Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!
Мне повезло — на последний рейс Москва-Вильнюс был один свободный билет.
В столице Литвы мне опять повезло — на вокзале через полчаса отходила электричка в сторону поселка, где жила тетка манекенщицы. Уже вечерело, я сидел на привокзальной площади, покуривал; в предвкушении встречи с женой настроение у меня было приподнятое — несмотря ни на что, я сроднился с ней, нас связывала дочь, да и за прошедшие два года у нас было и хорошее — пусть немного, но все-таки было. Например, когда однажды я простудился, она массировала мне спину, приклеивала перцовые пластыри, а накануне Нового года принесла маленькую елку и мы вместе ее украшали игрушками, а потом под ней, на полу, выпили шампанское.
Электричка остановилась на платформе, за которой была площадка с автобусами — на одном из них мне предстояло еще полтора часа добираться до поселка.
Когда автобус прибыл в озерный край, уже стемнело. За домами виднелась обширная водная гладь, над ней стоял голубой туман. Разыскав нужный дом, я постучал в окно. На крыльцо вышла пожилая женщина, приветливо поздоровалась, но на мой вопрос: «У вас живут манекенщицы из Москвы?», удивленно раскинула руки:
— Так они всего день прожили у меня. Переночевали и поехали к морю в Палангу. Все три… с мужьями.
Я вздрогнул:
— С каким мужьями?
— Со своими, какими же еще?
Меня всего затрясло.
Всю обратную дорогу до станции в автобусе я не мог унять дрожь, чего только в голове не вертелось! «Что за мужья?! Уж не те ли, что выпивали у нас на кухне?!» Я решил разыскать «семейные парочки», хотя и догадывался, что в незнакомом курортном городке это будет нелегко.
В электричке до Вильнюса я беспрестанно курил в тамбуре и прямо задыхался от ревности и злости.
В Вильнюсе везение от меня отвернулось. Последний состав до Кретинги (местечко недалеко от Паланги) давно ушел, был только рейс до Каунаса (сто километров) и тот шел через час. Между тем, каждая лишняя минута доставляла мне лишнее страдание. Я ходил взад-вперед по пустынной платформе и непрестанно курил: «С кем жена?! Что за предательство?! Все врала! Говорила: „Отдохнем на озерах, но сразу поехали на курорт!“».
От Каунаса до Клайпеды (более двухсот километров) уже в полной темноте я добирался на попутных машинах — вначале в кабине с дальнобойщиком, потом в пикапе с водителем, плохо говорящим по-русски, потом в кузове грузовика, среди грохочущих бочек, где меня подкидывало, швыряло и било, и продуло так, что я охрип. От усталости злость во мне притупилась, я вдруг почувствовал какое-то безразличие ко всему происходящему, у меня даже мелькнула мысль — а не послать ли куда подальше жену с манекенками и их «мужей»? Но до Паланги оставалось всего ничего — двадцать пять километров, и я решил довести дело до конца.
А судьба мне подкидывала все новые трудности — в сторону городка никакого транспорта не было. Час стоял на шоссе — все бестолку. Наконец показался парень-мотоциклист. Я поднял руку, объяснил, куда мне надо. Парень был выпивши, русский не знал вообще, но уловил слово «Паланга» и кивнул на место за собой.
В Палангу мы въехали, когда уже было за полночь. Дома освещали тусклые фонари, с моря наползал мутный туман. На улицах было пустынно, только изредка попадались парочки. Куда идти? Где искать отдыхающих красоток и их «муженьков»? Но внезапно передо мной вполне зримо возникла отдельная постройка в саду за синим домом и там, в освещенной комнате, на полу компания москвичей, они пили вино, из магнитофона доносились какие-то звуки. Не знаю, с чего я увидел именно эту картину — возможно, мои нервы были так напряжены, что сработало шестое чувство и произошло невероятное…
Как-то само собой я направился к противоположной стороне городка, миновал костел, несколько строений с освещенными витринами и вскоре увидел синий дом; за ним в саду, укутанным туманом, виднелась постройка, из ее полуоткрытой двери падала полоса света и доносилась музыка. Мое сердце чуть не оборвалось. Миновав несколько яблонь, надувную лодку, скамью, на которой сохли купальники, я подошел к пристройке и открыл дверь — на паласе в расслабленных позах лежали манекенщицы и мужчины, выпивавшие у нас на кухне — и те и другие были в пляжных халатах, в руках держали бокалы с вином. Жену небрежно обнимал амбал в темных очках. Увидев меня, жена прищурилась — не могла понять, я это или ей мерещится; поднялась, нетвердо подошла к двери и, переступив порог, расширила глаза:
— Ты?! — от нее сильно разило вином.
