с любопытством.
– Не могу сказать. Не должен говорить… пока.
– А… И куда вы поедете, когда получите? Туда же, куда и раньше?
– Нет, нет… я там прошелся самым тщательным образом. Что до остального, там живут сплошные пигмеи. – Он презрительно подчеркнул последние два слова. – Изучать их – пустая трата времени. Я собираюсь к племенам холмов.
– К племенам холмов?! – выкрикнула мисс Лидгейт, стукнув по столу ложкой. – Несколько сотен человек на каждом холме, и каждая группа говорит на другом языке, не состоящем ни в малейшем родстве с любым из соседских! – Она чуть ли не подпрыгивала от возбуждения. – Великолепно! Вам, конечно, известно, что Фэрфекс был там в тридцатых.
– Да, знаю. – Будь ему знакомо такое выражение, отец Джемини непременно спросил бы: «И что с того?» Вместо этого он весьма самодовольно заявил: – Но я-то там не был.
– Конечно нет. И сам Фэрфекс первым признал бы, что он не лингвист.
– Вы правда думаете, что он был бы первым? – вкрадчиво спросил отец Джемини. – Нет, далеко не первым.
