Финеас Финн - Энтони Троллоп
Об остальной части его выступления, касавшейся столь запутанной темы, как права фермеров в Ирландии, английский читатель едва ли захочет узнать в подробностях. Ирландские вопросы в палате общин бывают занимательны или скучны, обсуждаются в переполненном зале, где присутствуют все властители умов лондонского света, или перед пустыми скамьями – в зависимости от важности момента и содержания дебатов. Нам сейчас достаточно знать, что Финеас получил все внимание, которое ораторы так любят и которое, будь оно гарантировано, само по себе могло бы сделать человека оратором. Полная слушателей палата общин вкупе с перспективой заголовков крупным шрифтом на следующее утро вдохновила бы на красноречие даже того несчастного, что рассуждает о бедах канадских колоний или представляет бюджет Индии.
Финеас оставался на месте все время до голосования, уговорившись с мистером Монком, что оба будут присутствовать в зале в продолжение прений и услышат все, что будет сказано. Мистер Грешем уже выступал, и мистеру Паллизеру было поручено привести заключительные доводы правительства. Высказывался и мистер Робсон, значительно оживив утомительный вечер; мистеру Монку досталась честь поставить своим ответом точку в обсуждении. Голосование состоялось в два часа ночи, и правительство потерпело поражение с перевесом в двадцать три голоса.
– Печально то, что в результате мы ни на шаг не приблизились к закону о правах арендаторов, – сказал мистер Монк, снова шагая домой вместе с нашим героем.
– Но мы приблизились! – возразил Финеас.
– В каком-то смысле да. Такие дебаты и такое большинство заставят людей задуматься. Впрочем, нет. «Задуматься» – слишком громкое слово; как правило, люди не думают. Но они сочтут, что в этой идее что-то есть. Многие, кто раньше полагал подобный закон пустой химерой, решат теперь, что он не то чтобы немыслим – просто рискован или, быть может, требует слишком много труда. Со временем он станет рассматриваться как нечто возможное, а там и вероятное и в конце концов войдет в список тех немногих мер, которые почитаются государством как действительно необходимые. Так формируется общественное мнение.
– Тогда сделать первый шаг в этом направлении – вовсе не пустая трата времени, – заметил Финеас.
– Первый важный шаг был сделан давно – людьми, которых считали революционерами и демагогами, почти предателями. Впрочем, любой шаг в нужном направлении – действительно большое дело.
Два дня спустя мистер Грешем объявил, что намерен распустить парламент из-за результатов последнего голосования, при этом, однако, он выразил желание до роспуска принять билль о реформе для Ирландии. Премьер-министр объяснил, отчего это целесообразно, но заявил, что не станет настаивать на законопроекте, если тот встретит сопротивление, он лишь стремится принять в отношении Ирландии закон, который необходим – и необходим, в частности, до проведения новых выборов. Законопроект был готов и мог быть представлен для первого чтения на следующий день, если палата общин согласится. Палата общин согласилась, хотя многие ирландские депутаты протестовали весьма громко, а после высмеивали мистера Грешема за обещание снять законопроект в случае сопротивления. Последнего не произошло, и билль был спешно принят обеими палатами за неделю. Наш герой, который все еще представлял Лофшейн, но знал, что делает это в последний раз, оказал правительству все содействие, какое мог, и проголосовал за меру, навсегда лишившую Лофшейн парламентского представительства.
– Очень скверную шутку он со мной сыграл, – заявил лорд Тулла, обсуждая новый закон со своим управляющим. – И это после того, как дважды избирался у нас почти даром. Очень, очень скверную шутку!
Мысль о том, что депутат парламента может чувствовать себя обязанным голосовать в соответствии со своими убеждениями, лорду Тулле в голову не приходила.
После того как ирландский билль о реформе с великой быстротой приняли обе палаты, сессия завершилась. Те, кому были известны личные обстоятельства мистера Финеаса Финна, знали, что он уезжает в Ирландию и не намерен более появляться на сцене, которая за последние пять лет стала ему так хорошо знакома.
– Не могу передать, до чего это меня огорчает, – сказал мистер Монк.
– Как и меня, – ответил наш герой. – Я пытаюсь стряхнуть с себя меланхолию, каждый день убеждая себя, что это немужественно, но пока что она оказывается сильнее.
– Я совершенно уверен, что вы вернетесь.
– Все твердят мне об этом, и все же сам я убежден, что не вернусь никогда, по крайней мере никогда не вернусь как депутат парламента. Как множество раз говорил мне мой старый наставник, мистер Лоу, я начал не с того. Сейчас мне тридцать лет, у меня нет ни шиллинга в кармане, и я понятия не имею, как их зарабатывать.
– Если бы не я, вы по-прежнему получали бы достойное жалованье и не знали бы беды, – произнес мистер Монк.
– Но как долго бы это продлилось? Едва Добени взял бы верх, я бы пал еще ниже, чем теперь. Если не в этом году, так в следующем. Мое единственное утешение в том, что я ушел сам, а не мне указали на дверь.
Мистер Монк, однако, до самого конца оставался при своем убеждении, что Финеас непременно вернется, заявляя, что не знал ни одного случая, когда молодому человеку, хорошо зарекомендовавшему себя в парламенте, позволили бы потом покинуть его навсегда в столь раннем возрасте.
Среди тех, с кем нашему герою предстояло попрощаться особо, на первом месте была, разумеется, семья лорда Брентфорда. Финеас уже слышал о примирении мисс Эффингем и лорда Чилтерна и хотел поздравить их обоих. Кроме того, ему было важно увидеться с леди Лорой. Он отправил ей записку, говоря, что надеется проститься, и она назначила время, когда он сможет застать ее одну. Влюбленных он по воле случая нашел вместе и вспомнил, что едва ли когда-то раньше бывал рядом с ними обоими одновременно.
– О, мистер Финн, какую прекрасную речь вы произнесли! Я прочитала каждое слово, – сказала Вайолет.
– А я даже не взглянул на нее, старина, – признался Чилтерн, вставая и приобнимая Финеаса за плечи, как любил делать со своими близкими друзьями.
– Лора была там и слушала вас, – добавила Вайолет. – Я не могла, потому что
