Финеас Финн - Энтони Троллоп
О, как желанен был этот брак – во всех отношениях! Я не стану возводить напраслину на своего героя и уверять, будто его огорчало лишь то, что он упустил невесту с приданым. Финеас никогда не помыслил бы о браке с Вайолет Эффингем, если бы взаправду в нее не влюбился. Но когда это случилось, все, казалось, сошлось наилучшим образом. Если бы мисс Эффингем стала его женой, никакие мистеры Лоу и Бансы более не смогли бы попрекнуть его ничем. Мистер Монк стал бы его постоянным гостем, и он обзавелся бы родственными связями с полудюжиной пэров. Место в парламенте более никуда бы от него не делось, и кто знает – даже должность помощника статс-секретаря вскоре могла показаться слишком мелкой. Наш герой замахнулся на большой выигрыш, но до сих пор ему сопутствовала такая поразительная удача, что он уж вообразил, будто ему доступны любые вершины. Недоставало лишь любви Вайолет – чтобы ощутить себя счастливым, и ее состояния – чтобы обеспечить себе положение в обществе, но и тут, казалось, у него были все шансы. Да, однажды его богиня отказала ему, но не с презрением. И даже леди Лора говорила об их браке как о вполне вероятном. Едва ли не весь свет знал о дуэли – и принимал этот факт с благосклонной улыбкой, считая, кажется, что подлинным победителем выйдет Финеас Финн, вытащивший счастливый жребий. Никому, насколько мог судить наш герой, не казалось, будто он, ухаживая за Вайолет, ведет себя чересчур самонадеянно или забывает свое место. И потому он твердо намеревался положиться на удачу, быть настойчивым и в конце концов добиться успеха. К такому решению он пришел не далее как этим самым утром, когда нежданное письмо положило конец его мечтам.
Временами он начинал убеждать себя, что письму не стоит верить. Не то чтобы в душе Финеаса оставался хоть проблеск надежды, но он говорил себе, что сдаваться нельзя. Что, если Вайолет приняла предложение буйного лорда лишь потому, что тот ее принудил? Или, может быть, на самом деле и не приняла, а Чилтерн лишь выдает желаемое за действительное? И даже если не так – разве женщины никогда не меняют своих решений? Мужчина не должен смиряться с поражением. Разве ему не случалось и прежде преуспевать там, где успех, казалось, был бесконечно далек? Но как он ни хватался за соломинки, все было напрасно: перебирая в голове эти мысли, наш герой знал – и знал прекрасно, – что хребет его на самом деле сломан.
Пока он сидел так, кто-то вошел в кабинет, зажег свечи и опустил жалюзи; посмотрев на часы, Финеас обнаружил, что уже пять пополудни. Он был приглашен в восемь на ужин к мадам Макс Гослер, но чувствовал себя так скверно, что решил отправить записку с извинениями и никуда не ходить. Мадам Макс, конечно, будет в ярости: она очень трепетно относится к своим званым ужинам, но что ему теперь ее гнев? Не далее как утром он радовался, помимо прочих своих достижений, ее благосклонности, и посмеивался в душе над своей «неверностью» – неверностью по отношению к Вайолет Эффингем. Он тогда сказал себе что-то в шутку о клятвах влюбленных, и вспоминать об этом теперь было очень горько. Финеас даже взял лист бумаги и написал записку: полученные новости, мол, делают невозможным его присутствие сегодня вечером. Послание, однако, так и осталось неотправленным. Около половины шестого наш герой отворил дверь в комнату своего личного секретаря и обнаружил того крепко спящим с сигарой во рту.
– Эй, Чарльз! – окликнул Финеас.
– Да-да!
Чарльз Стэндиш приходился двоюродным братом леди Лоре, служил при правительстве еще до прихода Финеаса и, будучи большим любимцем своей кузины, конечно же, стал личным секретарем новоиспеченного чиновника.
– Я здесь, – произнес молодой человек, поднимаясь на ноги и встряхиваясь.
– Я ухожу. Просто сложи эти бумаги – в точности в том порядке, как они лежат. Завтра я приду рано утром, но ты мне не понадобишься до двенадцати. Спокойной ночи, Чарльз.
– Ага-ага, – кивнул секретарь, который очень любил своего начальника, но не отличался большой почтительностью, разве что по особым случаям.
Финеас вышел на улицу и зашагал через парк, осознавая все время, что его хребет сломан. Этого не могли изменить никакие слова, сколько бы он ни пытался уговорить себя, будто цел и невредим. Случилось непоправимое, и Финеасу казалось, что он никогда более не сможет, как Атлант, взвалить себе на плечи тяжесть мира. Какой теперь смысл в чем бы то ни было? Все, что он делал, было частью одной и той же игры – и он проиграл. Из памяти нашего героя совершенно изгладились прежние чувства к леди Лоре, и теперь он считал себя образцом постоянства, человеком, любившим – быть может, вопреки благоразумию – слишком сильно и отныне обреченным умирать заживо. Он ненавидел парламент. Ненавидел министерство по делам колоний. Ненавидел своего друга мистера Монка. И особенно ненавидел мадам Макс Гослер. Что до лорда Чилтерна, тот, без сомнения, добился своего насильно. Финеас непременно с ним разберется! Да, разберется – чем бы это ни грозило!
Финеас миновал колонну герцога Йоркского и, проходя мимо клуба «Атенеум», увидел своего шефа, лорда Кантрипа, который стоял под портиком и беседовал с епископом. Наш герой предпочел бы прошмыгнуть незамеченным, но трюк не удался, лорд Кантрип сразу подошел к нему со словами:
– Я внес ваше имя в списки кандидатов на вступление в клуб.
– Но какой в том прок? – отвечал Финеас, безразличный в этот момент ко всем лондонским клубам, вместе взятым.
– Во всяком случае это не повредит. Со временем вы сюда войдете. Если станете министром,
