Финеас Финн - Энтони Троллоп

– Разумеется, вы не опозорены, – сказал Финеас.

– Но я никто – даже хуже, чем никто.

– И я теперь буду никем, – рассмеялся наш герой.

– А! Вы мужчина и справитесь с этим. У вас еще много лет впереди, прежде чем вы начнете стареть, а я уже старею. Да, старею. Я чувствую это, знаю и вижу. Женщина может выиграть приз, но ее так легко выбить из игры, и срок, отведенный ей, так короток.

– Порой срок недолог и для мужчины.

– Мужчине легко начать все заново.

Они вновь замолчали.

– Я думала, мистер Финн, что вы женитесь, – тихонько проговорила она наконец.

– Вы знали обо всех моих надеждах и страхах.

– Я имею в виду, что вы могли жениться на мадам Гослер.

– Отчего же вы думали так, леди Лора?

– Я видела, что вы ей по нраву, и к тому же этот брак был бы очень выгоден. У нее есть все, что вам нужно. Вы знаете, что о ней теперь говорят?

– И что же?

– Будто герцог Омнийский предложил ей руку и сердце, а она отказала ему ради вас.

– Чего только люди не болтают.

Наконец Финеас поднялся с места и откланялся. Он тоже хотел выразить на прощание свои чувства, но не мог подобрать слов. Ему хотелось намекнуть – не на водопады Линтера, а на то особое доверие, которое так долго существовало между ними, но он обнаружил, что не знает, как сказать об этом. Представься удобный случай, он поведал бы ей теперь всю историю о Мэри Флад Джонс. Но случай не представился, и он ушел, так и не упомянув ни о Мэри, ни о своей помолвке; о них не узнал никто из его лондонских друзей. «Так будет лучше, – говорил он себе. – В Ирландии я начну новую жизнь. К чему смешивать ее со старой, когда они так различны между собой?»

Финеас намеревался отужинать у себя в комнатах, а затем, в восемь вечера, покинуть их насовсем. Вещи он упаковал еще до того, как отправился на Портман-сквер, и вернулся домой как раз вовремя, чтобы в одиночестве съесть свою баранью отбивную. Но, усевшись за стол, он увидел среди множества книг, писем и бумаг, которые еще предстояло разобрать, небольшую записку, адресованную ему. Конверт был маленьким, необычного розового оттенка, почерк был ему хорошо знаком. Его бросило в жар, когда он взял письмо в руки: мелькнула мгновенная мысль – неужели предложение будет повторено? Медленно, едва осмеливаясь взглянуть на содержимое, он распечатал записку. Вот что в ней говорилось:

Я узнала, что вы уезжаете сегодня, и пишу вам эти несколько слов, которые вы получите перед отбытием. Хочу лишь сказать: когда мы расстались в последний раз, я была рассержена не на вас, а на себя. Желаю вам всех благ и процветания, которого вы заслуживаете и которое, полагаю, непременно обретете.

Искренне ваша,

М.М.Г.

Воскресенье, утро

Не следует ли отложить поездку, чтобы отправиться к ней этим же вечером и просить ее дружбы? Вопрос был задан и разрешен в одно мгновение. Разумеется, он к ней не пойдет. Поступи он так, ему оставалось бы сказать ей лишь одно слово, а это слово меж ними никогда не должно быть произнесено. Он написал ответ, еще короче, чем ее собственная короткая записка:

Благодарю вас, дорогой друг. Нисколько не сомневаюсь: между нами имеется совершенное понимание и каждый из нас может быть уверен, что добрые пожелания и честные намерения взаимны.

Всегда ваш,

Ф.Ф.

Пишу, отправляясь в путь.

Уже написав это, он до последнего держал письмо в руке, думая, что не станет его посылать, но, садясь в кэб, передал записку квартирной хозяйке, чтобы та отправила ее почтой.

На вокзале к Финеасу подошел Банс, чтобы перекинуться с ним словом на прощание. Миссис Банс держала супруга под руку.

– Вы поступили превосходно, мистер Финн, превосходно, – сказал Банс. – Я всегда знал, что в вас есть толк.

– Вы говорили, что парламент меня погубит. Так и вышло, – отвечал Финеас.

– Вовсе нет. Человека, который знает, что правильно, так просто не погубишь. Я сейчас в ваше будущее верю больше, чем когда вы искали место в правительстве. Вот и мистер Монк пробовал. Но я так и думал, что ярмо ему покажется тяжеловато.

– Благослови вас Бог, мистер Финн, – сказала миссис Банс, промокая глаза платком. – Ни в жизнь я ни к одному жильцу не привязывалась, как к вам.

Они обменялись рукопожатиями через окно вагона, и поезд тронулся.

Глава 76

Заключение

Говорят, что для лорда-мэра весьма горек момент, когда он покидает официальную резиденцию и вновь становится простым олдерменом Джонсом из дома № 75 по улице Баклерсбери. Лорды-канцлеры, уходя с должности, также переживают свою утрату, хотя их утешает назначенная пенсия. Наконец, президент Соединенных Штатов, оставляя почетную резиденцию в Белом доме и вновь становясь простым гражданином, должен чувствовать перемену особенно остро. Но наш герой, Финеас Финн, прощаясь с местом, где добился стольких успехов, и готовясь провести остаток дней в Ирландии, оказался, я думаю, в худшем положении, чем упомянутые мной низвергнутые небожители. Они, по крайней мере, знают, что их падение неизбежно. Он же, как Икар, взлетел к солнцу, надеясь, что восковые крылья позволят ему удержаться наравне с богами. Учитывая, что крылья были восковыми, нужно признать, что они оказались весьма хороши. Но небесные светила, как водится, горели слишком жарко, и теперь, проведя пять лет среди лордов и графинь, министров и трибунов, красивых женщин и модных денди, Финеасу предстояло начать жизнь заново в маленькой квартирке в Дублине и надеяться, что адвокаты этого склонного к сутяжничеству города будут к нему не слишком суровы. По пути домой он принял одно-единственное решение: что бы ни принесли ему эти перемены, он встретит их мужественно. В последний свой месяц в Лондоне он позволил себе предаваться печали, унынию, меланхолии. Теперь с этим необходимо покончить. Никто дома не должен увидеть, что он подавлен, и уж во всяком случае нельзя допустить, чтобы Мэри, его милая Мэри, вообразила, будто ее любовь или их помолвка стали причиной его подавленности. Разве он не ценит ее любовь превыше всего на свете? Ценит, повторил он себе тысячу раз.

Она ждала его в старом доме в Киллало. Что они обручились, было известно всему графству, и Мэри не приходило в голову, будто ей нужно сдерживать свои чувства. Она оказалась в объятиях Финеаса прежде, чем он успел приветствовать родителей, и, пока он покрывал поцелуями ее милое личико, проговорила – хоть и очень неразборчиво – свою маленькую речь: «О Финеас, я так горжусь тобой! Я думаю, ты совершенно прав, и я ужасно рада, что