— Дрянь! — пробормотал я, дал ей пощечину и, повернувшись, направился к выходу из сада.
От усталости я валился с ног. Внезапно вспомнил, что за весь день не выпил и чашки кофе — не до этого было. Но что странно, когда какие-то русские матросы на «газике» подбросили меня до Клайпеды и на вокзале я, наконец, взял стакан кофе, то не смог его выпить — так расклеился. Только утром, уже в самолете, взял себя в руки, а прилетев в Москву, сразу подал заявление на развод.
Что касается видения в Паланге — это было мое высшее достижение, как экстрасенса. Ничего подобного больше со мной не случалось, хотя, бывало, я прикладывал огромные усилия, чтобы узнать простые вещи, но каждый раз попадал впросак. Видимо, у каждого в жизни найдется необъяснимый случай — один на сто, вполне объяснимых.
Радость величиной с небо
От нее прямо хлестала неприкрытая радость, радость огромной силы, которая все сметала на своем пути. Она так заразительно смеялась, что было ясно — на нее свалилась блистательная удача, она достигла полного счастья или, по крайней мере, на подступах к нему. И вдруг этот мужчина с потухшим взглядом и свинцовой усталостью в движеньях. Он и раньше не отличался лучезарностью, а в этот раз выглядел особенно мрачным. Они были соседями и встретились во дворе, когда она прощалась с подругой.
— Что развеселилась красавица? — спросил он хрипло и тускло улыбнулся.
— Поздравьте меня! Мы, наконец, получили разрешение на выезд! После стольких мучений и унижений! Летим в Рим, потом в Штаты. Все! Начнем новую жизнь в цивилизованном мире! — ей так хотелось поделиться своей безудержной радостью, окрылить ею других, и в том числе этого пожилого мужчину, который всегда ей был симпатичен, несмотря на всегдашнюю угрюмую замкнутость.
— Значит, все-таки решили уехать? Навсегда покинуть родину?
— Хм! — она поежилась, словно попала под отрезвляющий душ. — Сколько можно ждать, когда здесь будет нормальная жизнь?! Я хочу сейчас, пока молода, жить по-человечески, а под старость мне ничего не надо. Да и неизвестно, что будет под старость. Светлого будущего ждали мои дед и бабка, мои родители… Не дождались. А я не желаю ждать. Уже прожила здесь почти тридцать лет. Хватит!.. — радость на ее лице несколько уступила место горечи. — И чего здесь можно ждать? Смерти?!
— Ну, уж! В любой системе можно создать свою микросреду, как бы свое жизненное пространство.
— Как можно нормально жить в ненормальной среде? О чем вы говорите?! В ненормальной среде человек вынужден совершать ненормальные поступки. Люди загнаны обстоятельствами, находятся под постоянным прессом, потому и рушатся семьи, многие спиваются. Вон и вы постоянно мрачный. И это понятно. Здесь только и думаешь, как бы выжить, а чтобы выжить, нужно стать примитивом, считать копейки от зарплаты до зарплаты, или замкнуться в своем мирке, как вы предлагаете. То есть жить ограниченно, не так, как хочешь, как достоин, — радость окончательно покинула ее; в глазах появились непримиримость и злость. — Здесь условия меняют человека. Из талантливого делают посредственного, из доброго — злого. Потому и столько озлобленных людей. А там, на Западе, на улицах незнакомые люди улыбаются друг другу. Все приветливые, вежливые. Да, что говорить! — она махнула рукой. — Здесь никогда не смогут так смеяться, как американцы!..
— В благополучии, богатстве легко быть приветливым, смеяться, — он достал сигареты. — А вот у нас… Конечно, у нас надо иметь мужество, чтобы остаться самим собой, сохранить честь и достоинство. Но, согласитесь, такие люди есть, и их немало.
— Единицы! — выпалила она. — А в массе — кошмар! Тупые лица. Не лица, а рожи, — теперь от нее хлестала злость такой же огромной силы, как прежняя радость. — О чем вы говорите, когда почти не осталось порядочных, талантливых людей?! Здесь забыли, что такое гуманизм, благородство. Кругом невежество и хамство… Трагедия в том, что уничтожена интеллигенция, лучшие умы и таланты. И пройдет два-три поколения, пока интеллигенция возродиться… Впрочем, поколение, которое идет за нами, еще хуже — сплошные циники, приспособленцы.
— Все так, — закурив, кивнул он. — Но все-таки есть и другое. Надо уметь видеть и хорошее. Согласитесь, все-таки вас окружают замечательные люди. Я имею в виду ваших друзей. И, кстати, вы уезжаете не только от системы, но и от них, друзей, от привязанностей, от языка и традиций. Это все нешуточные вещи. Вас там, в Америке, замучает ностальгия. Ностальгия страшная штука.
