Финеас Финн - Энтони Троллоп
До Финеаса наконец дошло, о чем идет речь. Перед тем как проститься, новый знакомец вручил нашему герою визитную карточку с именем «мистер Квинтус Слайд». В углу имелась приписка: «Редакция «Гласа народа», Феттер-лейн, 137». Мистер Квинтус Слайд – человек молодой, не достигший еще тридцати, в не слишком чистой рубашке и рассуждавший неизменно о «парламене», был, однако же, весьма известным и заслуженным представителем могущественного сословия. Начав репортером и хорошо узнав благодаря этому палату общин, он стал теперь публицистом и, хотя выговаривал «парламен» и «рупер», писал неплохо и очень быстро, обладая той особенной страстью к политике, которая проявляется у человека в работе, но не в поведении. Мистер Слайд желал быть прогрессивным реформатором и во всем, что делал от имени «Гласа народа», был и впрямь очень прогрессивен. Никто не умел с таким пылом, как он, писать о неотъемлемых правах народа. Тем не менее ему никогда не приходило в голову думать о чем-то, кроме борьбы как таковой, – о чем-то, кроме поиска хорошей темы для хлесткой статьи. Мистер Слайд был человеком энергичным, но не глубоким, в политике его интересовала не защита прав, но поиск неправого. Я не хочу сказать, что он был во всем неискренен, – скорее, он просто не вдумывался в то, что делает. На заре своей карьеры мистер Слайд сошелся с «друзьями народа», и ему подвернулась вакансия в либеральной прессе. Для его амбиций было выгодно примкнуть к этим кругам – он так и сделал. Работа его заключалась в том, чтобы ругать правительство и при любом повороте событий утверждать, что власть настроена против простого человека. Если бы правительство перестало быть «антинародным», это выбило бы у мистера Слайда почву из-под ног. Но такая катастрофа произойти не могла. Древняя картина мироустройства, известная с тех пор как появились демагоги, и сейчас работала превосходно: существовали власть и народ, противостоявшие друг другу как демоны и ангелы, и пока журналист не выпускал из рук пера, ему всегда было чем заняться.
Финеас, предоставив негодующего Банса его друзьям, отправился в парламент, по пути размышляя о том, что сказал ему мистер Слайд. Комитет по консервированному горошку собирался снова, и наш герой намеревался быть в зале заседаний ровно в полдень, но не смог оставить мистера Банса в беде, так что теперь было уже начало второго. Надо сказать, по стечению различных несчастливых обстоятельств ему до сих пор не удавалось заняться консервированным горошком с тем тщанием, которого требовал вопрос. На этот раз мысли Финеаса были заняты мистером Квинтусом Слайдом и «Гласом народа». Быть может, предложение заслуживало внимания? Финеас пришел в парламент под крылом правящей партии, весьма успешно сблизившись с министрами и их приятелями. Он решил, что будет на их стороне и свяжет с ними надежды на будущее, и особенно укрепился в этом решении благодаря своему неприятию тайного голосования – возникшему, в свою очередь, под влиянием мистера Монка. А сдружись он с мистером Тернбуллом, вполне возможно, что и на тайное голосование теперь смотрел бы другими глазами. О таких предметах требуется размышлять долго и серьезно, прежде чем заявлять, что пришел к своим выводам самостоятельно. Но теперь наш герой задумался, насколько подойдет ему правительственная должность. Каково будет служить в казначействе, находясь под началом у мистера Ратлера? А ведь именно таков будет успех, который он себе наметил. В душе Финеас ощущал себя настоящим либералом. Не лучше ли тогда вовсе отказаться от идеи государственной службы, где он всегда будет связан по рукам и ногам, и объединить усилия с «Гласом народа»? Эта мысль начинала его увлекать. Но что сказала бы Вайолет Эффингем об этом печатном органе и о мистере Квинтусе Слайде? К тому же самому Финеасу последний пришелся бы куда больше по нраву, если бы не любимое им слово «парламен».
Из зала, где заседал комитет и где наш герой, увы, так и не принял активного участия в обсуждении горошка, он спустился в палату общин. Там возобновились прения. Как можно было ожидать, ораторы один за другим так или иначе ссылались на беспорядки на улицах и работу, выпавшую на долю судейских. Мистер Тернбулл заявил, что будет голосовать против законопроекта мистера Майлдмэя во втором чтении, потому что не может поддержать никакую реформу избирательного права, не включающую тайное голосование. Его речь задала тон прениям, которые сосредоточились вокруг того же вопроса, хотя казалось, что ранее все уже было обсуждено и решено. Один-два последователя мистера Тернбулла заявили, что они тоже проголосуют против, потому что считают предложенные меры недостаточными, и один-два джентльмена со скамеек, где сидели консерваторы, приветствовали своих новых коллег. Затем поднялся на ноги мистер Паллизер, который говорил около часа, стараясь вернуть обсуждение в первоначальное русло и донести до палаты мысль, что тайное голосование, независимо от его достоинств и недостатков, в предлагаемый законопроект не входит и депутаты должны сейчас сосредоточиться на рассмотрении реформы в том виде, в котором ее представил мистер Майлдмэй.
Финеас был полон решимости выступить, и выступить этим же вечером, если удастся привлечь внимание спикера. Зал перед ним кружился, в глазах рябило, сердце бешено колотилось в груди. Впрочем, он чувствовал себя не так скверно, как в первый раз, когда ему не с чем было сравнивать. Что именно намеревается сказать, наш герой понимал очень смутно. Он искренне желал поддержать законопроект – и одновременно выразить яростный протест против несправедливости, допущенной по отношению к народу в целом и мистеру Бансу в частности. Он твердо решил, что не станет умалчивать о жестоком обращении с Бансом из опасения утратить расположение правительства, – уж лучше тогда и правда податься в редакцию «Гласа народа».
Финеас резко вскочил с места, когда мистер Паллизер закончил речь, но взгляд спикера вполне ожидаемо обратился к другой стороне зала, где поднялся один из тори старой школы – мистер Вестерн, депутат от Восточного Барсетшира, один из немногих смельчаков, которые в 1846 году осмелились голосовать против законопроекта сэра Роберта Пиля об отмене хлебных законов. Мистер Вестерн говорил в течение двадцати минут – медленно, тяжеловесно, скучно, но очень внятно, не снисходя до упоминания мистера Тернбулла и его предложений, но приводя давно знакомые доводы против любой реформы избирательного права. Финеас не слышал – и не пытался услышать – ни слова из его речи, сосредоточившись на том, чтобы непременно привлечь внимание спикера. На размышления о том, что хочет
