Грегори Робертс - Тень горы
– Бог говорит?
– Да, ежедневно, с каждым. В душе.
– А-а… – в полной растерянности протянул я, совершенно ничего не понимая. – Давайте к этому вернемся позже. Простите, что перебил.
– Прекрати извиняться. Я попросил тебя дать определение усложнению.
– Ну, я часто спрашивал это у Кадербхая, но он всегда уклонялся от ответа.
– А сам ты что думаешь?
Что я думал? Я хотел быть с Карлой, хотел знать, что она в безопасности, а раз уж приходилось проводить время на горе, то хотелось слушать учителя, а не говорить самому. Впрочем, после трех дней бесед с Идрисом я знал, что протестовать бесполезно.
Я отпил воды, осторожно поставил стакан на стол и вышел на арену духа:
– Сначала я считал, что усложнение подразумевает сложные вещи – чем они сложнее, тем больше усложнение. Мозг сложнее дерева, а дерево сложнее камня, а камень сложнее пространства. Но…
– Что?
– Но чем больше я размышлял об усложнении, тем чаще задумывался о двух вещах – о жизни и о воле.
– И как ты до этого додумался?
– Я вообразил высокоразвитую инопланетную цивилизацию, представители которой бороздят просторы космоса, и спросил себя, на поиски чего отправились инопланетяне. Наверняка их интересует чужая жизнь, особенно такие ее виды, которые обладают высокоразвитой волей.
– Неплохо, – кивнул Идрис. – Я с удовольствием с тобой обо всем этом еще поговорю. А сейчас приготовь мне чиллум. Эй, Сильвано!
Постоянный спутник учителя, Сильвано, подошел к нам:
– Джи?
– Не пускай ко мне никого. И не забудь поесть. Ты опять не обедал? Почему? Того и гляди голову обреешь. Ты со мной соревнуешься, что ли? В праведники подался?
– Джи, – рассмеялся Сильвано, мельком взглянув на меня.
Как только я приехал на гору, добродушный Сильвано взял меня под опеку и всегда был готов прийти на помощь. Свою всепоглощающую и беззаветную любовь к Идрису он скрывал за неодобрительной гримасой, хотя на самом деле был человеком беззлобным и покладистым.
– Итак, усложнение, – продолжил Идрис после ухода Сильвано. – Усложнение – это мера той изощренности, с которой выражен набор положительных характеристик.
– Что-что?
– Объект сложен в той степени, в какой он выражает набор положительных характеристик.
– Набор положительных характеристик?
– Этот набор включает в себя жизнь, сознание, свободу, взаимосвязь, творчество, объективность и прочее.
– А откуда он взялся, этот набор? Кто его придумал?
– Это общие и универсальные характеристики, которые, несомненно, известны и твоим высокоразвитым инопланетянам. Эти характеристики называют положительными, потому что они противоположны смерти, бессознательности, рабству, вражде, разрушению и несправедливости. Понимаешь, о чем я говорю? Позитивные характеристики универсальны.
– Хорошо, Идрис, если принять этот набор положительных характеристик, то как его измерить? И кто его будет измерять? Как решить, что положительнее?
К нам подошел черный кот, лениво выгнул спину.
«Привет, Полночь! Как ты сюда попал?»
Кот вскочил мне на колени, испытывая когтями мое терпение, свернулся клубком и заснул.
– Есть две точки зрения относительно человечества, – сказал Идрис, глядя на трепетание птичьих крыльев в кронах деревьев. – Согласно первой мы возникли случайно, по прихоти бескрайнего космоса, и чудесным образом пережили динозавров, истинных хозяев планеты, вымерших в юрском периоде. Следовательно, мы одни во Вселенной, потому что подобная случайность вряд ли повторится. Мы единственные живем в бескрайнем космосе, среди миллиардов пустынных планет, где в щелочных морях обитают лишь безобидные бактерии, археи да термофильные метаногены.
Над Идрисом кружила стрекоза. Он что-то пробормотал, вытянул руку и указал на деревья вдали. Стрекоза послушно улетела.
– А вторая точка зрения заключается в том, что жизнь существует повсюду, в каждой точке Вселенной, в том числе и в этой галактике, в нашей Солнечной системе, на окраине Млечного Пути, – продолжил он. – Мы – результат локальной эволюции. Нам повезло. По-твоему, какое объяснение правдоподобнее?
По-моему? Я отогнал посторонние мысли, вернулся к настоящему.
– По-моему, второе. Если жизнь смогла зародиться на Земле, то это возможно и на других планетах.
