Роман о двух мирах - Мария Корелли

один из тех, для кого существует только настоящее, – вы с легкостью забываете о прошлом и не волнуетесь о будущем. Париж для вас рай, или Санкт-Петербург, или Вена – как вам вздумается; современные доктрины безбожия и морального разложения у вас в крови. Ничто, кроме ниспосланного небесами чуда, не в силах вас изменить, впрочем, для таких материалистов, как вы, чудес не существует. Однако дайте мне сказать кое-что еще, прежде чем вы покинете этот дом. Больше не пытайтесь мстить за разочарование в любви Гелиобасу, ибо мстить вам просто не за что. По вашему собственному признанию, вы любили только тело Зары – тело это всегда было бренным, и от внезапного, но природного явления оно погибло. А с ее душой, как вы заявляете, у вас не было ничего общего, а это и была она сама, и для нас, для тех, кто ее любит, и тех, чьей любви она добивалась, Зара по-прежнему жива. Гелиобас не губил тела сестры, зато помогал взращивать и развивать ее прекрасный Дух, который он и считал истинной сущностью близкого человека, – и за это он заслуживает уважения и одобрения. Князь Иван, обещайте, что больше никогда не приблизитесь к нему с недобрыми намерениями, ведь вы правда должны перед ним извиниться за несправедливые обвинения и даже сказать спасибо: он не лишил вас жизни в недавней стычке.

Во время моей страстной речи князь не спускал с меня глаз, а затем вздохнул и беспокойно зашевелился.

– Ваши слова убедительны, мадемуазель. Вы обладаете надо мной странным влиянием. Я знаю, что прав, считая вас последовательницей Гелиобаса, чью науку признаю, хотя не верю в его теории. Я охотно обещаю вам то, о чем вы просите… я даже сам подам ему руку, если он согласится ее пожать.

Переполненная радостью успеха, я ответила:

– Он в часовне, я приведу его сюда.

По лицу князя пробежала быстрая тень сомнения, перемешанного с ужасом, однако он, казалось, принял решение, пусть оно было ему неприятно. Он усилием воли победил свои чувства и твердо сказал:

– Нет, я пойду к нему сам. И снова взгляну на… на лицо, что я так любил. Еще один страшный удар. Почему бы мне не вынести и его?

Видя, что он настроен решительно, я не стала отговаривать князя и без слов повела в часовню. Я вошла туда с трепетом, он неслышным шагом следовал сразу за мной. Все было так, как при моем уходе, только слуги ушли отдохнуть, прежде чем утреннее солнце призовет их к ежедневным хлопотам по дому. Отец Поль тоже ушел, и Гелиобас в одиночестве стоял на коленях у тела Зары, – его фигура была неподвижна, словно отлитая из бронзы, лицо спрятано в ладонях. Когда мы подошли, он не шевельнулся, не посмотрел на нас, поэтому я тихо подвела князя к противоположной стороне катафалка, чтобы он мог тихо лицезреть лежащую в вечном покое погибшую красоту. Иван задрожал, однако не оторвал взгляда от прекрасной и мирной фигуры, в безмятежных чертах которой застыла улыбка, появившаяся на губах еще в момент смерти, от сложенных рук, увядающих померанцевых цветов, от распятия, что лежало на холодной груди, словно последняя печать на письме жизни. Он порывисто наклонился вперед и с трепетным благоговением прижался губами к бледному лбу, но тотчас же отпрянул, приглушенно воскликнув:

– О Боже! Какая холодная!

При звуке его голоса Гелиобас тут же поднялся, и двое мужчин посмотрели друг другу в лицо, тогда как тело Зары лежало между ними, словно преграда.

Последовала пауза, и я услышала, как бьется мое сердце, – так велико было волнение. Гелиобас выждал несколько мгновений, а затем протянул руку над телом сестры.

– Ради нее давай установим между нами мир, Иван, – сказал он, одновременно мягко и торжественно.

Тронутый до глубины души, князь с охотой ответил на его добрые слова, и они пожали друг другу руки над лежащей между ними тихой и прекрасной фигурой – молчаливым, связывающим их свидетелем перемирия.

– Я должен попросить у тебя прощения, Казимир, – прошептал Иван. – И поблагодарить за то, что остался жив.

– Скажи спасибо другу, что стоит рядом с тобой, – ответил Гелиобас таким же тихим шепотом, легко кивнув на меня. – Она вовремя напомнила мне о долге. Что касается прощения, то я не знаю причин для обид на тебя, кроме совершенно простительной. И больше ни слова об этом – мудрость приходит с годами, а ты пока молод.

Последовала долгая пауза. Мы все с тоской смотрели на тело нашей погибшей любимицы, слишком глубоко погрузившись в мысли, чтобы говорить или плакать. Тут я заметила еще одного скорбящего, скромно разделившего караул. Это был верный Лео. Он лежал на каменном полу в ногах у гроба такой же безмолвный, как мраморная статуя: единственным признаком жизни служили глубокие вздохи, вырывавшиеся время от времени из его преданной груди. Я подошла к нему и нежно погладила косматую голову. Он посмотрел на меня большими карими глазами, полными слез, робко облизал мою руку и снова опустил голову на передние лапы с такой покорностью, что сердце разрывалось.

В окна часовни начали пробиваться слабые лучи рассвета холодного туманного утра. Буря минувшей ночи еще ощущалась в воздухе; дождь, пусть и не сильно, все же продолжал накрапывать. Ветер теперь почти не нарушал тишины. Я сменила цветы, которые украшали тело Зары, убрав те, что утратили свежесть. Померанцевые цветы завяли, однако их я не тронула, оставив ровно там, куда их приколола живая Зара. Совершая этот небольшой ритуал, я размышляла одновременно с тоскою и радостью:

Все Небо твое, все блаженство.

Наш мир – мир восторгов и бед,

Расцвет наш есть только расцвет.

И тень твоего совершенства

Для нас ослепительный свет38.

Наконец князь Иван будто очнулся от глубокой печальной задумчивости и мягко произнес, обращаясь к Гелиобасу:

– Больше я тебя не потревожу, Казимир. Прощай! Сегодня вечером я покину Париж.

Вместо ответа Гелиобас поманил его, а затем и меня, прочь из часовни. Как только двери за нами закрылись и мы встали посреди зала, он заговорил с нежной искренностью и серьезностью:

– Иван, чувствую, мы с тобой не увидимся долгие годы, а может, не увидимся вовсе. Поэтому твое «Прощай» звучало для меня с двойным смыслом. Мы друзья – наша дружба благословлена незримым присутствием той, кого мы оба по-своему любили. Думаю, ты благосклонно воспримешь сказанное мной. Ты не можешь закрывать глаза на то, что наука, которой я занимаюсь, таит в