Орландо - Вирджиния Вулф
Пав на колени, эрцгерцог Гарри сделал в высшей степени пылкое предложение руки и сердца. Он сказал, что в несгораемом сундуке в его замке хранятся около двадцати миллионов дукатов. Земельных владений у него больше чем у любого английского вельможи. Охота отменная, куропаток и тетеревов столько, что ни на одном английском или шотландском болоте не сыщешь. Правда, за время его отсутствия поголовье фазанов сильно поредело, да и оленихи скинули приплод, но все это можно исправить с ее помощью, когда они вместе заживут в Румынии.
Пока он говорил, в выпуклых глазах набухли две огромные слезы и потекли по длинным, впалым щекам.
Из собственного прошлого опыта Орландо знала, что мужчины плачут столь же часто и беспричинно, сколь и женщины, хотя уже начинала подозревать, что женщин подобное проявление чувств со стороны противоположного пола шокирует, и посему ужаснулась.
Эрцгерцог извинился. Он слегка овладел собой и сказал, что сейчас уйдет, но на следующий день вернется за ответом.
Это было во вторник. Он приходил в среду, в пятницу и в субботу. Каждый визит начинался, продолжался или заканчивался объяснением в любви, однако в промежутках они подолгу молчали. Сидели по разные стороны камина, и иногда эрцгерцог ронял кочергу, щипцы или совок, а Орландо их поднимала. Потом эрцгерцог вспоминал, как подстрелил лося в Швеции, Орландо спрашивала, был ли тот очень крупный, и эрцгерцог отвечал, что не больше северного оленя, которого он подстрелил в Норвегии, и Орландо спрашивала, доводилось ли ему подстрелить тигра, и эрцгерцог отвечал, что только альбатроса, и Орландо спрашивала (плохо скрывая зевок), был ли тот альбатрос размером со слона, и эрцгерцог отвечал… несомненно, весьма разумно, но Орландо его уже не слышала, ибо смотрела то на письменный стол, то в окно, то на дверь. После чего эрцгерцог восклицал: «Я вас обожаю!», в то время как Орландо говорила: «Кажется, дождь собирается», и оба смущались, густо краснели и не могли придумать, что еще сказать. Орландо понятия не имела, о чем с ним еще разговаривать, и, если бы не вспомнила про игру под названием «Муха, лети!», в которую можно просаживать баснословные деньги почти без усилий, ей, вероятно, пришлось бы выйти за эрцгерцога замуж, ибо она понятия не имела, как еще от него избавиться. Однако благодаря этой затее, причем весьма незамысловатой, ведь требовалось всего три кусочка сахара и достаточное количество мух, ей удалось устранить неловкость в общении и избежать брака. Эрцгерцог ставил пятьсот фунтов против шестипенсовика, что муха сядет на этот кусочек, а не на тот, и они проводили все утро, наблюдая за мухами (которые в холодное время года бывают вялыми и способны кружить под потолком часами), пока наконец какая-нибудь изящная зеленушка не делала свой выбор и партия не заканчивалась. Сотни фунтов переходили из рук в руки за время игры, которую эрцгерцог, человек азартный, считал ничуть не хуже конных скачек и клялся, что мог бы играть в нее вечно. Но Орландо вскоре это наскучило.
«Что толку быть красивой молодой женщиной во цвете лет, – подумала она, – если целыми днями я наблюдаю за навозными мухами в компании эрцгерцога?»
Сахар стал ей противен, от мух кружилась голова. Наверняка есть какой-нибудь выход, полагала Орландо, но, еще не владея в полной мере женскими уловками и больше не в силах ударить его по голове или пронзить рапирой, не придумала ничего лучшего, кроме как поступить следующим образом. Поймав муху, нежно выдавила из нее жизнь (бедное насекомое и так было полуживое, иначе у Орландо рука бы не поднялась) и прикрепила на сахар с помощью капли гуммиарабика. Пока эрцгерцог взирал на потолок, она проворно подменила кусочек, на который поставила деньги, и криком «Муха! Муха!» объявила о своей победе. Орландо рассчитывала, что поднаторевший в спорте и конных скачках герцог мигом раскроет обман, а поскольку мухлевать при игре в муху – самое гнусное из всех преступлений, за которое людей навсегда изгоняют из человеческого общества и отправляют в тропики к обезьянам, заключила, что у него хватит мужества порвать с ней навеки. Увы, Орландо недооценила простодушие благородного вельможи. В мухах он не особо разбирался и не мог отличить мертвую от живой. Орландо сыграла с ним эту злую шутку двадцать раз, и он заплатил семнадцать тысяч двести пятьдесят фунтов (на наши деньги около сорока тысяч восемьсот восьмидесяти фунтов, шести шиллингов и восьми пенсов), прежде чем Орландо смухлевала столь грубо, что даже эрцгерцог заметил. Наконец осознав правду, он устроил душераздирающую сцену. Эрцгерцог встал во весь рост, побагровел. По щекам его покатились слезы. Неважно, что Орландо выиграла целое состояние – ради Бога, обидно, что предала его, хотя сама мысль о том, что она на такое способна, ранила весьма ощутимо, но жульничать при игре в муху… Любить женщину, которая мухлюет в игре, – немыслимо! И тут эрцгерцог окончательно сломался. К счастью, сказал он, чуть овладев собой, свидетелей нет. В конце концов, она всего лишь женщина. Короче говоря, в порыве благородства он был готов ее простить и склонил гордую голову в поклоне, собираясь извиниться за резкость, и тут Орландо свела все его усилия на нет, сунув бедняге за шиворот лягушонка.
Справедливости ради отметим, что она предпочла бы рапиру. Прятать на себе скользкую жабу все утро – то еще удовольствие. Увы, женщинам рапиры запрещены, вот и приходится прибегать к жабам. Более того, порой жаба и смех гораздо эффективнее холодного оружия. Орландо засмеялась. Эрцгерцог покраснел. Она засмеялась. Эрцгерцог выругался. Она засмеялась. Эрцгерцог хлопнул дверью.
– Слава небесам! – вскричала Орландо, все еще смеясь. Послышался грохот колес стремительно выезжающей со двора кареты и постепенно стих вдали.
– Я совсем одна, – сказала Орландо вслух, поскольку никто ее не слышал.
Тот факт, что после шума тишина становится ощутимее, еще
