Шанхай - Риити Ёкомицу
Она шла за ним, держась на расстоянии. Ее накрашенное лицо осунулось. Ее любовь еще цеплялась за спину Санки, но постепенно слабела, и наконец о-Суги, окликнув проезжающего мимо рикшу, села в коляску и помчалась прочь.
Санки увидел о-Суги, когда та проезжала мимо. Она молча склонила голову в приветствии. Будто ощутив порыв свежего ветра, он остановился как вкопанный, затем схватил рикшу и погнался вслед за ней, все еще не понимая, зачем он это делает. На заваленном мусором берегу из черной пены торчала гнилая черная свая. На углу старого квартала рикшам преградила путь стена. Один повернул направо, другой налево, так они и разъехались.
О-Суги вышла в толчею своего квартала. Встав у входа в переулок, она хлопнула по плечу проходившего мимо китайца:
– Давайте сюда, заходите.
В лавке, торгующей горячей водой, из горлышка кувшина струился пар, вплетаясь в гриву извозчичьей лошади. На дне ущелья из жестких как дерево сушеных овощей блестела, возвышаясь горой, свежая рыба-лапша.
26
Санки ел, сидя перед разбитым зеркалом. На стене висел телефон, по которому давно никто не звонил, а позабытый всеми календарь выставлял напоказ прошлое. В цветочной вазе поникли увядшие ирисы. Санки старательно стирал воспоминания о Фан Цюлань. Он вяло свесил руки по обе стороны стула, закрыл глаза и принюхался к запаху пищи, долетавшему с лестницы. Там кипела обычная простая жизнь. Чего же он хочет? После встречи с Фан Цюлань все его желания пропали. Санки взглянул в зеркало. Лицо – как у мертвеца под толщей воды.
Подошла официантка-японка, от скуки подражая грациозным манерам аристократок. Рот девочки, сидящей на мостовой и выгрызавшей из свиной кости остатки мяса, облепили зеленые мухи. Стоя в кузове грузовика и почти доставая до крыш головами, промчался английский военный оркестр. Сквозь дым от кипящей в котлах смолы прорвалась толпа освещенных огнем босоногих рикш. Перед собой, на полутемном краю круглого стола, Санки заметил пену от сидра, вытекшую через край бутылки.
Он вновь вспомнил погром, пережитый вместе с Фан Цюлань. Это была не простая забастовка. Фан Цюлань сказала, что она будет постепенно разрастаться. Да, это так. Она даже может перерасти в межнациональную войну в этом городе.
Он встряхнул бутылку. Пена… Пена появляется, когда сжатый воздух прорывает толщу жидкости и вырывается на свободу. Так же и сила китайских рабочих, сплотившихся под командой таких, как Фан Цюлань, зародилась в низах его компании, преодолела совет мастеров, в котором представлен Такасигэ, прорвалась через совет управляющих и, разбив вдребезги совет руководителей филиалов, добралась до совета директоров. Требования рабочих советом были отвергнуты. Профсоюз рабочих действовал независимо от всех. По его указанию работа на фабрике была остановлена. Вслед за тем и началась большая забастовка. Почти все шанхайские фабрики японской текстильной компании пострадали от пожаров. Скоро, вероятно, начнется бойкот японских товаров. Английские и американские компании, вооружившись поддержкой своих многочисленных церковных организаций, опутавших сетями всю страну, несомненно, будут подстрекать китайцев к сплоченности ради расширения торгового рынка собственных стран.
«Однако что же Россия?»
Россия, безусловно, следует за Англией и Америкой, подливая масла в огонь. Санки представил себе неслыханные беспорядки, в которые скоро будет втянут местный сеттльмент. Если Фан Цюлань убьют, то именно тогда. Наверняка ее прикончат руками китайских военных, пляшущих под дудки капиталистов трех стран – Японии, Англии, Америки.
Однако для Санки этот огромный политический водоворот на Дальнем Востоке не казался таким уж масштабным. Он походил на сложившуюся легко и просто головоломку. Наблюдая, как сигарный лист мягко продавливается под его пальцами, он подумал, что для него самого действительность прямо сейчас – это сухие листья сигары. Или, может быть, головоломка?
27
Когда пришел Коя, Санки уже избавился от преследовавших его с прошлой ночи мечтаний о Фан Цюлань.
– Ты такой радостный. И твоя улыбка что звериный оскал.
Коя помахал тростью и заулыбался.
– Значит, я зверь? Зверь? Я со вчерашней ночи никак не могу стать человеком. Но сперва надо стать хорошим человеком.
Вздохнув, Коя пригляделся к Санки:
– Что случилось? Мой соперник Санки совсем сдулся, да?
– Да. Ни на что не годен. Подцепил марксистскую заразу.
Коя отпрянул от Санки и выпрямился:
– Да ты что?!
– Ага.
– Так ты, парень, несчастнее зверя. Живешь, не видя ничего хорошего, одни лишь человеческие беды. А раз так, то и сам попадешь в беду.
– Если б не было таких, как ты, марксизм бы не понадобился.
– Не будь идиотом! Люди счастливы лишь потому, что есть несчастные. Зачем стараться, делать несчастных счастливыми? Пусть люди воюют друг с другом, мне все равно. Если я о себе не позабочусь, то кто обо мне позаботится? Идем. Сегодня вечером отправимся туда, где обитают боги. Я настаиваю.
Они спустились по лестнице. В узком проулке на мостовой темнели пятна крови. У арки в безлюдный двор валялся убитый китаец. Они остановились. Кровь все еще стекалась в лужицу вокруг брошенного испанского ножа с темно-синей резной рукояткой. Коя переступил через труп.
– Вот так мы преодолеваем преграды – если не убираем с дороги, так перепрыгиваем.
На Кою было приятно смотреть – такой энергичный!
– Так ты говоришь, что своими руками готов расправиться с марксизмом? – уточнил Санки.
– Разумеется. Если вот таких покойников станет слишком много, марксизм только окрепнет из-за этого. Мы не те простодушные ребята, которые полагают, будто прибыль капиталистов снижает покупательную способность. Марксисты забывают про диалектику, согласно которой машина всегда порождает машину. Вот такой примитивный принцип. Как ни старайся, капитализм не погибнет! Кстати, послушай, может, подумают, что это мы его убили? Пошли отсюда скорее!
Коя окликнул рикшу и, довольный, поехал один, оставив Санки.
– Я в баню. Пока!
Санки внезапно стало жутко одному и почудилось, что у безлюдного двора склонился над трупом чей-то призрачный силуэт. На углу переулка, где чащобой громоздился сахарный тростник, Санки свернул на боковую улицу. В темном проеме между зданиями маячили обнаженные тела – это были русские танцовщицы. Чтобы забыть о покойнике, он купил билет и присел в углу на корточки. Прямо перед его глазами разворачивалось великолепное зрелище голых русских аристократок. Цветы герани в зубах танцовщиц, растекаясь алыми пятнами по складкам губ, казалось, прорастали из их тел. В зеркалах, с трех сторон ограждавших сцену, отражались бесчисленные кожевенные мастерские.
В мрачной глубине квартала Санки сейчас наблюдал новый виток падения. Эти танцовщицы больше не испытывали плотских влечений. Они торжествующе смеялись,
