К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
– А что с нами случилось? – поинтересовалась Кейт.
– Ботулизм. Медицина мало знает об этой болезни, но в живых остаются единицы. Думаю, вас спасла молодость, а у Фей крепкий организм. А у вас по-прежнему бывает кишечное кровотечение? – обратился он к Фей.
– Да, но совсем немножко.
– Так, вот вам пилюли с морфием. Они оказывают закрепляющее действие. Вероятно, от напряжения внутри лопнул какой-нибудь сосуд. Однако недаром говорят: шлюху и колом не убьешь. Теперь причин для волнения нет, и вам обеим следует полежать пару дней, чтобы прийти в себя.
Разговор состоялся семнадцатого октября.
Фей так и не оправилась от болезни. Иногда наступало улучшение, но потом ей становилось еще хуже. Третьего декабря снова случился приступ, и на восстановление сил ушло гораздо больше времени, чем обычно. Двенадцатого февраля открылось сильное кишечное кровотечение, и у Фей стало сдавать сердце. Доктор Уайлд долго слушал ее стетоскопом.
Кейт падала с ног от усталости. Ее изящная фигурка превратилась в обтянутый кожей скелет. Девушки пытались подменить ее у постели больной, но Кейт никого не подпускала.
– Одному Богу известно, когда она в последний раз спала, – заметила Грейс. – Мне кажется, смерти Фей ей не пережить.
– Еще вздумает застрелиться, – предположила Этель.
Доктор Уайлд пригласил Кейт в зашторенную гостиную и, положив черный чемоданчик на одно из кресел, приступил к неприятному разговору:
– Должен сообщить, что ее сердце не выдержит такой нагрузки. Поражены все внутренние органы. Проклятый ботулизм! Хуже укуса гремучей змеи! – Он отвел взгляд от изможденного лица Кейт. – Я решил предупредить вас заранее, чтобы было время подготовиться, – смущенно пробормотал доктор и погладил девушку по худенькому плечу. – Нечасто встретишь такую преданность. Дайте ей немного теплого молока, если Фей сможет его проглотить.
Кейт поставила таз с теплой водой рядом с кроватью больной, и когда в комнату заглянула Трикси, то увидела, как она обтирает хозяйку тонкими льняными салфетками. Потом Кейт расчесала белокурые волосы Фей, которые давно не завивались, и заплела их в косу.
Кожа у Фей словно ссохлась и плотно обтягивала выступающие скулы и челюсти, а глаза, кажущиеся огромными на истощенном лице, смотрели на мир отсутствующим взглядом.
Фей хотела что-то сказать, но Кейт ее остановила:
– Тише, побереги силы. Не надо разговаривать.
Она сходила на кухню за стаканом теплого молока и поставила его на прикроватный столик, а затем извлекла из кармана два маленьких флакона и набрала из каждого в пипетку по нескольку капель.
– Открой ротик, матушка. Это новое лекарство. Потерпи немного, оно невкусное. – Она выдавила содержимое пипетки больной на язык и придержала голову, чтобы та смогла запить молоком горький вкус. – Теперь отдохни, а я скоро вернусь.
Кейт тихо выскользнула из спальни и пошла на темную кухню. Открыла входную дверь и, крадучись, вышла на улицу, прячась за зарослями бурьяна. В глубине двора, с помощью острой палки, она вырыла в напитанной весенними дождями земле небольшую ямку и положила туда несколько маленьких пузырьков и пипетку. Той же палкой растолкла тонкое стекло и засыпала влажной землей. Начался дождь, и Кейт поспешила вернуться в дом.
В первые дни после смерти Фей девушкам пришлось связывать Кейт, чтобы она не наложила на себя руки. Потом на нее напало угрюмое оцепенение, и прошло немало времени, прежде чем она пришла в себя и окончательно выздоровела. О завещании Кейт совсем забыла, и в конце концов о нем напомнила Трикси.
Глава 22
1
Адам окунулся с головой в свое горе и полностью отгородился от окружающего мира. Недостроенный дом Санчеса поливали дожди и обдували все ветра, и вскоре новые полы покоробились от сырости. Предназначенный для огорода участок зарос сорняками.
Казалось, Адама окунули в вязкую массу, которая мешает двигаться и тормозит мышление. Весь мир виделся ему сквозь липкую серую мглу. Временами сознание прорывалось наружу, но проблески света вызывали тошнотворную боль, и он снова погружался в серое забвение. Адам осознавал присутствие близнецов, слышал их плач и смех, но испытывал к ним лишь слабую неприязнь, так как дети стали символом его утраты. Соседи заезжали в лощину, и любой из них мог бы прийти на помощь, понимая его гнев и тоску, но сражаться с липким серым облаком им было не по силам. Адам не возражал против их посещений, он просто никого не замечал, и вскоре все соседи забыли укрытую под сенью дубов дорогу, ведущую к дому Траска.
Некоторое время Ли пытался пробудить у хозяина интерес к жизни, однако был слишком занят. Китаец готовил еду, стирал, купал и кормил близнецов. Пребывая в постоянных заботах, он полюбил малышей и разговаривал с ними на кантонском диалекте, так что первые слова, которые произнесли мальчики, были китайскими.
Сэмюэл Гамильтон дважды наведывался к Адаму, стараясь вывести его из оцепенения, но тут вмешалась Лайза.
– Не хочу, чтобы ты туда ездил, – заявила она. – Возвращаешься сам не свой. Ох, Сэмюэл, не ты, а он превращает тебя в совсем другого человека. И ты становишься похожим на Траска. Такое же пустое лицо, как у него.
– А ты подумала о двух его малышах, Лайза?
– Я подумала о нашей семье, – отрезала жена. – После этих посещений у нас словно покойник в доме.
– Будь по-твоему, матушка, – согласился Сэмюэл, хотя требование Лайзы его опечалило.
Сэмюэл не мог равнодушно смотреть на горе других людей и спокойно заниматься своими делами. Ему стоило больших усилий бросить Адама на произвол судьбы.
Адам заплатил ему за работу и даже за приспособления к ветряным мельницам, хотя устанавливать их отказался. Сэмюэл продал оборудование
