Финеас Финн - Энтони Троллоп
– Мистер Финн, – сказал он, протягивая руку, – я пришел к вам с трубкой мира.
Финеас в подобном, разумеется, не нуждался. Но отказ от рукопожатия – это своего рода объявление войны, а такой шаг требует тщательного обдумывания. Оскорбления, которыми поливал его мистер Слайд, никогда нашего героя особенно не задевали, так что теперь он пожал журналисту руку, тем не менее садиться не стал и не предложил сесть мистеру Слайду.
– Уверен, что вы, как разумный человек, который знает жизнь, мою трубку мира примете, – продолжал тот.
– Я только не понимаю, отчего вы говорите со мной о мире, – ответил Финеас.
– Что ж, мистер Финн, я не часто обращаюсь к Библии, но кто не с нами, тот против нас. С этим вы согласитесь. Теперь, когда вы порвали с чудовищным оплотом беззакония, то бишь с Даунинг-стрит, я вновь готов назвать вас человеком.
– Право, вы очень великодушны.
– Человеком – и братом. Вы, верно, знаете, что «Глас народа» целиком перешел ко мне. – Финеас вынужден был признаться, что столь важное событие литературной и политической жизни ускользнуло от его внимания. – О! Весь целиком, представьте. От старикана, как я его называл, мы избавились. Он за нами не поспевал, и мы его выпроводили. Теперь он ведет «Западно-английский художественный журнал» и обосновался в Бристоле.
– Надеюсь, дела у него пойдут хорошо, мистер Слайд.
– На жизнь себе он заработает. Он всегда будет зарабатывать на жизнь, но не больше. Что ж, мистер Финн, я хотел принести вам извинения за то, что мы обходились с вами немножко сурово.
– Прошу вас, не стоит.
– Еще как стоит. Надобно поступать по чести. Мы, конечно, высказывались несколько остро, но где нет остроты, там нет и вкуса. Статьи писал я. Думаю, мой стиль вам знаком.
– Я помню лишь, что там были попытки бросаться грязью.
– Точно так. Но немного грязи никому еще не вредило, правда? Когда вы пошли против нас, мне нужно было с вами поквитаться, и я поквитался – вот и все. Теперь вы к нам вернулись, и я пришел к вам с трубкой мира.
– Но я не намерен к вам возвращаться.
– Намерены, Финн, еще как, и Монка с собой приведете. – Разговор становился весьма неприятным, и Финеас заподозрил, что вскоре настанет его черед проявить суровость. – Скажу вам, что предлагаю. Мы будем заказывать вам по две передовицы в неделю на протяжении всей сессии. За это будете получать чек на шестнадцать фунтов в последний день каждого месяца. Не будь я Квинтус Слайд, если этот заработок не честнее, чем был у вас на Даунинг-стрит.
– Мистер Слайд, – начал Финеас и умолк.
– Если уж мы будем делать дела, давайте обойдемся без «мистера». Так разговор идет намного легче.
– Дела мы делать не будем, и я не хочу, чтобы разговор шел легко. Я считаю, что вы в своей газете позволяли себе оскорбления.
– И что с того? Если вас это задевает…
– Меня это нисколько не задевает. Пожалуйста, продолжайте в том же духе. Собственно, я уверен, что вы так и поступите. Но у себя я видеть вас не желаю.
– Вы что же, хотите меня прогнать?
– Именно так. Вы печатаете сплошную ложь…
– Ложь, мистер Финн! Вы сказали «ложь», сэр?
– Да, я сказал «ложь». Ложь! Ложь! – Финеас шагнул к нему, словно вознамерившись немедленно вышвырнуть журналиста в окно. – Идите и выдумайте еще – сколько угодно. Это ваша работа, и вы должны ее делать, не то помрете с голоду. Но сюда больше не приходите.
Он распахнул дверь и остановился, придерживая ее за ручку.
– Превосходно, сэр. Я знаю, как с вами разделаться.
– Разумеется. Но сделайте одолжение, разделывайтесь со мной в редакции «Гласа народа» – если, конечно, не желаете попробовать сделать это здесь. Знаю, вы мечтали бы пинать меня и плеваться, но предпочтете сделать это в печати.
– Да, сэр, – кивнул Квинтус Слайд. – Предпочту сделать это в печати, хотя, признаюсь, искушение применить физическое насилие велико – очень, очень велико.
Тем не менее он мужественно удержался от подобных мер и ретировался, обдумывая по пути вниз будущую статью.
Мистер Квинтус Слайд не слишком задержал нашего героя, и к двум часам тот был у мистера Монка, а к четырем, когда читали открывающую молитву, – в палате общин. Пока подавали петиции и зачитывали официальные уведомления о заявленных предложениях, что вместе с прочими рутинными вопросами заняло больше получаса, Финеас сидел на своем месте и обдумывал предстоящую задачу, одновременно очень ясно вспоминая свои чувства в тот вечер, когда впервые решил взять слово и обратиться к палате с речью. Тогда это испытание страшило его настолько, что на какое-то мгновение едва не лишило слуха и зрения, он почти не понимал, что происходит вокруг, и тщетно пытался сосредоточиться на словах, которые хотел произнести, а когда настало время их произнести, обнаружил, что не может встать с места. Финеас улыбнулся воспоминаниям, с нетерпением ожидая момента, когда сможет подняться на ноги. Теперь внимание аудитории было ему обеспечено, и он его не боялся. Возможность высказаться принадлежала ему по праву, и даже спикер не мог бы ему помешать. В эти минуты наш герой совсем не думал о словах, которые должен был сказать. Он знал предмет, но не точные фразы. Они придут легко: он научился быстро облекать свои мысли в форму, стоя перед толпой слушателей, – как делает опытный писатель, сидя за письменным столом. Теперь его сердце не колотилось в груди, глаза не застилал туман, пол не плыл под ногами. Скорей бы закончилась утомительная рутина, чтобы он мог сделать то, зачем сегодня пришел. Лишь когда зал уже затих, ожидая его выступления, возникла последняя мысль: какой во всем этом смысл, если ему никогда не удастся выступить здесь снова?
Впрочем, это не причина, чтобы отказываться от борьбы сейчас. Пусть его услышат не как рупор правительства, но как рупор независимого депутата, который с правительством не согласен. Мистер Монк говорил, что именно в таком качестве оратор, обладающий даром красноречия, может получить от своего выступления подлинное наслаждение. Финеас решился испытать это – хоть раз, если уж ему не суждено получить другого шанса. Все сложилось так, что слово было за ним, а палата общин полна людей. Наш герой подал в отставку, чтобы иметь возможность выразить свое мнение, и осознавал, что его речь привлечет большое внимание. Он заметил, что на галереях толпятся зрители, что лорды стоят в проходах, а сквозь прутья решетки над головой репортеров виднеются ленты, указывающие на присутствие многочисленных дам. Да, на этот раз слушателей будет в достатке.
Финеас говорил около часа и, пока длилась речь, совершенно не осознавал себя и понятия не имел, хорошо ли выступает. О своей персоне
