Финеас Финн - Энтони Троллоп
– Значит, этот роман окончен?
– Да, теперь все кончено, – отвечал Финеас.
– И она выйдет замуж за того буйного рыжего лорда?
– Бог знает. Полагаю, да. Но она из тех девушек, что готовы вовсе отказаться от брака, если решат, что их избранник отчего-то не годится им в мужья.
– Она любит своего лорда?
– О да, без сомнения. – Теперь Финеас, казалось, готов был признать это без особой душевной боли; во время предыдущего лондонского сезона любой разговор о Вайолет и лорде Чилтерне приносил ему видимые страдания.
Тогда же он получил советы еще от двух своих друзей – Лоренса Фицгиббона и Баррингтона Эрла. Лоренс был всегда по-своему ему верен и никогда не винил нашего героя в том, что тот занял его прежнее место в министерстве по делам колоний.
– Финеас, дружище, – сказал Фицгиббон со своим ирландским акцентом, – если то, что я слышал, правда, ты сам загнал себя в угол.
– Правда в том, что я поддержу предложение Монка.
– Тогда твои дела и впрямь плохи, по крайней мере в том, что касается должности. Мне она никогда не подходила. Этот зануда-лорд, понимаешь ли, уж больно требователен; но тебе, похоже, это не докучало, и я думал, что твое будущее обеспечено.
– Не все выходит как задумано, Лоренс.
– Ей-богу, так и есть. Порой мне кажется, что ничего не выходит. Но у тебя есть средство от всех бед.
– Какое же?
– Сделай предложение мадам Макс. Деньги у нее есть, без обмана.
– Нисколько не сомневаюсь в этом.
– И я убежден, что она выйдет за тебя не колеблясь. Как бы то ни было, попробуй, Финни, старина, – вот мой тебе совет.
Наш герой был вполне согласен, что мадам Гослер, вероятно, приняла бы его предложение благосклонно. Он также понимал, что эта дорога для него закрыта, но не мог объяснить своего положения приятелю.
– Мне жаль слышать, что ты ввязался в безнадежное дело, – сказал Баррингтон Эрл.
– Увы!
– А хуже всего то, что ты пожертвуешь собой напрасно. Все, кто поступал так на моей памяти, впоследствии раскаивались.
– Но как иначе, Баррингтон? Невозможно закрыть глаза на собственные убеждения.
– Убеждения! Ничто меня так не пугает в молодом депутате парламента, как убеждения. В этом мире есть немало рифов, о которые разбиваются карьеры. Кто-то не умеет владеть собой. Другой не может держать язык за зубами. Третьему надобно готовиться полсессии, чтобы выдавить хоть слово. Четвертый без меры себялюбив и не знает меры в своей алчности. Пятый ленив и не бывает на месте, когда нужен. Шестой вечно мешается под ногами. Седьмой лжив, так что ему нельзя верить. Все это мне доводилось видеть своими глазами, но нет порока хуже, чем убеждения.
– Не понимаю, как можно их не иметь, – возразил Финеас. – Они неизбежно появляются, когда начинаешь заниматься политикой.
– Но отчего нельзя обзаводиться ими постепенно, как делали до тебя те, кто старше и выше положением? Новичку довольно знать, что он либерал, – тогда сразу будет ясно и за что голосовать, и кого слушать. Зачем партии лидер, если не для этого? Неужто ты полагаешь, будто вы с мистером Монком сумеете создать правительство вдвоем?
– Убежден, что он, по крайней мере, так не думает.
– Позволю себе усомниться. Но послушай, Финеас. Отставка Монка мне безразлична. Я всегда думал, что Майлдмэй и герцог ошиблись, пригласив его в правительство. Понятно было, чем все кончится: он не сможет ходить в упряжке либо вовсе ничего не станет делать, получая жалованье. Видали мы и таких радикалов. Для нас он потерян.
– Да, потерян.
– И дьявол бы с ним, как говорят у вас в Ирландии. Но ты-то не будь таким глупцом и не губи свою карьеру из-за его причуд! Еще не поздно повернуть назад. По правде говоря, Грешем уже беседовал со мной о тебе. Он очень хочет, чтобы ты остался, но, разумеется, тебе нельзя будет голосовать против нас.
– Разумеется.
– Я смотрю на тебя как на своего крестника в политике. Мне случалось покровительствовать молодым депутатам, но ни с кем я не добивался такого успеха, как с тобой. Ты нашел свое место и имеешь перспективы самые блестящие. Ей-богу, я за всю жизнь не видал, чтобы кому-то везло, как тебе.
– И я всегда буду помнить, как начинал, Баррингтон, – сказал Финеас, чрезвычайно растроганный горячностью и заботливостью своего друга.
– Но, ради бога, не разрушай теперь все своим сумасбродным упрямством. Ирландский вопрос правительство намерено рассмотреть в следующую сессию. Моррисон этим займется. – Сэр Уолтер Моррисон в ту пору был статс-секретарем по делам Ирландии. – Но мы не можем позволять человеку вроде Монка брать дело в свои руки, когда ему вздумается. Я, черт возьми, считаю такое предательством.
– Монк не предатель, Баррингтон.
– На этот счет могут быть разные мнения. Любому понятно, что, когда человеку предлагают пост в кабинете министров, от него ожидается, что он будет действовать согласно со своими коллегами, кроме разве что чрезвычайных обстоятельств. Но я говорю сейчас о тебе, а не о Монке. У тебя нет денег. Ты не можешь позволить себе бросаться возможностями. Сейчас у тебя превосходное место, и ты еще можешь остановиться, если только прислушаешься к голосу разума. Никто в партии не станет припоминать тебе всю эту ирландскую галиматью, если ты сам выбросишь ее из головы.
Финеас мог только поблагодарить друга за совет – по крайней мере бескорыстный и по-своему весьма полезный – и обещать его обдумать. Он и правда немало размышлял и готов был уже признать, что, доведись ему принимать решение заново, он предоставил бы мистеру Монку отправиться в Ирландию одному и воздержался бы от речей, которые такой разумный человек, как Эрл, мог назвать ирландской галиматьей. Сидя в кресле у себя в кабинете в окружении деловых бумаг, Финеас ощущал, что и впрямь причастен к управлению великой империей, и понимал, что, откажись он сейчас от этого поста, возможность будет упущена навсегда. Ах, если бы он поменьше стремился к независимости и был скромнее в своих уверениях, будто никакие государственные соображения не вынудят его замолчать! Но теперь думать об этом было поздно. Наш герой знал, что недостаточно толстокож и не вынесет града стрел, который обрушится на него, если сейчас он осмелится голосовать против предложения Монка. Быть может, его собственная партия все простит и забудет, но
