Саттри - Кормак Маккарти
В первый из тех дней Рис ставил сторожа выходить на ялике, вдруг мимо поплывет что-нибудь ценное, но вскоре воды сделались слишком уж коварными для такого предприятия. Они накопили странное собрание добра, которое он разбирал и распределял среди них согласно непостижимым правилам равенства. Сидел, бывало, на корточках часами и смотрел, как течет река, грустно показывая на ценности, несшиеся мимо со скоростью поезда. Когда возвращался, с него текло в три ручья, он садился у огня и тряс головой.
Три дня они перекидывали лопатами ракушки выше по реке, где течением усасывало край их груды и отбирало у них добычу. Когда же спустились ниже посмотреть, что там и как, обнаружилось, что часть берега подмыло и от их запасов откусило полумесяцем здоровенный шмат.
По ночам она за ним наблюдала глазами, полными вопросов. Дождем всех собрало в такую тесную и постоянную общность, что конфигурация семьи, казалось, изменилась. В эти последние дни проявился хрупко обустроенный матриархат, и Саттри сдавалось, что так оно было тут всегда. Съежившись под тем карнизом с подветренной стороны, пока пламя костерка отхлестывалось от темноты, а вокруг везде и непрерывно в лесу падал дождь, они могли б запросто быть эдаким племенем каменного века, выплеснутым сюда из атавистического сна.
В конторе старого мотеля на дорожной заставе Саттри нашел стопку плесневевших книжек и прочел их все одну за другой, особо не разбираясь. Укрывшись одеялом вместо пледа, опираясь на камни. Он прочел «Тома Суифта и его мотоцикл» и «Черное братство», прочел «Милдред дома»[29]. Там было с дюжину книг, и когда он прочел их все, начал сызнова. Она прочитала «Милдред дома» и историю про медсестер. Сказала, что ей бы хотелось стать медсестрой. Он посмотрел на нее. Она скупо улыбнулась.
Когда все уснули по своим местам, она встала, сложив вокруг себя одеяло, и вышла из сарайчика, и спустилась по откосу к зарослям. Саттри наблюдал. Когда скрылась с глаз, он приподнялся и огляделся. Потом столкнул с себя одеяло и пошел за ней.
Догнал он ее сразу за краем деревьев. Она вся на него набросилась. Слегка лило, и оба были мокрые. Под одеялом она была голая. Оно спало к ее ногам темной лужицей. В которую он и встал на колени, дождь капал с ее сосков, тонко стекал ручейками по ее бледному животу. Прижав ухо к чреву этого чада, он слышал шипенье метеоритов сквозь слепые звездные глубины. Она застонала и встала на цыпочки, руки ее прижимали к ней его голову.
Любовники эти смято лежали в каплющем лесу и слушали, как сердце к сердцу падает дождь. Ее мокрые волосы разметались у него на лице, словно черные водоросли. Она его назвала по имени. Он подвинулся, словно бы встать, но она его удержала.
Ты простудишься, сказал он.
Мне все равно.
В последнюю неделю на реке на их лагерь набрели два охотника на опоссумов. Прежде услышали, как по хребтине за ними бегают собаки, а из темноты перед тем, как появиться, перекликаются охотники. Из ночи, волоча ноги, выбрели две фигуры, словно скверные новости, таща за длинную дужку зажженный фонарь, дробовик перемотан монтажной лентой. Присели бок о бок на корточки, как стервятники, и всем вокруг разулыбались. Саттри на них посмотрел. Сначала на одного, потом на второго. Похожи друг на друга вплоть до кривых зубов в бурых пятнах. Морщинки вокруг глаз, сшивки сухих птичьих шей. Сидели, и покачивали головами, и улыбались, и сплевывали в огонь, и говорили здрасьте-здрасьте.
Присаживайтесь греться, сказал Рис. Эй, старуха. Надо тут кофейных кружек.
Здрасьте-здрасьте, сказали охотники на опоссумов.
Мы ваших собачек сколько-то назад слышали. На дерево никого не загнали?
Не-е. У Фернона тут сучка молоденькая, так она летяг все только загоняет. Он и пинал ее, пока на одну сторону не завалилась, так она бросать это дело все одно не хотит.
Я как только увижу, какого подстрелить, так повяжу его ей на шею, пускай носит, пока тот не сгниет. Это их каждый раз приучает. А вы своих собак выпустили?
Да не. Мы тут лагерем стоим просто, ракушки собираем. Дуй мне в рот, если вы, ребятки, друг на друга не смахиваете, как я прям не знаю что.
Охотники переглянулись и фыркнули. Подбородки у них дернулись вперед, словно вместе были привязаны к проволоке, и они сплюнули в огонь. Мы близнята, сказал один.
Я так и прикидывал.
Большинство народу нас не различает.
Ух какие корки можно с народом отмачивать, коли так похожи, как мы тут с Верноном.
Рис взял у женщины кружки и поставил их на плоский камень у костра, и подобрал старый синий эмалированный кофейник. Поглядел на охотников, с одного на другого. А имя у вас не одно на двоих, нет? спросил он.
Охотники фыркнули, и тот, что с дробовиком, ткнул второго локтем в бок. Не-а, ответил он. Я Вернон, а вот этот вот Фернон.
Рис ухмыльнулся. Саттри опирался спиной о сланец откоса, наблюдая за ними. Они были тощи и долгокостны, и сидели на корточках так, что колени им чуть ли не до ушей доставали, а руки лежали ладонями вверх на земле перед ними на манер обезьян.
Много народу думает, что у нас одно имя, сказал тот, что с фонарем. Раз они так похожи. Ну как же кофе у вас хорошо пахнет, а.
А вы пейте, сколько захотите, сказал Рис, аккуратно наливая.
Они свесили свои сухощавые лица в кружки и поглядывали поверх краев. Риса переполняло восхищенье, и он то и дело посматривал с одного на другого и качал головой, и глядел на различных членов своего семейства, проверяя, что они себе думают.
На самом деле мы никак не знаем, кто из нас кто, сказал тот, что с дробовиком. Мама нас никогда не умела различать. Как бы наугад говорили. Покуда не сравнялось нам годков четыре или пять, и мы не смогли сами себя по именам звать. А до того никак было не определить, сколько раз могли поменяться.
У нас браслетки раньше были с именами, но мы их первым делом поскидали. Терпеть не могу носить чего-то такого, да и Вернон вот не любит. А часы наручные просто презираю.
Разок было дело, когда нам по восемь исполнилось, так я с дерева грохнулся и руку себе поломал, а Вернон был как раз у дедули. А меня из дому не выпускали за то,
