Под знаком незаконнорожденных - Владимир Владимирович Набоков
«А я уж точно рада познакомиться с другом Густава», – с притворной скромностью сказала Мариетта.
Мак и Линда обменялись сияющими улыбками.
«Боюсь, мы не объясняли как следует, лапочка. Упомянутый жених, – это не Густав. Определенно не он. Бедняжка Густав уже превратился в абстракцию».
(«Я вас не пущу!» – гремел Круг, сдерживая двух молодчиков.)
«Что же случилось?» – спросила Мариетта.
«Ну, им пришлось свернуть ему шею. Он, знаешь, был schlapp’ом [неудачником]».
«Schlapp, произведший за свою короткую жизнь множество отличных арестов», – заметил Мак со свойственным ему великодушием и широтой взглядов.
«Это принадлежало ему», – доверительным тоном сообщила Линда, показывая сестре пистолет.
«Фонарик тоже?»
«Нет, это Мака».
«Ого!» – воскликнула Мариетта, уважительно потрогав толстую кожистую штуковину.
Один из отброшенных Кругом юнцов врезался в подставку для зонтиков.
«Ну-ну, ради Бога, прекратите эту неприличную возню», – сказал Мак, оттаскивая Круга назад (бедный Круг исполнил кекуок). Юнцы тут же устремились в детскую.
«Они его испугают, – сдавленным голосом, задыхаясь, сказал Круг, пытаясь вырваться из Маковой хватки. – Сейчас же отпустите меня! Мариетта, сделай милость…»: он отчаянно показывал ей, беги, беги, мол, в детскую и проследи, чтобы мой сын, мой сын, мой сын —
Мариетта посмотрела на сестру и хихикнула. С поразительной профессиональной точностью и savoir-faire[88] Мак внезапно нанес Кругу резкий удар наотмашь ребром своей чугунной лапы: удар пришелся точно по внутренней стороне правой руки Круга и мгновенно парализовал ее; тем же образом Мак обработал Кругу и левую руку. Согнувшись пополам и держа свои мертвые руки в мертвых ладонях, Круг опустился на один из трех стульев (теперь косо сдвинутых и утративших свое назначение) в коридоре.
«Мак просто идеален в таких делах», – заметила Линда.
«Нет слов», – согласилась Мариетта.
Сестры давненько не виделись и сейчас не переставали улыбаться, радостно помаргивать и касаться друг друга мягкими девичьими жестами.
«Миленькая брошка», – сказала младшая.
«Три с полтиной», – сказала Линда, и у нее на подбородке добавилась складочка.
«Стоит ли мне пойти к себе и надеть черные кружевные трусики и испанское платье?» – спросила Мариетта.
«О, по-моему, тебе так к лицу эта мятая сорочка. Как думаешь, Мак?»
«А то», – пробасил Мак.
«И ты не простынешь, потому что в авто есть норковая шубка».
Из-за того, что дверь детской внезапно открылась (чтобы снова резко захлопнуться), на мгновение стал слышен голос Давида: как ни странно, ребенок, вместо того чтобы хныкать и звать на помощь, казалось, пытался урезонить своих невозможных гостей. Вероятно, он все же не уснул. Звучание этого почтительного и мягкого голоса было хуже самых мучительных стонов.
Круг пошевелил пальцами – онемение постепенно проходило. Как можно более невозмутимо. Как можно более невозмутимо он вновь воззвал к Мариетте.
«Кто-нибудь знает, чего ему от меня надо?» – спросила Мариетта.
«Слушайте, – сказал Мак Адаму, – либо вы делаете, что велят, либо нет. Но если нет, то будет чертовски больно, ясно? Встать!»
«Хорошо, – сказал Круг, – я встану. Что дальше?»
«Marsh vniz [Марш вниз]!»
