Дом разделенный - Перл С. Бак
Он видел все, и картины эти оставляли в нем куда более глубокий след, чем в Мэне, ибо Мэн был из тех, кто обязательно должен служить высокой цели и все вокруг подчинять этому служению. Стоило ему увидеть изможденного голодом человека или толпу попрошаек у ворот портовых складов, где продавали за грош тухлые яйца, а свежие грузили на корабли и увозили за границу, или ленивых богачей и разодетых в шелка женщин, смеющихся и весело щебечущих под крики нищих, Мэн тотчас взрывался и любую мучившую его боль исцелял одним криком:
– Ничего не изменится, покуда мы не достигнем своей цели! Нам нужна революция! Надо свергнуть всех богачей и выгнать иностранцев, севших нам на шею, а бедные должны прийти к власти – только революция позволит этому свершиться. Юань, когда же ты увидишь свет и примкнешь к нам? Ты нам нужен… Мы все нужны нашей стране!
И Мэн уставлял на Юаня свирепый горящий взор, будто хотел буравить им брата до тех пор, покуда тот не поклянется служить революции.
Однако Юань не мог принести такой клятвы, потому что революция его пугала. От нее он в свое время и сбежал.
А еще он почему-то не мог поверить, что революция способна исцелить все эти недуги, да и ненавидеть богатых такой лютой и непримиримой ненавистью, как у Мэна, не мог. От одного лишь вида округлого сытого тела или золотого кольца на пальце богача, или мехов на его плечах, или драгоценных камней в ушах его женщины и ее густо напудренного, разукрашенного лица Мэн мог впасть в ярость и еще тверже уверовать в революцию. Юань же, порой против собственной воли, подмечал добрую улыбку на лице богатого господина или полные жалости накрашенные глаза его нарядной жены, протягивавшей нищему серебряную монету. Еще ему нравилось слышать смех, неважно, богатых или бедных; смеющийся человек вызывал у Юаня симпатию, даже если он знал, что тот – злодей. Правда заключалась в том, что Мэн ненавидел и любил людей просто за то, что лица у них белы или черны, а Юань никогда не смог бы сказать: «Этот человек – богатый и значит плохой, а этот – бедный и значит хороший», поэтому подчинить всю свою жизнь служению одной цели он не мог, какой бы высокой она ему ни казалась.
Он не мог как следует возненавидеть даже иностранцев, лица которых то и дело мелькали в уличной толпе. Город, торговавший со всеми странами мира, был полон иностранцев всех мастей, говоривших на самых разных языках, и Юань часто видел их на улицах: одни вели себя скромно, другие развязно и злобно, часто они бывали пьяны, и среди них было много как бедных, так и богатых. Еще сильнее, чем богачей, Мэн ненавидел богатых иностранцев; никакое иное проявление жестокости не возмущало его так, как если он видел, что пьяный заграничный матрос пинает рикшу, или белая женщина покупает что-то у лавочника и хочет во что бы то ни стало заплатить меньше, чем тот просит, а такие мелкие недоразумения, как известно, постоянно происходят в больших приморских городах, где встречаются и смешиваются люди разных народов.
Мэну было жалко для этих иностранцев даже воздуха, которым те дышали. Встречая их на улицах, он никогда не уступал им дорогу. Его молодое лицо сразу мрачнело, и он шире расправлял плечи, чтобы нарочно задеть человека, даже если то была женщина. Грубо толкая прохожих плечом, он с ненавистью бормотал: «Так им и надо! Нечего им делать на нашей земле. Они приехали грабить и разорять нашу страну. Своей религией они разоряют наши души и умы, а их торгаши отнимают у нас товары и деньги».
Однажды Юань и Мэн вместе возвращались домой из школы и прошли мимо стройного мужчины с белой кожей и длинным носом, как у белых, однако глаза и волосы его были необычайно черны. Мэн бросил на прохожего свирепый взгляд и крикнул Юаню:
– Больше всего в этом городе я ненавижу вот таких людей – ни то ни се, смешанной крови и с разладом в душе! Им нельзя доверять. А китаец, будь то мужчина или женщина, решивший смешать кровь с чужеземцем, достоин самой страшной смерти! Я казнил бы их всех, как предателей, и вот таких полукровок в первую голову.
Юань заметил благодушное лицо юноши и его взгляд – терпеливый, несмотря на белую кожу.
– Мне он показался добрым человеком. Я не могу записать его в злодеи на том лишь основании, что у него белая кожа и смешанная кровь. Он не виноват в том, что сделали его родители.
– Ты обязан его ненавидеть, Юань! – вскричал Мэн. – Разве тебе неизвестно, что белокожие сделали с нашей страной, как заковали нас в кандалы своих жестоких, несправедливых международных соглашений? Мы даже законы не можем принимать сами… А если белый убьет нашего соотечественника, он не понесет за это ответственности… Ни суда, ни следствия не будет…
Пока Мэн распалялся, Юань слушал и виновато улыбался, чувствуя неловкость за свое спокойствие и понимая, что, вероятно, ему в самом деле положено ненавидеть чужеземцев, но он просто не был на это способен.
Вот почему Юань пока не мог примкнуть к рядам революционеров. Он ничего не сказал Мэну, когда тот его умолял, лишь застенчиво улыбался и не отказывал прямо, а вновь и вновь приводил в качестве оправдания свою занятость – у него не было времени даже на столь важное дело, – и Мэн в конце концов отстал от него, даже перестал с ним разговаривать, лишь угрюмо кивал при встрече. По выходным и патриотическим праздникам, когда все должны были выходить на улицы с флагами и петь, Юань тоже выходил, чтобы его не сочли предателем, но ни в какие тайные объединения не вступал и в подрывной деятельности не участвовал. Порой до него доходили новости о тех, кто участвовал: у одного студента под кроватью нашли бомбу, которую тот собирался бросить в какого-то влиятельного человека, а однажды целая банда заговорщиков избила ненавистного учителя за то, что тот водил дружбу с чужеземцами. Слыша такое, Юань лишь еще глубже зарывался в учебники и не позволял себе отвлекаться на что-либо другое.
На самом деле жизнь Юаня была под завязку набита событиями, так что добраться до сути чего-либо он
