Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!
Вполне естественно, что в нездоровой деревенской атмосфере (имеется ввиду не земная атмосфера вокруг деревень — эта как раз была здоровой, даже лечебной, имеется ввиду атмосфера внутри деревень, дикие пристрастия жителей), так вот, в этой атмосфере Филатов не благодушествовал; он ходил по деревням, делал зарисовки, но постоянно был начеку, в ожидании чьей-либо выходки и последующего мордобоя. Нешуточные деревенские страсти растеребили художественную душу Филатова и в него вселились разного рода мученичества. Вначале это были мелкие безобидные страстишки: по вечерам он стал яростно сражаться в шашки с соседом «академиком теоретиком», а после баталий, нервно курил и долго не мог заснуть. Потом страстишки усилились и превратились в безотчетные страсти. Ни с того ни с сего Филатов влюбился в одну из дачниц, глупую, но очень красивую, которую сам же называл «не женщиной, а изображением»; влюбился, да так безудержно, что предложил дачнице расписаться, а когда получил отказ, решил немедленно уехать в город.
Его провожали Зина и ее собака Руся.
Спустя некоторое время, уже поздней осенью, Зина прислала Филатову письмо, в котором сообщала, что «мама с папой» купили ей новый портфель, а Руся «научилась считать до трех»; сообщала также, что сторожу Ивану Алексеевичу поставили новую избу и он устроил новоселье, но так много выпил, что его увезли в больницу и там он умер… А его корову Глашку отдали в районное стадо, но она каждый вечер подходила к своему дому, пыталась открыть рогами уже заколоченные ворота. А потом Глашка пропала. Целую неделю ее искали и обнаружили на кладбище… она паслась у могилы своих хозяев. В конце письма Зина передавала привет от «мамы с папой» и просила Филатова приехать зимой, потому что у них «зимой очень красиво»…
Туманы
Как известно, нас окружают сотни примет, которые безошибочно указывают на предстоящие события. К примеру, животные испытывают беспокойство, предчувствуя стихийные бедствия, и чем сильнее их беспокойство, тем разрушительней будет стихия. Или народная примета: если вечером спокойный закат и в низинах стелется туман, это явный признак хорошей погоды назавтра.
Но немало вполне достойных людей, для которых существуют и другие приметы — имеющие тайный смысл. Некоторые уверены, что вообще вся наша жизнь состоит из мистических предзнаменований, просто не всем дано их разгадать. Особо суеверные и мнительные люди крайне серьезно относятся к каждому своему сну — да что там! — каждое дуновение ветерка истолковывают, как предвестник удачи или беды. По моим наблюдениям, эти чувствительные люди частенько накручивают себя до галлюцинаций — попросту видят то, что хотят видеть.
Сам я, будучи от природы толстокожим, начисто лишенным способности улавливать невидимые нити мироздания, к загадочным приметам отношусь с усмешкой. За всю жизнь я ни разу не сталкивался ни с «божьим», ни с «дьявольским», и не встречал нечистой силы и привидений, и, что, конечно, обидно, — не видел никаких чудес. Но все же был свидетелем нескольких странных совпадений, причем все они произошли в тумане.
В подростковом возрасте мы с приятелями часто ходили в лес за орехами. Обычно рано утром, пока не наступала жара. Однажды забрели в какую-то глухомань и, поплутав, вышли в незнакомом месте — перед нами открылся широкий луг, со всех сторон обрамленный молодым березняком. Весь луг тонким слоем покрывал белый туман.
— Сейчас по лугу пробегут лошади, — ни с того ни с сего брякнул я. Не знаю, что на меня нашло. С таким же успехом я мог ляпнуть: «Сейчас на луг приземлится воздушный шар».
Но внезапно из березняка на самом деле выскочил табун лошадей. Животные пересекли луг и исчезли в лесу. Мои дружки разинули рты и посмотрели на меня, как на немыслимого ясновидца. А я немного сдрейфил от своего предвидения и так разволновался, что на обратном пути споткнулся о корягу и, шмякнувшись на землю, сильно ободрался.
На следующий день слух о моих сверхчеловеческих способностях пронесся по всему нашему поселку, и ребята засыпали меня вопросами: «Какая завтра будет погода?» «Какую я получу отметку?». Я направо-налево вещал предсказания, но, понятно, ни одно из них не сбылось.
Другой случай произошел, когда я уже стал взрослым, жил в Москве и работал декоратором в театре. В те годы у меня появился друг — художник Валерий Дмитрюк. Он и летом и зимой жил на даче в Снегирях и являлся приверженцем здорового образа жизни — ежедневно по утрам совершал пробежки вокруг поселка и круглый год купался в Истре, мелководной речке с быстрым течением. И пробежки и купания он проделывал с маленьким веселым существом — своей дворняжкой Толикой.
