Росгальда - Герман Гессе

Нет, это было не то, чего он хотел. Чтобы как-нибудь отделаться, он сказал, что пойдет кормить голубей, и отлично заметил, что отец свободно вздохнул и был рад его уходу. Он получил на прощанье еще один поцелуй и вышел из мастерской. Отец закрыл за ним дверь, и Пьер опять очутился один с еще большей пустотой в душе, чем прежде. Он побрел прямо по траве, хотя это было ему запрещено, рассеянно и озабоченно сорвал несколько цветков и равнодушно смотрел, как его светлые желтые сапожки покрывались в мокрой траве пятнами и темнели. В конце концов, сломленный отчаянием, он бросился на землю и с плачем зарылся головой в траву, чувствуя, как мокнут и прилипают к рукам рукава его голубой блузы. -

Только когда его стала пробирать дрожь, он, опомнившись, встал и робко прокрался в дом.

Скоро его позовут, и тогда увидят, что он плакал, заметят мокрую, грязную блузу и промокшие ботинки и будут его бранить. Враждебно прошел он мимо двери кухни – он не хотел теперь встречаться ни с кем. Ему хотелось бы очутиться где-нибудь далеко, где никто бы не знал о нем и не искал его.

В двери одной из редко обитаемых комнат для гостей торчал ключ. Он заметил его, вошел в комнату, закрыл за собой дверь, закрыл также стоявшие открытыми окна и, усталый и раздраженный, бросился, не снимая ботинок, на большую непокрытую кровать. Он долго лежал, отдавшись своему горю» то плача, то впадая в легкую дремоту. Когда, много времени спустя, он услышал во дворе и на лестнице голос матери, звавший его, он не ответил и упрямо еще глубже зарылся в подушки. Голос матери звучал то ближе, то дальше и, наконец, совсем замолк, а он так и не мог заставить себя откликнуться. Под конец он заснул с мокрыми щеками.

В полдень, когда Верагут пришел к обеду, жена сейчас же спросила его:

– Разве ты не привел Пьера?

Ея взволнованный тон поразил его.

– Пьера? Я ничего не знаю о нем. Разве он был не с вами?

Фрау Адель испугалась и заговорила громче.

– Нет, я его не видела с самого завтрака! Когда я его искала, девушки сказали мне, что видели, как он шел в мастерскую. Разве он не был там?

– Да, он заходил, но только на минутку и сейчас же опять убежал. – И он с досадой прибавил – Неужели в доме нет никого, кто бы присмотрел за ребенком?

– Мы думали, что он у тебя, – сухо и обиженно сказала фрау Адель. – Я сейчас пойду искать его.

– Пошли кого-нибудь за ним! Пора обедать.

– Начните без меня. Я пойду искать сама.

Она торопливо вышла из комнаты. Альберт встал и хотел последовать за ней.

– Оставайся здесь, Альберт! – крикнул Верагут. – Мы за столом!

Юноша гневно посмотрел на него.

– Я буду обедать с мамой, – раздраженно сказал он.

Отец иронически улыбнулся.

– Что ж, пожалуйста, ведь ты хозяин в доме, не правда ли? Может быть, у тебя есть желание опять швырнуть в меня ножом – так, пожалуйста, не стесняйся, пусть какие-то там предрассудки не смущают тебя!

Сын побледнел и отодвинул свой стул. Это было в первый раз, что отец напомнил ему про эту гневную вспышку его детских времен.

– Ты не смеешь так говорить со мной! – вспыхнув, вскричал он. – Я этого не позволю!

Верагут, не отвечая, отломил кусочек хлеба и съел его. Он налил себе воды, медленно выпил ее и решил оставаться спокойным. Он делал вид, будто он один, и Альберт нерешительно подошел к окну.

– Я этого не позволю! – наконец, еще раз крикнул он, не в состоянии сдержать свой гнев.

Отец посыпал свой хлеб солью. В мыслях он видел себя на пароходе, едущим по бесконечным чуждым морям, далеко от всей этой непоправимой путаницы.

– Хорошо, хорошо, – почти мирно сказал он. – Я вижу, что тебе неприятно, когда я с тобой разговариваю. Оставим это!

В этот момент в коридоре послышался удивленный возглас и поток взволнованных слов. Фрау Адель нашла мальчика в его убежище. Художник прислушался и быстро вышел из комнаты. Сегодня, по-видимому, все шло вкривь и вкось.

Он застал Пьера в смятой постели, с грязными сапожками, с заспанным и заплаканным лицом и спутанными волосами. Мать стояла перед ним в беспомощном изумлении.

– Говори же, детка, – воскликнула она, наконец, колеблясь между тревогой и досадой, – что с тобой? Почему ты не отвечаешь? И почему ты лежишь здесь?

Верагут поднял мальчика и испуганно заглянул в его безжизненные глаза.

– Ты болен, Пьер? – нежно спросил он.

Мальчик смущенно покачал головой.

– Ты спал здесь? Ты здесь уже давно?

Слабым, унылым голосом Пьер сказал:

– Я не виноват… Я ничего не сделал… У меня только болела голова.

Верагут на руках отнес его в столовую.

– Дай ему тарелку супа, – сказал он жене. – Тебе надо поесть горячего, детка, тебе сразу станет лучше, вот увидишь. Ты, наверно, болен, бедняжка!

Он усадил его в свое кресло, подложил ему под спину подушку и сам стал ложкой давать ему суп.

Альберт сидел молча и угрюмо.

– У него, в самом деле, больной вид, – сказала фрау Верагут, почти успокоенная, с чувством матери, которой гораздо приятнее ухаживать за больным ребенком, чем разбираться в каких-то необычайных шалостях и наказывать его за них.

– Ты поешь, а потом мы уложим тебя, котик, – нежно, успокаивала она.

Пьер сидел, весь серый, с полузакрытыми глазами, и без сопротивления глотал все, что ему вливали в рот. Пока отец кормил его супом, мать щупала ему пульс. Жара не было.

– Может быть, мне пойти за доктором? – нетвердым голосом спросил Альберт, которому было неприятно, что он один ничего не делает.

– Нет, не стоит, – сказала мать. – Мы уложим Пьера в постельку и тепло-тепло укутаем, он хорошенько выспится и завтра будет опять здоров. Правда, моя радость?

Мальчик не слушал. Когда отец хотел дать ему еще супу, он отрицательно покачал головой.

– Не надо его заставлять, – сказала мать. – Пойдем, Пьер, я уложу тебя, и все будет опять хорошо.

Она взяла его за руку; он тяжело встал и вяло последовал за ней. Но в дверях он остановился, лицо его исказилось, он весь скорчился и в приступе тошноты изверг из себя все, что только что съел.

Верагут отнес его в спальню и предоставил матери. Зазвенели звонки, и слуги забегали вверх и