Дом разделенный - Перл С. Бак
– Первым делом посмотри на себя и на меня, и скажи, кому из нас орудовать мотыгой проще? Кому не придется обливаться потом?
Юань посмотрел и увидел, что крестьянин, сильный и загорелый, с коричневым лицом, румяным от ветра и солнца, был гол по пояс, в коротких штанах до колен и сандалиях на босу ногу. Видно было, что движения его тела ничем не стеснены. Тогда Юань улыбнулся и, не сказав ни единого слова, снял с себя тяжелую верхнюю куртку, затем нижнюю, закатал рукава по локоть и приготовился работать. Крестьянин поглядел на него и вдруг опять воскликнул:
– Да у тебя кожа, как у женщины! Взгляни на мою руку!
Он приставил свою ладонь к ладони Юаня и раскрыл ее.
– Смотри, сколько ты натер мозолей! Ты так слабо держал черенок мотыги, что он и мою натруженную руку стер бы в кровь!
Затем он взял мотыгу и показал, как держать ее двумя руками: одну поближе и покрепче, а вторую подальше, чтобы направлять замах. Юаню было не стыдно учиться, и он не оставлял попыток, покуда железное острие мотыги не стало врезаться в почву метко и с силой, всякий раз отсекая пласт земли. Тогда крестьянин похвалил Юаня, и он обрадовался похвале так же, как если бы учитель высоко оценил его стих, хотя его самого этого удивило, ведь то был всего лишь крестьянин.
День за днем Юань приходил возделывать свой клочок земли, и больше всего ему нравилось работать одному, без других учеников, потому что, когда их было много, крестьянин к ним не приближался и работал на дальних полях. Если же Юань был один, крестьянин охотно подходил поболтать и показывал, как сеять, прореживать всходы и различать вредителей – червей и жуков, – готовых сожрать молодые ростки на корню.
Юаню тоже было чем поделиться с крестьянином. Когда нагрянули вредители, в своих книгах он прочел о заграничных отравах и обработал ими свой участок. Когда он делал это впервые, крестьянин опять засмеялся: «Что же ты, еще не понял, что надо смотреть на меня, а не в книги? Ведь книги не научили тебя ни держать мотыгу, ни сажать бобы, ни пропалывать!»
Однако, увидев, как черви съеживаются и погибают прямо на листьях бобов, он посерьезнел и уже чуть тише сказал:
– Клянусь, расскажи мне кто про такое диво – не поверил бы! Выходит, эти вредители – не воля богов! Человек может от них избавиться! Значит, и от книг есть какая-то польза… И очень большая польза, ведь что толку сеять и жать, если все сожрут черви.
Тогда он попросил немного отравы и для своей земли, и Юань охотно с ним поделился. Благодаря таким обменам они с крестьянином стали прямо-таки друзьями, и Юань был очень благодарен крестьянину, что на его участке все росло лучше, чем у остальных, а тот был благодарен Юаню за то, что его бобы не сожрали вредители, как это случилось на полях соседей.
Юаню пошла на пользу и эта дружба, и сама земля, на которой он работал. Часто по весне, склоняясь над землей, он испытывал неведомое удовлетворение. Он научился переодеваться, приходя на участок, и работать в самой простой крестьянской одежде и в сандалиях на босу ногу. Крестьянин свободно впускал его в свой дом, поскольку незамужних дочерей у него не было, а жена была стара и безобразна, и Юань стал хранить там свою рабочую одежду. Каждый день он приходил и переодевался в простое крестьянское платье, и землю он полюбил так, как никогда не чаял полюбить. Приятно было смотреть на молодые зеленые всходы, в этом заключалась своя, особая поэзия. Выразить ее он пока не мог, хотя и пытался, и даже сложил об этом стихи. Сама работа на земле доставляла ему такое наслаждение, что, закончив на своем участке, он часто принимался обрабатывать землю соседа-крестьянина, и порой по его приглашению садился с ним обедать на току, где в теплые дни его жена накрывала стол. Кожа Юаня стала такой темной и жесткой от солнца и ветра, что Ай Лан однажды воскликнула: «Юань, почему же ты с каждым днем становишься все смуглее? Ты теперь вылитый крестьянин!»
Тогда Юань улыбнулся и сказал:
– Я и есть крестьянин, Ай Лан, но ведь ты мне не веришь!
Часто, сидя за учебниками или посреди ночных увеселений вдали от своего надела он вдруг вспоминал о нем и, читая или играя, обдумывал, какие еще семена можно там посеять, или гадал, какие овощи успеют созреть до прихода лета, или с тревогой вспоминал пожелтение на кончиках листьев какого-нибудь растения.
Про себя Юань иногда думал: «Будь все бедные такими, как этот крестьянин, пожалуй, я присоединился бы к Мэну и загорелся бы его делом».
Хорошо, что у Юаня появилось это важное и тайное дело, которым он занимался на выданном ему в пользование участке земли. Тайное – потому как ни одной живой душе он не мог признаться, что любит работать на земле, и в ту пору своей юности он даже стеснялся своего увлечения, ведь городская молодежь имела обыкновение высмеивать деревенских жителей, называя их «быдлом», «батраками» и прочими оскорбительными словами. Мнение друзей имело значение для Юаня, потому даже Шэну он не мог рассказать об этом, хотя с Шэном они обсуждали разное – например, красоту, которую оба различали в оттенке или очертаниях того или иного предмета; и тем более он не мог поведать Ай Лан о странном, глубинном удовольствии, которое он получал от земельных работ. При необходимости Юань мог бы рассказать об этом мачехе: пусть они редко беседовали с ней о сокровенном, все же ели они часто вдвоем, и госпожа много рассказывала – в своей мягкой и серьезной манере – о своих любимых занятиях.
Ибо она много времени посвящала тихим добрым делам, а не предавалась азартным играм, чревоугодию, собачьим бегам или скачкам, как это делали многие горожанки. Все это не доставляло ей удовольствия; по просьбе Ай Лан она могла посещать подобные мероприятия и внимательно наблюдала за происходящим, отрешенная и изысканная, словно то был ее долг, а не развлечение. Настоящее удовлетворение она получала от благих дел, помогая детям – новорожденным девочкам, от которых отказались бедные родители. Находя таких детей, она приносила их в особый дом, где работали няньками две нанятые ею женщины, и сама она тоже бывала там ежедневно: учила воспитанниц,