– Совершенно верно. Вполне вероятно, что мы не одиноки во Вселенной. Если Вселенная способна создать нас и существ, похожих на нас, то набор положительных характеристик приобретает особое значение.
– Для нас?
– Для нас и сам по себе.
– Мы сейчас говорим о существенных и условных признаках?
– Ты где учился? – рассмеялся Идрис, с любопытством глядя на меня.
– Сейчас – здесь.
– Прекрасно, – улыбнулся он. – Между существенными и условными признаками разницы нет. Все и существенно и условно одновременно.
– Простите, я не понимаю.
– Хорошо, я объясню покороче, уж больно мне надоели сократовские и фрейдистские привычки отвечать вопросом на вопрос. Кадербхай, да будет ему земля пухом, любил всю эту ерунду, но я предпочитаю сначала высказаться, а потом обсуждать. Ты не возражаешь?
– Нет, конечно. Прошу вас, продолжайте.
– Так вот, я верю, что каждый атом обладает набором характеристик, полученных от вспышки Большого взрыва. Этот набор включает в себя и набор положительных характеристик. Все, что состоит из атомов, обладает набором положительных характеристик.
– Все?
– Почему ты такой сомнительный?
– Сомнительный или сомневающийся?
– А в себе ты тоже сомневаешься? – спросил он, потянувшись за чиллумом.
Сомневался ли я в себе? Разумеется. Я познал падение. Я был одним из падших.
– Да.
– Почему?
– Сейчас – потому что не расплатился за содеянное.
– И это тебя тревожит?
– Очень. Пока что я выплатил только аванс. Так или иначе, рано или поздно, но мне придется расплатиться до конца, возможно с процентами.
– Ты и сам не знаешь, что уже за это расплачиваешься, – произнес он, обволакивая меня умиротворением.
– Возможно, – кивнул я. – Но вряд ли этого достаточно.
– Как интересно, – сказал он и жестом попросил меня раскурить чиллум. – Как ты относишься к отцу?
– Я очень люблю и уважаю отчима. Он добрый, умный, прекрасный человек. Очень честный. А я его предал, став тем, кем я стал.
Не знаю, почему я это сказал, но слова стремительно пролились из сосуда моего стыда. Я отгородился стальным щитом от причиненной отчиму боли. Иногда раскаяние за неприглядные поступки каменным истуканом застывает в храме наших сердец.
– Простите, Идрис, я слишком расчувствовался.
– Вот и прекрасно, – негромко сказал он. – Покури-ка со мной.
Он передал мне чиллум. Я затянулся, и на душе стало спокойнее.
– А теперь давай закругляться, а то сейчас набегут романтические юнцы, несчастные влюбленные, и начнут рассказывать о своих душевных терзаниях. Ну почему молодежь не желает понимать, что любовь всегда терзает душу и сердце? Ты готов?
– Да, продолжайте, пожалуйста, – ответил я, хотя особой готовности не ощущал.
– В каждой частице материи содержится набор положительных характеристик своего уровня сложности. Чем сложнее структура материи, тем сложнее проявление набора положительных характеристик. Это ясно?
– Да.
– Отлично. На человеческом уровне сложности происходят два весьма необычных явления. Во-первых, мы обладаем неэволюционным знанием. Во-вторых, мы способны подавлять в себе животную природу и вести себя как уникальный вид – человек. Понятно?
– Учитель! – воскликнул Сильвано, подбежав к нам. – Прошу вас, отпустите Лина на минутку!
Идрис счастливо рассмеялся:
– Конечно, Сильвано. Ступай, Лин. Мы с тобой позже договорим.
Сильвано стремглав пересек плато и выбежал на дорогу, вьющуюся по склону горы.
– Быстрее! – крикнул он, не сбавляя шага.
Крутая тропка, ответвляясь от дороги, поднималась на холм, в прогалину между деревьями. На вершине холма мы остановились и, тяжело дыша, поглядели в долину, где догорал закат.
– Вот, посмотри! – Сильвано указал на горизонт.
Вдали виднелась церковь со шпилем.
– Успели! – выдохнул Сильвано.
Трепетавшие в воздухе алые лучи внезапно осветили навершие шпиля – то ли просто крест, то ли крест в круге, издалека было не понять, – и на миг яркое сияние омыло нежным светом все дома в долине.
Через минуту солнце ушло на покой, и долину накрыли сумерки.
– Изумительное зрелище! – сказал я. – Здесь всегда так?
– Я вчера впервые увидел, – улыбнулся Сильвано, торопясь вернуться к обожаемому учителю. – Решил тебе показать. Неизвестно, сколько это продлится – день, может, два? А потом исчезнет.
