Энн Тайлер - Катушка синих ниток
– Эй! Эй! Я правильно пришла?
«Иа», так она произносила, и «прийщла».
– Ой, боже мой! – воскликнула Эбби. Она вслед за Стемом спускалась по лестнице, оба несли стопки бумаг, которые надеялись пристроить на веранде. – Атта, верно? Надо же! Я ужасно рада…
Передав свои бумаги Стему, она открыла сетчатую дверь.
– Я рано? – поинтересовалась Атта, вваливаясь в дом как слон. – Думаю, нет. Вы говорили, двенадцать тридцать.
– Нет, конечно же нет. Мы тут просто… Это мой сын Стем, – представила Эбби. – Атта в Балтиморе недавно, Стем, и пока не знает здесь ни души. Мы с ней познакомились в супермаркете.
– Здравствуйте. – Стем кивнул гостье из-за кипы бумаг. – Прошу прощения, я пойду положу это куда-нибудь.
– Проходите, пожалуйста, – пригласила Эбби. – Вы легко нас нашли?
– Легко в достатке. Но вы точно говорили двенадцать тридцать.
– Да? – произнесла Эбби смущенно – вероятно, из-за своего вида: широкие штаны цвета морской волны чуть ниже колен и блузка без рукавов с цепочкой английских булавок, пристегнутой на уровне соска. – Мы по-домашнему, – объяснила она, – у нас не особо принято наряжаться. А вот и мой муж! Ред, это Атта. Она пришла на ланч.
– Очень приятно. – Ред наскоро пожал руку Атты, не расставаясь с отверткой: снова возился с проводами в щитке.
– Я не ем красный мясо, – громко и без интонации сообщила ему Атта.
– Нет?
– В своей стране я ем мясо, но здесь в него кладут гормоны. («Кхормоны».)
– А-а, – отозвался Ред.
– Садитесь, пожалуйста, – сказала Эбби, а когда Стем вернулся с веранды, добавила: – Стем, сядь и поговори с Аттой, а я пока займусь едой.
Стем бросил на мать отчаянный взгляд, но Эбби ослепительно ему улыбнулась и вышла.
В кухне Нора резала на столе помидоры.
– Что же делать? – обратилась к ней Эбби. – У нас нежданная гостья, и она не ест красного мяса.
Нора, не оборачиваясь, предложила:
– Может, сделать салат из тунца? Дуглас купил.
– О, хорошая мысль. А где Денни?
– Играет в мяч с мальчиками.
Подойдя к сетчатой двери, Эбби выглянула во двор. Сэмми, не поймав мяч, бежал за ним, а Денни стоял и ждал, лениво постукивая по своей перчатке.
– Ладно, пусть играют, – пробормотала Эбби. Протяжно вздохнула: – О господи! – и направилась к холодильнику за ледяным чаем.
В гостиной Атта растолковывала Реду и Стему, что не так с американцами:
– С виду они такие искренние, сердечные-сердечные. Все такие: «Здравствуйте, Атта, как поживаете?» А потом – ничего, один пшик. Я здесь не имею друзей. Ни единственного.
– Ну-у-у, – протянул Ред, – бросьте! Я уверен, друзья у вас скоро появятся.
– Нет, я не думаю, не появятся.
Стем спросил:
– А вы собираетесь присоединиться к какой-нибудь церкви?
– Нет.
– Дело в том, что у Норы, моей жены, при церкви есть целый комитет, который занимается иммигрантами.
– Я не собираюсь присоединяться к церкви.
После паузы Ред сказал:
– Я не очень понял последнюю фразу.
Стем и Атта посмотрели на него, но промолчали.
– А вот и я! – бодро пропела Эбби, входя с подносом, и поставила его на кофейный столик. – Кто хочет ледяного чая?
– О-о, вот спасибо, малыш, – с чувством отозвался Ред.
– Атта рассказала вам про свою семью? У нее очень необычная семья.
– Да, – подтвердила Атта. – Наша была удивительная семья. Нам все завидовали. – Она взяла из вазы пакетик сахарозаменителя, поднесла близко к глазам и, чуть шевеля губами, прочла надписи мелким шрифтом, а затем положила пакетик обратно в вазу. – В моей семье по обе стороны долгие линии знаменитых ученых. Мы всегда имели в доме научные дискуссии. Другие хотели тоже быть из нашей семьи.
– Правда же, очень необычно? – просияла Эбби.
Ред обмяк в кресле.
На ланч собралась такая толпа, что внуков пришлось посадить на кухне – всех, кроме Элизы, дочки Аманды. Ей было четырнадцать, и она считала себя взрослой. За обеденный стол уселось двенадцать человек: Ред и Эбби, четверо их детей, трое супругов детей, Элиза, Атта и миссис Энджелл – свекровь Джинни, жившая вместе с ней. Тарелки почти соприкасались краями, между ними теснились ножи, вилки, ложки. Кругом то и дело повторялось: «Ой, простите, это ваш стакан или мой?» И Эбби, по крайней мере, все это явно воодушевляло.
– Как нас много, – улыбалась она детям. – Правда же, весело?