Однажды зимой Валерий привычно обколол пешней «ванную», как называл широкую прорубь, и бултыхнулся в воду. Отважная Толика, как всегда, прыгнула за ним. Обычно Валерий сразу хватал собачонку и они быстро вылезали на лед; он обтирался, его лохматая подружка отряхивалась и они бежали в дом — пить горячий час с вареньем. Но в тот злополучный день, когда Толика прыгнула в прорубь за хозяином, Валерий промахнулся — не успел схватить собачонку и ее моментально затянуло под толщу льда. В тот день я гостил у Валерия и когда он, в жутком состоянии, вернулся с реки, мне и без всяких слов сразу стало ясно — что-то произошло с Толикой. Весь день мы сильно переживали гибель собачонки, а к вечеру сходили на станцию, купили водку и помянули беднягу.
— Надо тебе завести новую собаку, — сказал я своему другу. — Тогда легче будет пережить потерю Толики. И хорошо бы, похожую на нее.
Что удивительно — утром, когда мы выглянули в окно, на участке лежала густая пелена тумана, но и сквозь него мы разглядели, что перед дачей появилась копия Толики — точно такая же собачонка, только чуть моложе.
В двадцать четыре года приятель познакомил меня с женщиной, моложе меня на два года, но уже побывавшей замужем. Она была манекенщицей, помешанной на своей внешности: постоянно смотрела в зеркало на свою неземную красоту, часами рассматривала свои фотографии и меняла одежды по пять раз в день. Ясно, жениться на глупой красотке я не собирался, поскольку мечтал о «тургеневской» девушке. И не имел права, поскольку ни хорошей специальности, ни своего жилья у меня еще не было. Но манекенщица сразу предложила жить вместе и сняла комнату у дворничихи в Новодевичьем монастыре — естественно, «необыкновенная» женщина, каковой себя считала манекенщица, могла жить только в необыкновенном месте.
В монастыре мы прожили полгода, но когда манекенщица неожиданно забеременела и мне пришлось с ней расписаться, мы переехали к ее матери. Кроме основной «малярной» работы (декоратором в театре), я начал подрабатывать везде, где придется, и вскоре заработал на кооперативную квартиру. Но прожил я в той квартире недолго. После рождения дочери жена отдала ее «нянчить» матери, а сама все чаще стала проводить время в своей прежней компании «золотой молодежи». Я терпеть не мог ее знакомых — самоуверенных девиц и парней, отпрысков известных людей, которые раскатывали на «иномарках» и веселились на роскошных дачах. Мне, который в Москве всего добивался самостоятельно, это не могло нравиться. Жена, дуреха, считала, что я просто им завидую.
Однажды в конце лета моя благоверная сказала:
— Отвези мою мать и дочь на дачу. У меня начинается отпуск, я должна отдохнуть. Мы с нашими манекенками решили отдохнуть на озерах под Вильнюсом. Там живет тетка одной манекенки.
Накануне отъезда жена привела к нам «свою компанию»: двух своих подруг и трех молодых мужчин (один из них — амбал в темных очках, как я узнал позднее, раньше был ее любовником).
— Мои старые друзья, — заявила мне жена. — Нам надо кое о чем поговорить.
Они расположились на кухне, открыли бутылки вина. В общем, я работал в комнате (ради денег выполнял какой-то оформительский заказ), а компания на кухне пила вино и что-то обсуждала. В какой-то момент одна из подруг жены, подвыпив, вошла в комнату и сказала мне:
— Если сможешь, приезжай к нам. Мы будем у моей тетки, — и назвала адрес, где они собирались остановиться. (Позднее выяснилось — все это она сказала не без умысла, ведь в их Доме моделей все только при общении не скупились на комплименты и признавались в любви, на самом деле тайно ненавидели друг друга).
После отъезда жены я по-прежнему днем работал в театре, а по вечерам, часто до полуночи корпел над оформительской «халтурой». Дней через десять у меня вдруг появилось свободное «окно» — театр уехал на гастроли, а я сдал очередную «халтуру». И вот, получив за «халтуру» неплохие деньги, я вышел на улицу — был солнечный денек — и мне подумалось: «А ведь сейчас все, кто свободен от работы, на дачах, у моря, на озерах… Почему бы и мне не отдохнуть несколько дней на озерах?». Дома я положил в сумку полотенце и плавки, и на такси помчал в аэропорт.