И тут Давид начал кричать. Линда поцокала языком («эти болваны-мальчишки все-таки наломали дров»), и Мак посмотрел на нее, ожидая указаний. Круг, шатаясь, двинулся в детскую. В тот же миг Давид в светло-голубой пижаме, беспомощный малыш, выбежал оттуда, но был немедленно пойман. «Пустите меня к папе!» – крикнул он за сценой. Мариетта за открытой дверью ванной, напевая, подкрашивала губы. Кругу удалось добраться до сына. Один из негодяев прижимал Давида к кровати. Другой пытался ухватить его отчаянно брыкавшиеся ноги.
«Оставьте его, merzavtzy! [жестокое оскорбление]», – закричал Круг.
«Они хотят только, чтобы он вел себя тихо», – сказал Мак, снова взяв ситуацию под контроль.
«Давид, милый, – сказал Круг, – все хорошо, они тебе ничего не сделают».
Мальчик, все еще удерживаемый двумя скалящимися юнцами, схватил Круга за полу халата.
Эту ручку придется разжать.
«Все в порядке, я сам, господа. Не трогайте его. Душка моя —»
Мак, которому все это надоело, без дальних слов ударил Круга по голени и вышвырнул из комнаты.
Они разорвали моего единственного малыша надвое.
«Послушай, скотина, – сказал он, стоя на согнутых ногах и хватаясь за платяной шкап в коридоре (Мак тащил его за ворот халата), – я не могу оставить моего ребенка на растерзание. Дайте ему пойти со мной, куда бы вы меня ни отвели».
В ватерклозете спустили воду. Сестры присоединились к мужчинам и наблюдали за происходящим, как скучающие зрители.
«Дорогуша, – сказала Линда, – мы прекрасно понимаем, что это ваш ребенок или, по крайней мере, ребенок вашей покойной жены, а не фарфоровый совенок или что-то в этом роде, но нам приказано забрать вас, а прочее нас не касается».
«Пожалуйста, пойдемте уже, – взмолилась Мариетта, – становится ужасно поздно».
«Дайте мне позвонить Шамму (один из членов Совета старейшин), – сказал Круг. – Только это. Один телефонный звонок».
«Ох, да пойдемте же!» – повторила Мариетта.
«Вопрос в том, – сказал Мак, – пойдешь ли ты тихо-мирно, на своих двоих, или мне придется тебя покалечить, а потом скатить по ступенькам, как мы делали с бревнами в Лагодане?»
«Да, – сказал Круг, внезапно приняв решение. – Да. Бревна. Да. Поехали. Давайте поскорее доберемся туда. В конце концов, выход прост!»
«Погаси свет, Мариетта, – сказала Линда, – чтобы нас не обвинили в краже его электричества».
«Я вернусь через десять минут», – во всю силу своих легких крикнул Круг в сторону детской.
«Ох, Бога ради», – пробормотал Мак, подталкивая его к двери.
«Мак, – сказала Линда, – боюсь, ее может просквозить на лестнице. Пожалуй, ты лучше снеси ее вниз на руках. Слушай, пусть он идет первым, за ним – я, а потом вы с Мариеттой? Давай-ка, подними ее».
«Знаешь, я совсем не тяжелая», – сказала Мариетта, выставляя локти в сторону Мака.
Густо покраснев, молодой полицейский запустил одну вспотевшую лапу под благодарные ляжки девушки, а другой обхватил ее за ребра и легко поднял вверх. Одна из ее туфелек слетела.
«Это ничего, – быстро сказала она, – я могу просунуть ногу тебе в карман. Вот. А Лин понесет туфельку».
«Ты и впрямь не тяжелая», – сказал Мак.
«А теперь прижми меня покрепче, – сказала она. – Прижми покрепче. И дай мне этот фонарик, он больно давит».
Маленькая процессия спустилась по лестнице. В доме было тихо и темно. Круг шел впереди, на его склоненной непокрытой голове и коричневом халате играл ореол ручного фонаря, и он выглядел участником некой таинственной религиозной церемонии, написанной мастером светотени, или скопированной с такой картины, или скопированной с этой или какой-то другой копии. За ним, нацелив пистолет ему в спину, шла Линда, ее изящно изогнутые ступни грациозно попирали ступени. Затем шел Мак, несущий Мариетту. Преувеличенные части перил, а иногда и тень от волос и