Те в ответ смотрели угрюмо.
До ланча почти все толпились на кухне, куда ретировались после знакомства с Аттой. Эбби присоединилась к ним, но, пожалуй, напрасно – расступившись, родные обожгли ее злобными взглядами.
– Мам, как ты могла?
Джинни добавила:
– Ты ведь, кажется, обещала, что это прекратится.
– Что прекратится? – возмутилась Эбби. – Честное слово, неужели трудно проявить капельку гостеприимства?
– Мы хотели собраться в тесном кругу! Но нет, тебе, как всегда, своей семьи мало! Что тебе, нас не хватает?
Однако теперь все уже потихоньку успокаивалось. Хью, муж Аманды, высокохудожественно резал мясо. Он окончил специальные курсы, и с тех пор эта почетная обязанность традиционно возлагалась на него. Ред, наблюдая, бормотал:
– Господи боже ты мой, там ведь нет костей, ну что за театр?
Нора бесшумно входила и выходила, успокаивала детей, вытирала пролитое, а миссис Энджелл, женщина с приятным лицом и седыми голубоватыми волосами, похожими на пух одуванчика, по мере сил развлекала Атту беседой. Расспрашивала о работе, о том, что едят у нее на родине, об устройстве системы здравоохранения. Атта сбивала каждый вопрос на лету. Казалось, те падают на пол, будто пропущенные воланчики.
– А вы будете подавать на американское гражданство? – поинтересовалась миссис Энджелл.
– Абсолютно ни за что нет, – отрезала Атта. А…
– Атта считает американцев недружелюбными, – объяснила Эбби миссис Энджелл.
– Святые небеса! Впервые такое слышу!
– Они притворяются, что они друзья, – сказала Атта. – Мои коллеги всегда спрашивают: «Как поживаете, Атта?» Говорят: «Мы рады вас видеть, Атта». Но что, зовут они меня в гости? Нет.
– Возмутительно.
– Они… как это у вас говорят? Двуликие, – заявила Атта.
Джинни перегнулась через стол и спросила Денни:
– Помнишь Би Джей Отри?
Денни невнятно промычал что-то в ответ.
– Я вдруг ее вспомнила, сама не знаю почему.
Аманда хмыкнула, а Стем застонал. Они отлично знали почему: Би Джей с ее скрипучим голосом и режущим смехом была, пожалуй, самой противной «сироткой» их матери. Денни без улыбки посмотрел на Джинни, а затем повернулся к Атте:
– Полагаю, вы ошибаетесь.
– Да? – удивилась она. – «Двуликие» неправильное слово?
– В этой ситуации да. «Вежливые», думаю, намного точнее. Люди проявляют вежливость. Вы им не слишком нравитесь, поэтому к себе они вас не приглашают, но очень стараются вести себя с вами любезно. Вот и спрашивают, как вы поживаете, и говорят, что рады вас видеть.
Эбби воскликнула:
– Денни!
– Что?
– Или еще, – абсолютно невозмутимо сказала Атта, – они желают мне «приятно провести выходные». Как, спрашивается, мне это делать, хотела бы я знать.
– Точно. – Денни улыбнулся матери; та откинулась на спинку стула и шумно выдохнула.
– Внимание! – прокричал Хью, муж Аманды, нанизав кусок мяса на большую двузубую вилку. – Смотрите-ка, Ред.
– Что?
– На этом куске ваше имя. Видите, он тоненький, как бумага.
Ред кивнул:
– А, хорошо, спасибо, Хью.
Хью, муж Аманды, прославился в семье тем, что однажды спросил, зачем под кустами азалии шнауцер. Он говорил о штуцере для поливных шлангов. В семье этого так и не забыли и часто спрашивали: «Что, Хью, как сейчас под кустами, много шнауце-ров?» Он нравился Уитшенкам, но изумлял их своей безрукостью, бесполезностью в том, что казалось им главным в жизни. Он не умел даже заменить выключатель! Хью тщательно ухаживал за собой, поражал модельной красотой и привык ко всеобщему восхищению. Он постоянно хватался за какие-то новые занятия, однако от недостатка терпения бросал их, а в настоящий момент держал ресторан под названием «День благодарения», специализировавшийся на блюдах с индейкой.
У Хью, мужа Джинни, напротив, были золотые руки; он работал в колледже, где Джинни училась. Другие девочки мечтали о студентах-медиках, но Джинни, лишь глянув на простака Хью – борода цвета опилок, пояс с инструментами низко на бедрах, – сразу почувствовала себя как дома. Вот человек, с которым можно говорить на одном языке! Она вышла за него замуж на старшем курсе, доставив этим некоторые неудобства администрации колледжа.
Сейчас Хью, муж Джинни, расспрашивал Элизу о ее балете, проявляя тем самым большую любезность, поскольку до того с девочкой никто толком не разговаривал.
– Это у тебя из-за балета волосы затянуты? – осведомился он, и Элиза ответила:
– Да, мадам О’Лири требует.
Она села прямее – тоненькая, будто водоросль, плечики нарочито прямые – и потрогала маленький пончик у себя на макушке.
